— Давайте помолимся все, как надлежит молиться всем, кто един, как един Господь и дети его. Мы, разделенные и посланные в этот мир...

Молдер из вежливости потупил глаза и пошевелил губами, надеясь, что это сойдет за его личную молитву, но долго притво­ряться не стал. Его внимание привлек «толс­тый», сидевший на противоположной сторо­не стола, на углу. Пожилого толстяка ду­шил тяжелый кашель. Тонкие вьющиеся — уже старческие — волосики частью липли ко взмокшему лбу, а частью подпрыгивали от сотрясений дородного тела.

— ...благодарим за время, отпущенное нам в этом мире...

Молодой кучер осторожно покосился на Скалли. Сейчас он выглядел юным и трога­тельным — черный костюм сидел на нем как школьная форма, глаза настороженно гляде­ли из-под густой челки, симметрично расче­санной на две стороны. Скалли, чувствуя, но не осознавая внезапное свое смятение, заставила скрипящую шею повернуть голову к этому странному созданию. Парень беззвуч­но прошептал короткое слово. Скалли не ра­зобрала какое, но губы ее тотчас запылали, а горло пересохло.

— ...Мы просим силы, чтобы мы могли восславить щедрость, которую Господь пре­доставил нам. Незримо присутствует Он с нами в мире, соблюдая нас во имя Свое; и сохраняет нас, дабы никто из нас не был потерян, да сбудется Писание. Мы молим­ся за наступающий день, за момент нашего освобождения. Аминь.

— Аминь, — отозвались остальные «родственники».

На лице сестры Абигайль появилась ис­кренняя широкая улыбка:

— Давайте поедим.

И все опять же разом зашевелились, по­тянулись к тарелкам, вилкам...

Фокс воспринял окончание официальной части как сигнал перейти наконец к работе:

— Я прошу прощения, а можно мне за­дать пару вопросов? Мы разыскиваем чело­века, который — возможно! — родом от­сюда.

— У нас есть фотографии, — поддержала напарника Скалли, заставив себя отвлечься от соседа слева, из-за которого она только что еле справилась с дыханием, будь трижды неладен этот мальчишка.

— Мы не признаем фотографий, — сухо и без паузы ответила сестра Абигайль так, словно все остальное, сказанное чужаками, ее и вовсе не заинтересовало.

— Было совершено преступление. Нам нужны ответы на некоторые вопросы, если вы, конечно, нас простите...— настаивала Дэйна.

— Что это за фотографии? — неожидан­но включился в разговор молодой кучер.

Решился он заговорить не сразу, а после долгого взгляда на хозяйку общины и тяж­кого вздоха. Странно, но в ответном взгля­де читалось скорее поощрение, чем запрет. Что-то вроде учительского «ну, как ты справишься?».

Дэйна с надеждой посмотрела на парня:

— Видеокамеры охранной системы в го­стинице записали изображение мужчины и женщины, совершивших убийство.

— Когда были совершены эти убийства? И где?

— В Вашингтоне, в одном из отелей, — включился Фокс. — Если мы организуем вам просмотр видеокассеты, может, вы сумеете опознать эту личность?

Снова короткий обмен взглядами, но те­перь юноша заговорил вполне уверенно. Слов­но отвечая выученный урок. А учительница, чтобы не смущать ученика, тактично опусти­ла глаза.

— Как много зла этот человек совершил в вашем мире?

— Он убил пятерых.

— И может убить еще кого-то, — добави­ла Скалли, переводя взгляд на хозяйку. Ей стало ясно: парень говорит лишь то, что ему позволено. — Вот поэтому-то нам и нужна ваша помощь.

— Кто-нибудь уходил отсюда в последнее время? — быстро спросил Фокс, стремясь воспользоваться неожиданной общительнос­тью одного из «родственников».

И неожиданно прозвучал оглушительный удар кулаком по столу.

Впрочем, нет. Не такой уж он был неожи­данный. Если бы Дэйна не знала твердо, что телепатии не существует, она бы поклялась, что худощавый нервный субъект, сидевший у противоположного торца стола, устроил ис­терику по прямому, хотя и совершенно беззвучному приказу сестры Абигайль. А Молдер, для которого существование телепатии оставалось недоказанным только по недора­зумению, понял к тому же, что окончательно утратил инициативу в разговоре.

