После завершения Пленума прошел месяц, не внеся ничего тревожного в жизнь Тухачевского. Гром грянул только во второй половине апреля, причем теперь молния была направлена непосредственно в Михаила Николаевича. Тухачевский с женой собирался в Лондон на коронацию короля Георга VI. И вдруг поездка отменяется. Нарком внутренних дел Н. И. Ежов 21 апреля 1937 года направил спецсообщение Сталину, Молотову и Ворошилову: «Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из 4 человек (3 немцев и 1 поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международное осложнение. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить».
На этой бумаге Сталин написал: «Членам Политбюро. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предположить т. Ворошилову представить другую кандидатуру». Политбюро безропотно согласилось с вождем и на следующий день постановило поездку Тухачевского отменить. Вместо него в Лондон отправился флагман флота 1-го ранга В. М. Орлов, начальник морских сил РККА и заместитель наркома обороны (его расстреляли через год после Тухачевского, 28 июля 1938 года). 23 апреля Михаила Николаевича ознакомили с текстом спецсообщения, резолюцией Сталина и решением Политбюро. Что он должен был подумать? С одной стороны, публикации Тухачевского с резкой критикой ремилитаризации Германии были широко известны и снискали к нему ненависть в Берлине. Так что, в принципе, нельзя было исключить, что немцы собирались физически уничтожить того из руководителей Красной армии, кто считался наиболее антигермански настроенным. Однако оговорка в записке Ежова о том, что теракт, возможно, готовится, чтобы спровоцировать международные осложнения, меняла суть дела. В таком случае покушавшимся было бы практически всё равно, кого из заместителей Ворошилова убивать — Тухачевского или Орлова. НКВД точно так же не мог гарантировать стопроцентную безопасность начальнику морских сил, но его почему-то рискнули отправить в туманный Альбион. Поэтому у маршала наверняка зародилось подозрение, что именно его по какой-то причине не хотят выпускать за границу. То ли боятся, что станет невозвращенцем, то ли втайне готовят расправу и не хотят, чтобы будущий «враг народа» представлял Советский Союз на торжествах.
К тому моменту судьба Тухачевского уже была предрешена. Вот только один штрих. Киноведы Нина Чернова и Василий Токарев пишут: «Весной 1935 года режиссер А. Иванов и писатель Б. Лавренев приступили к написанию сценария "Первая Конная". После бесед с Ворошиловым, Буденным, Щаденко и Городовиковым авторы решили построить сюжет в основном на изображении боевых действий Конной армии в Сальских степях в феврале 1920 года. В качестве персонажей намечались Ворошилов, Тухачевский и Буденный. К концу 1935 года «Ленфильм» утвердил сценарий и Комитет по делам кинематографии включил его в производственный план. Реввоенсовет РККА обещал киногруппе полную поддержку, обещал выделить необходимые воинские части, конский состав и вооружение. Военным консультантом назначили командира корпуса И. Тюленева. Внезапно, накануне первого съемочного дня в конце апреля 1937 года, Тюленев сообщил о прекращении работы над фильмом. Режиссер А. Иванов вспоминал: "…мы поняли, почему картина не была поставлена. Там у нас фигурировал Тухачевский"». Фильм остановили по приказу с самого верха, потому что Сталин уже знал: завтра Тухачевский будет объявлен врагом народа.
И совсем плохо почувствовал себя маршал 1 мая 1937 года на традиционном банкете в ворошиловской квартире. Об этом банкете вспоминал бывший начальник разведуправления Красной армии комкор С. П. Урицкий. Вспоминал при обстоятельствах для себя очень печальных. Снятый с должности и арестованный, Семен Петрович написал письмо наркому обороны, пытаясь уверить Ворошилова в своей невиновности (не помогло — в следующем году Урицкого расстреляли). В этом письме, в частности, говорилось: «1 мая 1937 года после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину». В сталинских словах был недвусмысленный намек, что не всем из присутствующих доведется вновь оказаться за этим столом 7 ноября того же года. Тухачевский вполне мог перенести этот намек на себя.
Первый прямой удар по Тухачевскому последовал 10 мая. Это был нокдаун, от которого маршал, если использовать боксерскую терминологию, «поплыл», впал в состояние «грогги». Политбюро приняло предложение Ворошилова освободить Тухачевского от обязанностей первого заместителя наркома обороны и назначить командующим второстепенным Приволжским военным округом. Тем же постановлением Якир переводился с Киевского округа на Ленинградский и тем самым терял место в Политбюро Компартии Украины (это облегчило впоследствии процедуру его ареста). Начальником Генштаба стал командарм 1-го ранга Шапошников, а первым заместителем наркома — маршал Егоров. 13 мая Тухачевский добился приема у Сталина. О чем они говорили, точно неизвестно. Но кое-какие сведения, как маршалу объяснили причины его опалы, имеются. Старый друг Кулябко, доживший до реабилитации, показал партийной комиссии, что когда узнал о назначении Тухачевского в Приволжский округ, то бросился к нему на квартиру. Маршал объяснил, что «причиной его перевода в Куйбышев, как об этом сообщили в ЦК партии, является то обстоятельство, что его знакомая Кузьмина и бывший порученец оказались шпионами и арестованы».
Лидия Норд тоже упоминает, что поводом для смещения ее зятя послужили его связи с женщинами. Она передает разговор Тухачевского с Гамарником, а также описывает подавленное состояние маршала: «Смещение Тухачевского… ошеломило не только сотрудников Наркомата обороны и Генерального штаба, но и всю армию. Тухачевский принял это как пощечину. Сразу осунувшийся, непрерывно теребя душивший его воротник гимнастерки, он сидел и писал письма, — Ворошилову, в ЦК партии и Сталину, требуя полной отставки и демобилизации. Он писал, рвал написанное и снова писал. Отправив письма, сказал: "Возможно, погорячившись, я написал лишнее, но это ничего… они еще не раз вспомнят меня…" Вместо ответа он получил от Ворошилова предписание немедленно выехать по месту назначения. Сталин молчал (о том, что Тухачевский все-таки встретился с вождем, Лидия Норд не знала. — Б. С.)… Лучше всех отнесся к опальному маршалу Гамарник. Глава Политического Управления армии, не кривя душой, сообщил Тухачевскому, что у него есть копия постановления ЦК партии относительно снятия Тухачевского с поста заместителя наркома. "Кто-то под тебя, Михаил Николаевич, сильно подкапывался последнее время, — сказал он. — Но, между нами говоря, я считаю, что все обвинения ерундовые… Зазнайство, вельможничество и бытовое разложение, конечно… Бабы тебя сильно подвели — эта… твоя блондинка, Шурочка… И 'веселая вдова'— Тимоша Пешкова". — "Со Скоблиной я уже несколько лет тому назад порвал, — ответил Тухачевский, — а за Надеждой Алексеевной больше ухаживал Ягода, чем я". "А ты со Скоблиной не виделся, когда вернулся из Англии, не привозил ей подарков?.." — "Не виделся и никаких подарков не привозил. Она мне несколько раз звонила по телефону, но я отвечал, что очень занят". — "И лучше не встречайся с ней больше… И с Ягодой не соперничай… А в остальном положись на меня. Обещаю тебе, что постараюсь это всё распутать и уверен — ты недолго будешь любоваться Волгой, вернем тебя в Москву".
