Во всей Альбуфер не было лучшаго работника, чмъ дядюшка Тони. Онъ ршилъ во что бы то ни стало стать собственникомъ, имть свои рисовыя поля и не жить рыбной ловлей, какъ дядюшка Г_о_л_у_б_ь, старйшій изъ рыбаковъ Альбуферы. И такъ какъ семья помогала ему только по временамъ, утомленная грандіозностью предпріятія, то онъ одинъ наполнялъ землей, пріивезенной изъ далека, глубокую яму, уступленную ему богатой барыней, не знавшей, что ей длать съ ней.

Для одного человка это была работа цлыхъ лтъ, быть можетъ цлой жизни. Дядюшка Г_о_л_у_б_ь смялся надъ нимъ, сынъ помогалъ ему только изрдка, но сейчасъ же уставалъ. Тони же съ несокрупшмой врой продолжалъ свое дло съ помощью только П_о_д_к_и_д_ы_ш_а, бдной двушки, которую его покойная жена взяла изъ воспитательнаго дома, двушки робкой и трудолюбивой, какъ онъ самъ.

"Богъ въ помощь, дядюшка Тони! Не унывай! Скоро выростетъ рисъ на его пол!" И барка удалялась, тогда какъ упрямый работникъ поднялъ голову лишь на мгновеніе, чтобы отвтить на ироническія привтствія.

Нсколько поодаль, пассажиры увидли на маленькой барочк, похожей на гробъ, дядюшку Г_о_л_у_б_я около ряда колышекъ, гд онъ опускалъ свою сть, чтобы ее вынуть на слдующій день.

Въ барк обсуждали вопросъ, девяносто ли лтъ старику или онъ приближается въ сотн. И чего только не видалъ онъ, не покидая Альбуферы! Сколькихъ людей онъ зналъ! И они повторяли преувеличенные народнымъ легковріемъ разсказы о его фамильярныхъ дерзостяхъ съ генераломъ Примъ, которому онъ служилъ перевозчикомъ во время его охоты на озер, о его грубости съ важными барынями и даже королевами. Какъ будто догадываясь объ этихъ комментаріяхъ и пресытявшись славой, онъ продолжалъ стоять сгорбившись, разсматривая сти, показывая спину въ блуз съ широкими клтками и черную шляпу, нахлобученную до самыхъ сморщенныхъ ушей, казалось, отдлявшихся отъ головы. Когда почтовая барка подъхала, онъ поднялъ голову, показывая черную продасть беззубаго рта и круги красноватыхъ морщинъ вокругъ глубоко лежавшихъ глазъ, въ которыхъ свтилась искорка ироническаго блеска.

Втеръ свжлъ. Парусъ вздувался и нагруженная барка при каждомъ толчк наклонялась, такъ что вода забрызгивала спины тхъ, кто сидлъ на краю. Около носа вода, разскаемая сильными ударами, издавала съ каждымъ разомъ все боле громкое бульканье. Барка находилась теперь въ самой настояшей Альбуфер, въ безграничномъ п_р_о_с_т_о_р_, лазурномъ и гладкомъ, какъ венеціанское зеркало, въ которомъ отражались въ опрокинутомъ вид барки и отдаленные берега съ слегка извилистыми очертаніями. Казалось, въ глубин озера несутся облака, какъ хлопья блой шерсти. На берегу Деесы нсколько охотниковъ, сопровождаемые собаками, отражались въ вод головою внизъ. Въ томъ направленіи, гд находился материкъ, мстечки Риберы, благодаря большому разстоянію, казалось, плыли по озеру.

Втеръ, съ каждой минутой крпчавшій, измнилъ поверхность Альбуферы. Волненіе становилось ощутительне, вода принимала зеленый цвтъ, похожій на цвтъ моря, дна озера уже не было видно, а на берегахъ, покрытыхъ толстымъ слоемъ песка и раковинъ, волны оставляли теперь желтую накипь пны, мыльные пузыри, сверкавшіе на солнц всми цвтами радуги.

Барка скользила вдолъ Деесы и передъ ней быстро проносились песчаные холмы съ домиками сторожей на верхушк, густыя завсы кустарниковъ, группы покривившихся сосенъ, странныхъ на видъ, словно куча подвергшихся пытк тлъ. Пассажиры, воодушевленные быстротой зды, возбужденные опасностью, при вид того, какъ барка однимъ бокомъ касалась самого озера, привтствовали криками другія барки, прозжавшія вдали и протягивали руки, чтобы почувствовать ударъ волнъ, поднятыхъ быстрымъ ходомъ. У руля вода образовывала воронки. На недалекомъ разстояніи носились дв темныя птипы, которыя то нырялйи, то посл долгаго промежутка вновь показывали свои головы, развлекая пассажировъ своими пріемами ловли рыбы. Тамъ дальше, въ заросляхъ на большихъ островахъ изъ тростника л_ы_с_у_х_и и з_е_л_е_н_ы_я ш_е_й_к_и при приближеніи барки улетали, но медленно, какъ бы чуя, что народъ этотъ мирный. Нкоторые пассажиры при вид ихъ раскраснлись отъ волненія. Какъ ловко можно было бы ихъ подстрлить! Почему запрещаютъ стрлять безъ разршенія, какъ каждому захочется? И между тмъ, кауъ воинственные среди пассажировъ возмущались, со дна барки слышался стонъ больного, и С_а_х_а_р_ъ, опаляемый лучами заходившаго солнца, проскальзывавшими подъ его зонтикъ, вздыхалъ, какъ ребенокъ.

