Тощий Лейн был не просто доволен. Он тоже в случившемся видел предзнаменование. И, значит, идеалы не такая уж глупость. Быть может, когда-нибудь черные крылья предрассудков и чванливого презрения ко всем иным племенам и расам перестанут заслонять небо Земной империи, как перестали они застилать глаза Толстяку. И править миром будет не какая-либо одна раса, но разум.

— Да, Толстяк, я очень доволен. И не горюй, ты не так уж много потерял. На этой Луиновой схеме сцепления мы с тобой разбогатеем; она пригодится по крайней мере для десяти разных механизмов. Что ты станешь делать со своей долей?

Толстяк расплылся в улыбке.

— Начну валять дурака. Помогу тебе снова взяться за твою пропаганду, будем вместе летать по свету и целоваться с марсиашками да с обезьянами. Любопытно, про что сейчас думает наша обезьянка.

А Л'ин в эти минуты ни о чем не думал: он уже решил для себя загадку противоречивых сил, действующих в уме Толстяка, и знал, какое тот примет решение. Теперь он готовил медный купорос и уже предвидел рассвет, идущий на смену ночи. Рассвет всегда прекрасен, а этот — просто чудо!

Печатается по изд.: Дель Рей Л. Крылья ночи: Пер. с англ. — М.: Наука, 1969 (“Химия и жизнь”, № 5) — Пер. изд.: Lester D.R. The Wings of Night: The Big Book of SF. Ed. by G.Conklin. Crown Publ., N.Y., 1957.

© Перевод на русский язык, “Мир”, Нора Галь, 1983.

Сегодня я в первый раз увидел дерево. Мама не отставала от папы две недели, и наконец он согласился и повез нас в Третий район Восточного Бостона. По-моему, потом он сам был доволен, что мы поехали, потому что, когда мы возвращались домой, он все время улыбался.

Папа до этого много раз рассказывал мне про деревья — он их видел, когда был мальчиком, тогда еще кое-где деревья росли. Правда, их уже оставалось немного, градостроительная программа действовала вовсю, но почти все, когда шли в первый класс школы, видели своими глазами уже хотя бы одно дерево. Во всяком случае, тогда было не так, как теперь. Пластиковые деревья и я видел — сейчас нет улицы, где бы не стояло несколько. Но если ты хоть раз брал в библиотеке видеозапись с изображением настоящего дерева, ты сразу поймешь, что пластиковое дерево не настоящее, а искусственное. А теперь, когда я сам увидел настоящее дерево, я знаю, что искусственное — это совсем не то.

С самого утра сегодня мы все очень суетились. Мама набрала цифры легкого завтрака, только тосты и синтетическое молоко, чтобы мы управились побыстрей. После этого мы поднялись на лифте на четвертый уровень, а оттуда перелетели по воздуху в Бруклин, там спустились на лифте на главный уровень, проехали монорельсовым экспрессом до Двадцать седьмой станции междугороднего метро и сели на поезд, который идет по второму нижнему уровню в Бостон. Не могли дождаться, когда доедем, и мы с папой были даже рады, когда мама снова начала рассказывать о том, как обнаружили это дерево.

Дом О'Брайенов — один из нескольких старинных деревянных домов, которые уцелели во время кампании за обновление города, проходившей в Бостоне на рубеже столетий. Владельцы дома смогли предотвратить снос благодаря своему богатству п политическому влиянию, и дом так и переходил от одного поколения к другому. У последнего владельца наследников не оказалось, после его смерти дом пошел с молотка, и его купил район. И когда представителя местных властей явились осмотреть дом, они обнаружили задний двор, иметь который в нашем поясе запрещено.

Во дворе росло настоящее дерево, «дуп» — так его назвала мама.

Когда люди узнали о дереве, очень многие стали приходить, чтобы поглядеть на него, и местные власти поняли, что эго может давать доход. Они стали брать деньги с тех, кто приходил смотреть, и даже начали рекламировать дерево как достопримечательность. И теперь все время приезжают смотреть школьники целыми классами и отдельные семьи — ну, как мы.