Худенький субъект с горящими сухим ог­нем глазами безапелляционно заявил:

— Ваш мир нас не интересует. Нам не нужны ни ваши вопросы, ни ваши насилия. Я сказал то, что было нужно сказать. Они не имеют права находиться здесь сейчас, — торжественно закончил он и нервно повел головой вправо-влево.

Фокс, поджав губы, смотрел прямо пе­ред собой. Только конфликта на религиоз­ной почве ему сейчас и не хватало.

Сестра Абигайль неторопливо поднялась во весь рост и в своем белом переднике воз­двиглась над столом, словно монумент. Руки она сложила на животе — ни дать ни взять скромная домохозяйка.

— Брат Уилтон, встань, — негромко и по­чти бесстрастно произнесла хозяйка.

Худощавый выпрямился, одновременно став меньше ростом.

— Прежде чем мы примем кого бы то ни было в свой круг, мы должны примириться сами с собой.

Скалли во все глаза глядела на эту сума­сшедшую сцену. Если бы провинившегося выпороли прямо здесь, в столовой, она бы, пожалуй, не удивилась. А Фокс быстро пере­водил взгляд с одного участника сцены на другого. Лицо его заострилось, крылья носа раздувались — он явственно чуял неладное.

— Я спрашиваю: кто тебе попался на гла­за, что так рассердил тебя? Мне стыдно смот­реть на тебя, мне стыдно поднимать лицо от земли в это злое время. Искупи свою вину, брат Уилтон.

Худощавый опустил голову — очевидно, демонстрируя раскаяние.

— Ничего страшного, мы не обиделись, — примиряюще произнес Фокс. Отозвался юноша-кучер:

— Гнев, как и насилие, здесь не выносит никто! Наш брат должен быть наказан, — в голосе звучала угрюмая и, пожалуй, агрес­сивная убежденность.

У Молдера крепло ощущение, что его и Скалли только что крупно разыграли. Но смысла розыгрыша он пока понять не мог.

И тут тяжкий сдавленный кашель дород­ного крепыша прорвался жалобным криком. Несчастный, хрипя, схватился за горло.

Скалли дернулась, чтобы вскочить:

— Ему нечем дышать!

— Ему не нужна ваша помощь, — резко остановила ее сестра Абигайль.

— Он сейчас умрет от удушья! — выкрик­нула Скалли и бросилась к больному.

Крепыш, как мешок с ветошью, повалился на пол.

— Уберите брата Аарона из столовой! — властно распорядилась хозяйка. — Мы пригласили вас сюда не для того, чтобы вы вме­шивались.

Скалли на помощь не успела. Один из мордоворотов, встречавших агентов ФБР в лесу, перехватил ее на полдороге. Тело бра­та Аарона поспешно, но деловито и без суе­ты вынесли из комнаты.

— Мы заботимся о себе сами и разбира­емся с нашими людьми тоже сами, — строго, глядя Молдеру прямо в глаза, сказал юноша-кучер.

Напарники переглянулись. И хотя не его, а Дэйну держали сейчас за руки, Фокс чув­ствовал то же самое, что и она: держат креп­ко, не вырваться. Надо стерпеть.

Перевертыш:

Он очень торопился. Он знал, что оста­лось совсем недолго. Скорее всего, считан­ные дни. Как ни малы были его знания о внешнем мире, он все же понимал, что рано или поздно его связь с умершими игрушка­ми будет замечена и полицейские попытают­ся его схватить. Да что там — уже пытают­ся. Однако он принял все меры предосто­рожности, какие только смог придумать, и считал себя вправе гордиться. Он недаром назывался Познающим — открывающим новое, искателем знания, лучшим из лучших. Ни один из братьев и сестер общины не смог бы так долго продержаться во внешнем мире, не привлекая к себе внимания. Боль­шее, что смогли до него, — наладить хилень­кую торговлишку да научиться отваживать надоедливых туристов. Он был лучшим! А чем ему отплатили? Несправедливым нака­занием? Ежедневным унижением? Тем, что его, Познающего, во искупление заставили заниматься бессмысленной черной работой? И за что — за подростковую шалость. За обыкновенную неосторожность. За полудет­ское любопытство. За грех, который на про­тяжении непомерно долгой, по меркам внеш­него мира, жизни вольно или невольно со­вершал каждый третий «родственник»...