Одновременно из глубин дома донесся веселый и потому казавшийся незнакомым голосок мисс Слай:

– Как Джозеф отнесется к кексу с изюмом?

Александер механически ответствовал в том же стиле, в каком только что ворковал с карпом:

– Мы очень любим кекс с изюмом. Мы его будем клевать пъямо из ючек хозяйки… Вы кто?

Хью Бэгшо горько помахал букетом в воздухе.

– Так, никто. Жалкий работодатель одной вероломной девицы. Не обращайте внимания… Джозеф. Идите, клюйте кекс прямо из ручек хозяйки!

Александер серьезно кивнул.

– Хоёшо. Джозеф пъяголодался. До свидания.

И закрыл дверь, костлявое чучело.

Хью медленно спустился по ступеням. Сейчас перед его мысленным взором проносились все романтические герои мировой литературы. В детстве легкомысленный Хью не понимал, с чего это они так убиваются из-за этих Лорелей и Аделаид.

Сейчас он понимал все.

Зеленоглазое чудовище – Ревность – взмахивало над его головой черными крыльями, и было у чудовища лицо Моники Слай.

Первой его мыслью было заблокировать карточку, но Хью взял себя в руки. Он же не для себя Монику собрался превратить в человека, ему просто нужна секретарша, а не пугало огородное. А то, что это пугало живет вместе с еще одним пугалом – это их, пугальские, проблемы. Если же в понедельник Хью не увидит результат… Вылетит Моника Слай с работы, ясно?! Без выходного пособия!

Мрачный, как туча, он вошел в свой новый кабинет и рухнул в кресло, задрав ноги на стол. Эта привычка осталась, вроде бы, в прошлом, но последствия стресса разбудили генетическую память, не иначе.

На надрывающийся телефон он смотрел очень долго, пока не сообразил, что одной силой мысли звонки не остановить. Протянул руку и взял трубку. Собственный голос прозвучал в ушах Хью похоронным звоном.

– Алло. Добрый. Говорите, что хотите, мне все равно, я автоответчик.

Из далекого треска и гула вылущился жизнерадостный голос человека, которого Хью никак не ожидал услышать. Джош Белью, собственной персоной! Лесоторговец, миллионер, сквернослов и пьяница, краснорожий ковбой, не снимающий свои сапоги даже во время посещения Оперы. Муж знаменитой наездницы и заводчицы лошадей Ширли МакЛеод. Друг и ученик Старого Змея Бэгшо. Друг и учитель Мэтьюса Кармайкла. Наконец, человек, который двадцать два года назад научил маленького тщедушного Хью Бэгшо драться «по-уличному», чтобы не обижали старшие мальчики в закрытой элитной школе.

– Эй, балбесик, как твои дела?!

– Джош, я ужасно рад тебя слышать! Нормально мои дела. Терпимо. Могли быть лучше. Не очень…

– Так и скажи – хреново! Что с тобой? Устал копить денежки?

– Ага. До смерти.

– Понимаю, малыш. При твоей любви к работе… Шучу, наслышаны о твоих успехах. Мэт постоянно читает бюллетени компании. Не женился?

– Нет!!! И не женюсь никогда.

– Дело твое, хотя многим нравится. Слушай, такое дело. У Ширли на следующей неделе юбилей, она хочет собрать близких друзей, и тебя – по неизвестной мне причине – включила в их число. Не хочешь отряхнуть смог Чикаго с ног своих и приехать на недельку к нам в Монтану?

Хью мрачно скосил глаза на экран компьютера. Обед с «Бритиш Петролеум»… Совещание в Майами… Презентация в Бостоне…

А ну их всех!

– С удовольствием, Джош. Спасибо за приглашение. Подскажи, что подарить Ширли?

– Новое седло, как всегда, сделает ее счастливой. Не знаю, спроси у подружки.

– Нет у меня подружки…

– Да ладно! Не может быть! Ну и черт с ней, приезжай один, найдем из местных. Наши девчонки вашим не чета. Короче, со среды ждем. Привет Чикаго.

Хью повесил трубку и мстительно свернул окно на экране. Все такие умные… вот пусть тут и крутятся, как хотят!

Вечером Моника сидела в кабинете доктора Пардью и взахлеб рассказывала о своих ощущениях от посещения салона и бутика. Доктор ласково кивал и что-то помечал в таблицах, лежавших перед ним, а потом неожиданно поинтересовался:

– Скажите, а этот Александер… он не ухаживал за вами?

