Свои записи адвокат закончил так:

«Не знаю, кто убийца Брегулы и…»

Еще подумав, Рушпнский трижды подчеркнул эту короткую фразу. Поскольку вся страница была заполнена, он приписал сбоку:

«Знаю, почему Влодзимеж Ярецкий записал свое состояние Станиславу Ковальскому из Воломина и оговорил в завещании, что делает это в благодарность за спасение его жизни во время Варшавского восстания».

Все совпало, все было весьма логично. Кубики точно подходили друг к другу, получался значительный фрагмент целого. И тут появляется Барбара Ярецкая, приносит Мечиславу Рушинскому еще один кубик, который вносит путаницу в уже начавшую складываться общую картину. Тщетно Рушинский искал этому кубику место в своей картине - он не подходил ни с одной стороны. Но и отбрасывать его нельзя. Он наверняка из этой головоломки. Ведь его объединяло с другими кубиками то обстоятельство, что и на печке в квартире Чихоша, и на чердаке мастерской Ярецкой оказались одинаковые авиабомбы.

Из криминологии и личных наблюдений адвокат хорошо знал, что преступник, как правило, пользуется одним методом совершения преступления. Так, наверное, было и в данном случае. Убийца раздобыл несколько авиабомб и решил, что именно они наилучшим образом «помогут» его ближним покинуть эту юдоль скорби.

А вдруг это простая случайность, что одинаковые бомбы оказались в разных местах? Одна взорвалась, но другая ведь могла спокойно пролежать еще не один год…

Эта мысль показалась адвокату настолько нелепой, что он рассмеялся.

Пожилой, седовласый официант, всегда обслуживавший адвоката, наклонился над столиком и тихо спросил:

- Может, еще кофейку и рюмочку?

- Пожалуй,- машинально ответил Рушинский и снова погрузился в раздумье.

Перевернув лист бумага, он написал:

«Убийца Романа Брегулы и несостоявшийся убийца Адама Чихоша решил также избавиться от Барбары Ярецкой. Доказательство: идентичные авиабомбы».

Затем на бумаге появилось одно слово, но с тремя вопросительными знаками: «Почему???»

Подошел официант. Бесшумно убрал со стола, бесшумно поставил чашечку свежего черного кофе, наполнил коньяком рюмку и, не проронив ни слова, удалился. Старый официант хорошо изучил своих постоянных посетителей, меценат сегодня пришел в таком настроении, что лучше ему не докучать.

А Рушипский тем временем продолжал писать.

«Барбару Ярецкую пытались убить - это факт».

«Покушение не удалось только благодаря случайности».

«Найти специалиста и узнать, каким способом можно взорвать авиабомбу».

«Убийца хотел убрать с пути Барбару Ярецкую, потому что, во-первых, она была его сообщницей».

Несколько глотков кофе, глоточек коньяка, и адвокат заключает:

«Бессмыслица».

«Во-вторых, знала или могла догадаться о его роли во всем этом деле».

Поразмыслив, адвокат не исключил этого предположения, но счел его малоправдоподобным. Горе Барбары Ярецкой было искренним - в этом адвокат не сомневался. И огорчал ее не столько материальный ущерб, сколько содержавшееся в завещании оскорбительное замечание по ее адресу. Если бы у этой женщины имелись какие-либо догадки или хотя бы смутные подозрения, она, наверное, поделилась бы с адвокатом Ресевичем. Ведь рассказала же она ему о своем намерении обжаловать решение прокурора о прекращении следствия по делу об убийстве мужа, не зная ни о его письме в милицию, ни о его самоубийстве.

С какой бы стороны Рушинский ни рассматривал дело, личность Барбары Ярецкой не вписывалась в совокупность тех фактов, которыми располагал адвокат для подтверждения своей версии. И все же, по его мнению, покушение на жизнь этой женщины, несомненно, имело место.

С этим фактом-кубиком следовало считаться, хотя он никак не находил места в той головоломке, над решением которой бился сейчас адвокат. Не мог Рушинский на этот раз прибегнуть к своему излюбленному доводу: если факты противоречат, тем хуже для фактов.

Зоркий, как журавль, официант уже дважды подливал коньяк. Но кофе не приносил. Знал, что при повышенном давлении и двух чашечек более чем достаточно.

Уставившись в свои заметки, Мечислав Рушинский тщетно ломал голову. Наконец не выдержал, сдался. Посмотрел на часы: девятый час был на неходе. Рушинский кивнул официанту, расплатился, взял такси и поехал домой.

Еще три дня Рушинский бился над своими заметками. Потом разорвал их, скомкал и бросил в сердцах в корзину, решив больше не возвращаться к этому вопросу. В конце концов, адвокаты не обязаны дублировать работу милиции. Пусть милиция сама во всем разбирается.

Однако куда легче сказать «больше этим не занимаюсь», чем поступить таким образом. Тем более тому, кто по своей инициативе взялся защищать человека, которому грозит смертный приговор за убийство, но в вину которого он абсолютно не верит. Хочешь не хочешь, а Рушин-ский постоянно возвращался мыслями к волновавшей его головоломке.

Однажды вечером, когда Рушинский сидел дома с книжкой в руках, перед ним, как на экране, возникла картина давно минувших дней.

Большой кинозал Музея промышленности и техники на Краковском Предместье. Зал полон. Тут не менее семисот студентов-первокурсников. На кафедре сморщенный, худой старичок. Прославленный ученый, один из лучших знатоков римского права. Профессор Кошембар-Лысков-ский. Тогда, в тридцатых годах, ему было около восьмидесяти. Однако голос его звучит чисто, звонко, молодо. Профессор на память цитирует латинские формулы и тут же на прекрасном польском языке излагает своим молодым слушателям их содержание. В зале находился и он, Мечислав Рушинский, студент первого курса юридического факультета Варшавского университета. Тема лекции - сентенция из «Duodecim Tabularum»[3] . Она звучит так: «Is fecit cui prodest» - «Тот сделал, кому это выгодно).

Картина давно минувших дней исчезла так же внезапно, как и возникла. Но и этого было достаточно. Последний кубик нашел свое место. Головоломка была решена. Совокупность дала портрет убийцы.