* * * Бесшумно ходили по дому, Не ждали уже ничего. Меня привели к больному, И я не узнала его. Он сказал: «Теперь слава Богу, И еще задумчивей стал, Давно мне пора в дорогу, Я только тебя поджидал. Так меня ты в бреду тревожишь, Все слова твои берегу. Скажи: ты простить не можешь?» И я сказала: «Могу». Казалось, стены сияли От пола до потолка. На шелковом одеяле Сухая лежала рука. А закинутый профиль хищный Стал так страшно тяжел и груб, И было дыханья не слышно У искусанных темных губ. Но вдруг последняя сила В синих глазах ожила: «Хорошо, что ты отпустила, Не всегда ты доброй была». И стало лицо моложе, Я опять узнала его И сказала: «Господи Боже, Прими раба Твоего». Июль 1914, Слепнево * * * Был блаженной моей колыбелью Темный город у грозной реки И торжественной брачной постелью, Над которой держали венки Молодые твои серафимы, Город, горькой любовью любимый. Солеёю молений моих Был ты, строгий, спокойный, туманный. Там впервые предстал мне жених, Указавши мой путь осиянный, И печальная Муза моя, Как слепую, водила меня. Июль 1914, Слепнево * * * Пустых небес прозрачное стекло, Большой тюрьмы белесое строенье И хода крестного торжественное пенье Над Волховом, синеющим светло. Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв, Кричит и мечется среди ветвей, А город помнит о судьбе своей: Здесь Марфа правила и правил Аракчеев. Осень 1914, Царское Село УТЕШЕНИЕ Там Михаил Архистратиг Его зачислил в рать свою. Н. Гумилев Вестей от него не получишь больше, Не услышишь ты про него. В объятой пожарами, скорбной Польше Не найдешь могилы его. Пусть дух твой станет тих и покоен, Уже не будет потерь: Он Божьего воинства новый воин, О нем не грусти теперь. И плакать грешно, и грешно томиться В милом, родном дому. Подумай, ты можешь теперь молиться Заступнику своему. Сентябрь 1914, Царское Село * * * Был он ревнивым, тревожным и нежным, Как Божие солнце, меня любил, А чтобы она не запела о прежнем, Он белую птицу мою убил. Промолвил, войдя на закате в светлицу: «Люби меня, смейся, пиши стихи!» И я закопала веселую птицу За круглым колодцем у старой ольхи. Ему обещала, что плакать не буду, Но каменным сделалось сердце мое, И кажется мне, что всегда и повсюду Услышу я сладостный голос ее. Осень 1914 * * * Вечерний звон у стен монастыря, Как некий благовест самой природы… И бледный лик в померкнувшие воды Склоняет сизокрылая заря. Над дальним лугом белые челны Нездешние сопровождают тени… Час горьких дум, о, час разуверений При свете возникающей луны! [1914] * * * Под крышей промерзшей пустого жилья Я мертвенных дней не считаю, Читаю посланья Апостолов я, Слова Псалмопевца читаю. Но звезды синеют, но иней пушист, И каждая встреча чудесней, — А в Библии красный кленовый лист Заложен на Песне Песней. Январь 1915, Царское Село * * * Я улыбаться перестала, Морозный ветер губы студит, Одной надеждой меньше стало, Одною песней больше будет. И эту песню я невольно Отдам на смех и поруганье, Затем что нестерпимо больно Душе любовное молчанье. 17 марта 1915, Царское Село * * * Из памяти твоей я выну этот день, Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный: Где видел я персидскую сирень, И ласточек, и домик деревянный? О, как ты часто будешь вспоминать Внезапную тоску неназванных желаний И в городах задумчивых искать Ту улицу, которой нет на плане! При виде каждого случайного письма, При звуке голоса за приоткрытой дверью Ты будешь думать: «Вот она сама Пришла на помощь моему неверью». 4 апреля 1915, Петербург * * * Думали: нищие мы, нету у нас ничего, А как стали одно за другим терять, Так, что сделался каждый день Поминальным днем, — Начали песни слагать О великой щедрости Божьей Да о нашем бывшем богатстве. 12 апреля 1915, Троицкий мост |
