– Стоит луна выше облака ползучего, выше леса шумящего, выше воды текучей, зверя рыскучего, человека доброго и лихого… Стоит выше сорока сороков обид с горестями и веселья с радостями… Покажи мне, луна, суженого, назначенного, где бы ни был, о ком бы ни думал, чем бы ни занимался…
Настала тишина. Сколько она продолжалась, Ольга не взялась бы определить. Потом послышалось явственное «Ай!» и что-то шумно упало наземь.
Она обернулась – ну конечно же, решето. Оно валялось в траве, перевернутое, а Татьяна замерла, зажав щеки ладонями.
– Ну? – нетерпеливо вскрикнула Ольга.
– Видела… – завороженным шепотом откликнулась Татьяна. – Оля, я правда видела… Словно окошко открылось, и я смотрю сверху… Этажа со второго. А он внизу идет…
– Врешь!
– Чем хочешь клянусь… – она отняла руки от лица, выпрямилась, легко было рассмотреть, что на ее губах играет мечтательная улыбка. – Приятный. Нельзя сказать, чтобы юноша, но и не преклонных лет… Лицо значительное, и на фраке – звезда, я только не рассмотрела, какая… Но как четко видно было! Кажется, руку протяни – и дотронешься…
– Красивый?
– Во всяком случае приятный, – с той же загадочной улыбкой нараспев произнесла Татьяна.
– Главное, это не Анатоль, надо полагать…
– Да уж наверное не Анатоль, – сказала Татьяна, не меняя позы, глядя в ту же сторону. – А впрочем, ничего удивительного, вся эта история с самого начала не имела никаких перспектив, потому что батюшка ни за что бы не согласился… В общем, я не разочарована. Сразу видно, человек солидный, с положением и безусловно светский…
Какое-то время Ольга пыталась определить, в самом ли деле подруга увидела кого-то на лунном диске или попросту дурачится. По всему выходило, что на шутку это не похоже…
– Ну, что же ты? – поторопила ее Татьяна.
Ольга присела, подняла решето и решительно направилась к воде, уже забыв обо всех страхах. Старательно зачерпнула лунного света и стала пятиться от реки, держа перед собой решето, сиявшее радужными капельками. Подняла его, произнесла все нужные слова.
Сквозь переплетение нитей луна казалась совсем рядом, до нее можно было дотронуться. Холодный белый диск, покрытый загадочными темными пятнами, внезапно подернулся рябью, словно на него наползало облако, помутнел, стал неразличимым, а там и вовсе исчез…
Словно круглое окошко распахнулось в какой-то яркий, многоцветный, залитый солнечным светом, игравший яркими красками неведомый мир. И все замелькало. Наискось пронеслось черное изогнутое крыло, словно бы летучей мыши, и тут же его раздернула круглая дыра с огненными краями, расширявшаяся, растущая… Пронеслись лица, которые не удавалось рассмотреть подробно, кто-то вздыбил коня прямо напротив Ольгиного лица, а потом к ней, увеличиваясь, вырастая, метнулась черная когтистая лапа с шишковатыми суставами, на человеческую руку уж ничуть не похожая, показалось, что сию секунду схватит за волосы…
Ольга, вскрикнув, невольно отпрыгнула, выронила решето, и оно с тихим стуком покатилось по земле. Окошко в неведомый мир моментально пропало.
– Ну, кто? – нетерпеливо спросила Татьяна.
Ольга едва перевела дух, сердце бешено колотилось. Уже ясно было, что все это ей не привиделось, что гадание и в самом деле, как божилась Дуняшка, удалось… но почему вместо суженого-ряженого мелькали все эти непонятности? Что-то неправильное у нее получилось…
– Ну, видела? Какой из себя?
Не рассказывать же ей про странности – вот уж поистине чудеса в решете… Жаль, что никто не объяснил: что же должно означать, если вместо суженого представляется взору нечто совершенно непонятное?
– Военный, – лихо солгала Ольга, не колеблясь. – Кавалерист, определенно. Только он пронесся так быстро, что я вовсе не разглядела ни лица, ни мундира.
– Жалко. Так-таки и ничего?