Наконец мы прибыли в Главный Бостон, поднялись на лифте на поверхность, там снова пересели на монорельсовый поезд и на нем приехали в Третий район Восточного Бостона. Такси на воздушной подушке доставило нас со станции к самому дому О'Брайенов.

Сам дом — ничего особенного. С современными зданиями и сравнить нельзя — ни больших стекол нет, ни блестящей стали, цвет какой-то тоскливый белый, и даже краска кое-где облупилась. Папа заплатил за вход, и пятнадцать минут экскурсовод водил нас но дому — это было довольно скучно. В комнатах везде протянуты веревки, чтобы люди ни до чего не могли дотянуться и потрогать. Я ни о чем не мог думать, кроме дерева, и не мог дождаться, когда осмотр дома кончится, но наконец через потайную дверь, замаскированную под книжные полки, мы вышли во двор.

Двор был большой, десять на двадцать футов самое меньшее, и я очень удивился, когда по обе стороны бетонной дорожки, сделанной для туристов, увидел настоящую траву. Но на траву я смотрел недолго — едва я увидел дерево, я уже не мог оторвать от него глаз.

Оно стояло в конце двора, и его окружала высокая ограда из металлической сетки. Форма у него такая же, как у пластиковых деревьев, но в нем много и такого, чего у тех совсем нет. Оно куда сложнее, чем любое сделанное растение — в искусственных не увидишь и половины того, что увидишь в настоящем. Это дерево О'Брайенов — живое. Кто-то давным-давно вырезал на коре свои инициалы, и ты теперь видишь это место — рану, которая залечилась. Но лучше всего был запах. Какой-то свежий, живой, совсем необычный для нас, привыкших к металлу, стеклу и пластику. Мне хотелось потрогать кору, но из-за сетки не удалось. Мама и папа просто дышали глубоко, смотрели на него вверх и улыбались. Мы постояли во дворе немножко, а потом экскурсовод сказал, что надо уступить место следующей группе. Мне не хотелось уходить и, пожалуй, даже хотелось плакать.

На обратном пути мама и папа молчали, и я стал читать брошюрку, которую нам, как и другим, выдал экскурсовод. Когда я прочитал, что со следующего года дом О'Брайенов закроют, я расстроился. Хотят снести его и построить на этом месте огромный дом какой-то страховой компании, и дерево исчезнет, как и дом О'Брайенов.

Пока мы ехали домой, я сидел и ощупывал у себя в кармане то, что подобрал в траве около дерева. По-моему, то, что я подобрал, называется "желудь".

Пер. изд.: Lentini A. Autumntime: UPD Publ. Corp., N.Y., Galaxy. Nov. — Dec. 1971.

© Перевод на русский язык, “Мир”, Р.Рыбкин, 1983.

Батча принесли на станцию в кратере Тихо, и в шлюзовом отсеке включилось устройство, создающее нормальное гравитационное поле; Батч съежился. Уорден представить себе не мог, куда годно это странное существо — ничего, кроме больших глаз да тощих рук и ног. Оно было очень маленькое и не нуждалось в воздухе. Когда люди, поймавшие Батча, отдали его Уордену, малыш показался ему вялым комком жесткой шерсти с испуганными глазами.

— Вы в своем уме? — сердито спросил Уорден. — Принести его сюда? Вы бы внесли своего ребенка в помещение, где сила тяжести в шесть раз превышает земную? А ну, пропустите!

Он кинулся к яслям, оборудованным для существ, подобных Батчу. С одной стороны там была воспроизведена жилая пещера. С другой — обыкновенная классная комната, как на Земле. И под яслями гравитационное поле было выключено, чтобы вещи имели тот вес, который должен быть на Луне. В остальной же части станции действовала земная сила тяжести. Батча доставили на станцию, и он находился именно там, где не мог даже поднять свою пушистую тонкую лапку.