Моника немедленно сбилась и покраснела.

– Ой, что вы! Потом, он же абсолютно помешан на своих рыбках, это же видно.

– То есть его вычеркиваем…

– Откуда?

– Из списка ваших потенциальных жертв.

– Как… ких жертв?

Доктор подался вперед и проникновенно уставился в глаза розовой и хорошенькой Монике.

– Хотите навсегда избавиться от своих проблем? Так слушайтесь меня! Вы за четыре дня совершили гигантский скачок. Передо мной сидит симпатичная девица, с фигуркой, с личиком, с ножками…

– Доктор, я…

– Но мои планы простираются дальше. Эту девицу все еще легко смутить, сбить с толку, невольно обидеть – и тогда прежняя закомплексованная старая дева вернется обратно. Хотите, чтоб она вернулась?!

– Нет!!!

– Ответ правильный. Вот вам окончательный рецепт вашего выздоровления: с завтрашнего дня мы с вами будем по телефону говорить обо всем, самом для вас немыслимом и стыдном. Об отношениях между женщиной и мужчиной. О вашем первом сексуальном опыте. О ваших бойфрендах. Об измене и разочаровании.

– Но я не…

– Молчите. Я не позвоню вам больше. Вы позвоните мне сами, завтра. Если действительно хотите, чтобы все кончилось.

– Я хочу, но…

– А в понедельник на работу придет холодная и властная покорительница чужих сердец. Ее будут звать Моника, просто Моника, без всяких фамилий. И задание у нее будет только одно: свести с ума мужчину, который раньше не обращал на нее ровным счетом никакого внимания. Если это удастся – значит, я хороший специалист, и вы полностью здоровы. Если нет… говорят, неудачный опыт тоже не бывает бесполезным. До завтра!

Ночь она, разумеется, не спала. Ворочалась без сна, пиная кулаками подушку. В голове проносились странные, чужие, совсем новые для нее мысли и воспоминания… нет, воспоминания как раз были очень даже ее. Даже чересчур ее. Если вы понимаете…

Для викторианской эпохи она была вполне пригодна. Скажем, в роли бонны или приживалки. Учитывая изменения во внешнем облике – даже в роли подружки романтической героини, бедной, честной и до ужаса неинтересной потенциальной старой девы.

В эпоху великих королей и европейских революций амплуа у нее было бы, пожалуй, то же самое, а вот по сути… Тогда девственность и целомудрие практически вообще нигде не встречались, даже в монастырях. Что же до Америки… ну да, пуританские женщины славились строгостью нравов, но ведь и к институту брака подходили столь же сурово: если ты не готова стать женой и матерью, то зачем ты нужна на этой земле?

Конец двадцатого столетия, на который пришлась юность Моники Слай, вообще не относился к этой проблеме, как к проблеме. Самой собой подразумевалось, что на выпускном балу в школе соотношение девиц и не-девиц колеблется в пределах «один к пяти – один к четырем», да и то благодаря такой уловке человечества, как петтинг. СОВСЕМ уж ничего не знающих о сексе девушек не бывает – так, по крайней мере, утверждает статистика, а статистика знает все.

Однако согласно той же статистике, на каждое самое незыблемое правило находится хоть одно исключение, и Моника Слай приняла эту неблагодарную роль на себя.

В школе за ней никто не ухаживал, тут и вспоминать нечего. Обо всех физиологических тонкостях собственного развития она узнала из книги, которую выкрала из маминого книжного шкафа. Читала она исключительно в туалете, поздней ночью, смущаясь и краснея отчаянным багрянцем праведницы, сознательно совершающей грехопадение.

Интересно, что Дрю, несколькими годами позже достигшая того же состояния, нимало не смущалась и осмеливалась обсуждать – О УЖАС! – собственную физиологию с мамой за завтраком. И книга Дрю не пригодилась, она и так все откуда-то знала. Вероятно, и про секс тоже.

Да, так вот. Секс. Теоретические познания у Моники имелись, куда ж без них в наше-то время, да при уровне развития наружной рекламы! Фильмы, опять же. Только вот Моника единственная из всей семьи, как дура, бочком выходила из комнаты, когда начинались сцены с «обнаженкой». Таким образом, секс для нее долгое время ассоциировался с пыхтением, сопением и невнятными фразами типа «О да! Нет! Да! Не останавливайся! Я хочу быть твоей (твоим) в эту ночь!».