– Я же говорю, стрелой промчался…
– Значит, молодой, – сказала Татьяна, подумав. – А почему так промчался… Может, он у тебя будет крайне ветреный? Но кавалерист – это весьма неплохо. Надо полагать, не из захолустья – туда, где мы обычно бываем, офицерику из провинциального полка попасть затруднительно. Как удачно все получилось… Я вот тоже не разглядела, какая у моего была звезда, но она была, не сомневаюсь… Если подумать…
– Пойдем отсюда, – сухо сказала Ольга, носком сапожка отбросив ненужное теперь решето. – Нечего нам тут больше делать.
Татьяна охотно согласилась – и всю дорогу до поляны, где оставили лошадей, тараторила без умолку, выдвигая разнообразные предположения касательно усмотренного в решете суженого (по какому ведомству он может служить, где суждено встретиться, и такой ли он в жизни, каким привиделся). Это ее так увлекло, что она совсем не замечала Ольгиного молчания.
Лошади оказались на месте, с ними ничего не произошло, и выглядели они так же спокойно. Теперь, когда главное было позади, страхи куда-то пропали вовсе, и девушки, севши в седла, двинулись по тропинке спокойной рысью.
Менее чем через полчаса показалось Вязино – точнее, далеко видимые отблески многочисленных огней. Усадьба была освещена со всем размахом, достойным русского князя и высокого иноземного гостя: большой дом, театр, флигеля и службы, прочие строения, разбросанные вольно, на значительной площади, все, одним словом, сияло огнями, отражавшимися в темном зеркале пруда, причудливо освещавшими беломраморные статуи в аллеях и затейливо подстриженные кусты.
– Красота, – сказала Татьяна, когда они остановили коней на пригорке, откуда обширная княжеская резиденция представала во всей красе. – Даже жалко будет уезжать отсюда, когда… Но не век же тут вековать, в глуши?
Ольга промолчала – ее собственное будущее представлялось гораздо более туманным. Девушки, оставшись незамеченными, поставили коней в конюшню (быть может, дав пищу слухам, что ночью на них снова катался домовой), боковыми дорожками обошли театр. Увидели мимоходом в высоких стрельчатых окнах, как на сцене под изящный аккомпанемент домашнего оркестра слаженно и самозабвенно танцуют домашние же грации, подготовленные не хуже парижских танцовщиц трудами парижского же балетмейстера, завлеченного князем в эту глушь столь высоким жалованьем, что позавидовал бы и министр.
Прекрасно виден был первый ряд кресел, где расположился князь с почетными гостями. Прусский посланник, ради которого и раскудрявливалось со всей возможной пышностью извечное русское хлебосольство, с точки зрения девушек, ровным счетом ничего интересного собой не представлял: сухой, как вобла, костлявый старец с желчным лицом запойного брюзги, увешанный звездами и заграничными крестами. Другое дело – кавалеры из его свиты. Среди них попадались весьма достойные девичьего внимания, а также нескромных мысленных фантазий экземпляры – но, к счастью, даже в эти просвещенные и прогрессивные времена никто еще не додумался измыслить электрический прибор, читающий девичьи мысли, – а потому само собой подразумевается, что юные обитательницы имения благонравны, наивны, скромны до невероятности… Ну, а сами они, как легко догадаться, вовсе не горели желанием разрушать иллюзии окружающих и представали такими, какими их желали видеть.
К примеру, благонравным девицам вовсе и не полагалось знать, какие еще обязанности, кроме балетных, выполняют при князе Вязинском грации в воздушных платьях лучшей парижской работы, – но они-то прекрасно знали, а потому переглянулись, фыркнули и на цыпочках двинулись дальше, стараясь не попадать в полосы света из окон. Им сейчас, обеим, полагалось лежать в их покоях по причине легкого недомогания. Кстати, еще одно преимущество благонравной девицы: стоит ей заявить о легком недомогании, никто не пустится в расспросы, все, понимающе переглянувшись украдкой, оставляют юные создания в покое. А то, что создания тем временем исхитрились прогуляться верхом в чащобу, чтобы по всем правилам погадать на суженых согласно исконной деревенской традиции, будем надеяться, на свет божий не выплывет, как и кое-что другое…
Так никого и не встретив, они прокрались к задней двери, еще раз переглянулись, улыбнулись друг дружке с видом опытных заговорщиков и разошлись в разные стороны. Ольге предстояло пройти мимо лестничного марша, украшенного монументальным произведением живописи. Эта картина ее пугала в детстве, но вот уже лет восемь как не вызывала не то что страха, но и простого раздражения – взрослея, справилась с детскими страхами, отодвинувшимися куда-то невероятно далеко…
