С точки зрения логики, это было не вполне нормально, так как несколько суживало сферу духовного общения при означенном процессе, а это неверно, так как всем известно, что любовь – это прежде всего духовное единение двух человек. Неужели Байрон и Шелли тоже ограничивались междометиями? И что в таком случае сподвигло их на создание бессмертных строк о любви?

Маму спросить было стыдно, папу – немыслимо, Энди – сами понимаете, а Дрю – о, к Дрю Моника не обратилась бы даже под пыткой. При нулевом интеллекте Дрю обладала воистину звериным инстинктом на возможность уязвить и унизить любое существо женского пола, особенно старшую сестру. Монику Дрю считала позором рода человеческого, относясь с презрительным пренебрежением. Нет, Дрю здесь никак не годилась.

К двадцати одному году, обретя статус избирателя, в сексуальном плане Моника оставалась чиста и невинна, как дитя, причем дитя, выросшее не в городе, а в деревне, да еще и полной сиротой. В колледже она – к удивлению однокурсников и однокурсниц – действительно училась, потом были курсы, на которых было тем более не до романов. Придя же в «Бэгшо Индепендент», Моника и захотела бы – не смогла заинтересоваться подобным бесстыдством. Зверь по имени «Профессиональная Этика» был, правда, в значительной степени укрощен самим Мэтьюсом Карлайлом, женившимся на собственной сотруднице, но ведь и они предварительно уволились, а потом уже… того-этого… Нет, ну, наверное, того-этого еще до того, как уволились, но… В общем, ясно. Никому не позволено крутить шашни на работе.

И тут это дикое задание доктора Пардью! Заинтересовать того, кто не обращал на нее никакого внимания. Разбить ему сердце. Стать холодной и бессердечной красавицей, равнодушно переступающей через корчащиеся тела страдающих мужчин. Смешно!

Что касается кандидатур, тут выбор был большой. На Монику Слай НИКТО не обращал внимания. Ни мужчины, ни женщины, ни контролеры в автобусах. То есть чисто теоретически начинать можно было с любого.

Скажем, с мистера О’Коннелли, счетовода из отдела статистики деловых соглашений. Или с охранника Лэнса. Или с уборщика Чжана. Одна беда: этих мужчин (шестьдесят восемь, сорок три и девятнадцать лет соответственно) Моника видела не так уж часто, в силу специфики службы. Собственно, она вообще видела более или менее постоянно деловых партнеров «Бэгшо Индепендент», а совсем постоянно… Хьюго Бэгшо!

Здесь ее прошиб пот – сначала холодный, потом горячий, потом Моника в полной темноте залилась румянцем, сморщилась, как от зубной боли, затрясла головой и, наконец, издала стон, полный муки и тоски.

Мысль о Хьюго Бэгшо, как о сексуальном объекте, вызвала к жизни именно то страшное воспоминание, с которого и началось погружение в пучины психотерапии. Тот кошмар. Гадость. Позор.

В прошлую пятницу, уже во второй половине дня, Моника получила от Хью Бэгшо совершенно идиотское задание. Он отправил ее распечатывать на цветном принтере рекламные проспекты одной фирмы, нацелившейся стать партнером «Бэгшо Индепендент». Якобы, эти экземпляры потом раздадут отделу маркетинга, чтобы каждый с ними ознакомился, сделал выводы и в письменной форме отчитался перед боссом.

Рекламки содержали образцы колеров и оттенков жидких обоев – сами понимаете, цветокоррекция требовалась тщательная, и Моника употела, пока настроила большой принтер на нулевом этаже офиса. А примерно через час сложила еще теплую стопку листков и поперлась наверх, несчастная дура.

Сюрприз хотела сделать шефу, идиотка. Он, мол, добрая душа, сказал: «Там много, сегодня доделаете – и сразу домой». А она вот какая молодец, все быстренько распечатала и возвращается на рабочее место. То-то удивится Хью Бэгшо, удивится и обрадуется, что у него такая стремительная и исполнительная секретарша!..

Он и удивился, только вот не обрадовался – сто процентов! Потому что, когда Моника Слай с грацией слона и тактом бегемота ввалилась без стука в его кабинет, Хью занимался тем, что… Скажем, исследовал новые области маркетинга. Не всего, а только одного из менеджеров по маркетингу. Той самой блондинки Сью, которую впоследствии – есть Боженька на небе, есть! – цапнула за ногу пиранья. Ну, по крайней мере, довела до истерики.