Лсъ, казалось, уходилъ къ самому морю, оставляя между собой и Альбуферой обширную низкую равнину, поросшую дикой растительностью, мстами разъединенной гладкою блестящей полосой маленькихъ лагунъ.

Равнина носила названіе Санча. Среди кустарниковъ паслось стадо козъ, подъ присмотромъ мальчика, и при вид его въ памяти дтей Альбуферы воскресла легенда, давшая равнин ея имя.

Жители материка, возвращавшіеся домой, хорошо заработавъ въ дни жатвы, спрашивали, кто эта Санча, которую женщины называли не безъ страха, и жители озера разсказывали сосду-чужестранцу простую легенду, которую вс заучивали съ дтскихъ лтъ.

Маленькій пастухъ, въ род того, который шелъ теперь по берегу, пасъ когда-то своихъ козъ на той же самой равнин. Было это много, много лтъ назадъ и такъ давно, что никто изъ ныншнихъ обитателей Альбуферы не зналъ этого пастуха, даже дядюшка Г_о_л_у_б_ь!

Мальчикъ жилъ, какъ настоящій дикарь, въ одиночеств, и рыбаки, ловившіе въ озер рыбу, слышали въ тихіе утренніе часы, какъ онъ кричалъ вдали:

– Санча! Санча!

С_а_н_ч_а была маленькая змйка, единственная подруга, которая его провожала. На его крикъ подползала отвратительная гадина и пастухъ, подоивъ своихъ лучшихъ козъ, предлагалъ ей блюдце молока. Потомъ, когда солнце начинало припекать, мальчикъ мастерилъ себ дудку, срзая тростники, и наигрывалъ на ней нжные звуки, а змя у его ногъ то вытягивалась, то свивалась, какъ будто хотла танцовать подъ тонъ пріятной мелодіи. Иногда пастухъ развлекался тмъ, что уничтожалъ кольца С_а_н_ч_и_ и растягивалъ ее въ вид прямой линіи по песку, восхищаясь, какъ она нервными порывами снова свивалась въ кольцо. Когда, угомивщись этими играми, онъ гналъ стадо на противоположный конецъ равнины, змя слдовала за нимъ, какъ собачка, или обернувшись вокругъ его ногъ поднималась до самой его шеи и застывала въ такомъ положеніи, какъ мертвая, вперивъ свои алмазные глаза въ глаза пастуха, причемъ пушокъ на его щекахъ поднимался отъ шипнія ея треугольнаго рта.

Жители Альбуферы считали его колдуномъ и не одна женщина, воруя дрова въ Деес, при вид того, какъ онъ подходилъ съ Санчой вокругъ шеи, осняла себя знаменіемъ креста, какъ будто передъ ней предсталъ дьяволъ. Вс поняли, почему пастухъ, ночуя въ лсу, не боялся большихъ гадовъ, кишвшихъ въ кустарникахъ. Санча, т. е. дьяволъ, охраняла его отъ всякихъ опаоностей.

Змя росла и самъ иастухъ возмужалъ, какъ вдругъ пропалъ изъ виду жителей Альбуферы… Говорили, что онъ пошелъ въ солдаты и воевалъ въ Италіи. На дикой равнин не паслось больше ни одного стада. Выходя на берегъ, рыбаки не осмливались зайти въ троестникъ, покрывавшій проклятыя лагуны. Лишившись молока, которымъ ее угощалъ пастушокъ, Санча, вроятяо, охотилась за безчисленными кроликами Деесы.

Прошло восемь или десять лтъ и вотъ однажды жители Салера увидли, какъ по дорог изъ Валенсіи шелъ опираясь на палку и съ ранцемъ за плечами, солдатъ, гренадеръ, худой и желтый, какъ лимонъ, въ черныхъ гетрахъ до самыхъ колнъ, въ блой куртк съ красными отворотами, въ шляп вида митры на волосахъ, заплетенныхъ въ косу. Несмотря на большіе усы, его узнали. Это былъ пастухъ, вернувшійся домой, чтобы снова взглянуть на родныя мста. Онъ отправился въ лсъ на берегу озера и достигъ болотистой равнины, гд раньше пасъ свое стадо. Кругомъ никого. Стрекозы порхали надъ высокимъ камышемъ съ легкимъ стрекотаніемъ, а въ скрытыхъ кустарникомъ болотахъ плескались жабы, обезпокоенные приближеніемъ солдата.

– Санча! Санча!- тихо позвалъ бывшій пастухъ.

Кругомъ ни звука. Лишь издали доносилась сонная псенка невидимаго рыбака, ловившаго рыбу въ центр озера.