Новые области таились под кургузым пиджачком Сью, а также где-то в недрах ее юбки, хотя у такой набедренной повязки недр никаких не найдешь, как ни ищи. Главное богатство обнаружилось именно под пиджачком – он был надет на голое тело, если не считать двух кружевных розочек, скрепленных шнурочками и чудом державшихся на высокой – это тоже сразу бросалось в глаза – груди Сью.

Проще говоря, Хью Бэгшо отослал дуру-секретаршу, чтобы без помех оттрахать Сью прямо на столе!

Последняя мысль была настолько неожиданной, что Моника даже села на кровати и перестала морщиться и стонать от стыда. Эта мысль не могла принадлежать прежней Монике! Прежняя Моника Слай тогда вообще лишилась всех мыслей, залилась багровым румянцем, ахнула, рассыпала стопку отпечатков, резко метнулась назад, впечаталась бедром к косяк двери, едва не зацепилась ногой за порог и уже в свободном падении вывалилась в коридор, страстно мечтая только об одном: умереть немедленно!

Прошлые выходные она думала только об одном: теперь она не сможет вернуться на работу. Потому что невозможно вернуться на работу и посмотреть на Хью Бэгшо, на Сью, на всех тех, мимо кого она пронеслась, на ходу меняя оттенки с багрового на вишневый и обратно.

И представьте, она еще чувствовала себя виноватой, словно это именно она поставила Хью в неловкое положение!

Короче, поняв невозможность вернуться в понедельник на службу, Моника Слай взяла толстый еженедельник и недрогнувшей рукой набрала первый же номер первого же психотерапевта. Доктора Шеймаса Пардью.

Так песчинка, которую стронуло дуновение сквозняка от крыльев вспорхнувшего воробья, катится все быстрее – и вот уже безмятежная долина похоронена под ревущей лавиной горного обвала!

Моника вскочила и ринулась в кухню, налила себе воды, выжала туда половину лимона, выпила залпом и совершенно машинально завернула в ванную, к Джозефу.

Огромный карп лениво шевельнулся, и золотистые глазищи насмешливо уставились на всклокоченную, красную и сердитую Монику.

Ну и что ты сделаешь, говорили эти глаза. Теперь ты все понимаешь. Знаешь, каким чучелом он тебя считает. Знаешь, что твоя личность для Хью Бэгшо – это что-то, находящееся намного ниже плинтуса. Только с насекомым можно разговаривать так, как разговаривал с тобой он, отдавая свой бредовый приказ о перерождении в красавицу. И ты, со свойственной тебе дуростью, пошла у него на поводу, покорно покивала и отправилась воплощать идеи босса в жизнь.

А если бы он приказал тебе сделать операцию по смене пола? Выкинуться из окна? Пойти и ограбить банк?

Золотые глаза рыбы смотрели немигающим взглядом, и Моника вдруг почувствовала слабость в ногах. Ответ на все эти вопросы был один: «Да!»

А причина такого ответа крылась… вернее, наоборот, лежала на поверхности.

Моника Слай была беззаветно, смертельно, по уши влюблена в своего босса, непутевого бабника и фантастического лентяя Хьюго Бэгшо.

Карп совершенно явственно ухмыльнулся, вильнул мощным хвостом и ушел на вираж. Потом поднялся к самой поверхности и снова уставился на Монику Слай. Девушка медленно вытянула перед собой руку с растопыренными пальцами, защищаясь от презрения, горевшего в глазах рыбы. Если уж рыба начинает вас презирать…

– Нет! Даже не думай об этом, Джозеф. Это безумие. Во-первых, я просто не смогу этого сделать – это слишком глупо… Это же его собственная карточка! Потом, он любит блондинок… И я вовсе не хочу…

Джозеф резко ушел на глубину. Ему явно надоело слушать эту фигню.

Разбитая и усталая Моника Слай доползла до кровати и заснула мертвым сном человека, которого топтали тяжелыми сапогами в течение нескольких часов. Ей не снились ни чудеса, ни кошмары, но где-то посередине сна она почувствовала облегчение – к ней пришла твердая уверенность, что все эти мучения закончились, и продолжать эксперименты над собой больше не надо…