Как бы то ни было, я отнес фотоаппарат в отдел иллюстраций и оставил его старшему технику фотолаборатории. Я сказал ему, что там, возможно, есть что-то по поводу ограбления, но он лишь бросил взгляд на детскую камеру и вернулся к обычным снимкам, которые приносили штатные корреспонденты: улица снаружи банка, трое раненых полицейских, вскрытый сейф, взорванный Долли и его ребятами. Прошло немало времени, прежде чем они обнаружили, что на каждом из моих снимков все, как живое. К тому моменту я оправился от потрясений и зашел сюда, к тебе. Ты как раз работал над этой поистине детективной статьей о банде Теттера и имел всю неофициальную информацию. Таким образом, строго между нами, мы просто состряпали эту статью, и я взял и представил ее Блакстону. Вот так я и получил Пулитцера второй раз.
— И заплатил мне четыреста зеленых за то, что я ее написал, — простонал Морт. Он посмотрел на меня и закачал головой. — Просто не могу себе представить, что у тебя хватило мужества вот так вот стоять и снимать кадр за кадром все происходящее.
— Я не могу тоже. Не могу вспомнить, как я это делал. Камера была автоматическая — самопротяжка кассеты и все такое. Может быть, у меня просто дрожал палец.
— Слушай, — потребовал он, — а как ты ухитрился отыскать ребенка Шульцев? Ну, это дело с первой Пулитцеровской премией?
— Ты мне просто не поверишь, — ответил я, поднимаясь. — Ладно, пойду-ка я лучше по своим делам.
— О, грандиозно! — воскликнул он. — Это теперь, когда я совсем проснулся?! — Он взъерошил копну своих волос и обиженно высунул язык.
Я не отправился по своим обычным воскресным делам — прачечная, магазины и тому подобное. Мои чувства пребывали в расстройстве.
То, что должно было произойти, было очевидным. Старая Головешка Блакстон так и будет поручать мне задания для салаг. А я, в свою очередь, так и буду прокалываться на каждом из них. Все это не тот материал, который я мог бы принести к Морту Циммерману на обработку. Я мог себе позволить присутствие его призрака лишь в действительно больших статьях. За прошедший год я обращался к нему раз восемь-десять, включая оба известных случая, и каждый раз он с задачей справлялся. А почему бы и нет? Двадцатилетний свободный художник.
Покинув его дом и забравшись в свой «фольксаэро», я заметил мужчину, который уставился в витрину соседней бакалейной лавки-автомата, находившейся рядом с подъездом Морта Циммермана. Подобные витрины не настолько интересны, чтобы так пристально их разглядывать, но мое внимание привлекло не это.
У меня возникло смутное чувство, что мы знакомы и что надо бы поздороваться, но я никак не мог вспомнить его имя.
Я включил воздушную подушку и выжал педаль газа. Миновав полквартала, я вспомнил. Это было не совсем знакомство. Прошлым вечером я видел его в «Дыре». Он сидел в кабинке сразу позади меня. Мне он показался одиноким посетителем; покая там был, он ни разу не двинулся с места, а просидел до закрытия.
Не представляя себе точно зачем, я зашел в библиотеку. Думаю, у меня была смутная мысль попытаться найти что-нибудь новенькое, чем можно было бы привести в восторг Уэнтуорта Уилкинза. Приди я с по-настоящему взрывоподобной темой, то, вероятно, смог бы использовать Морта для написания статьи и сохранить свой имидж, если не перед Старой Головешкой, то перед коммерческим директором «Джорнал». Тогда я снова приобрел бы статус специального, корреспондента, то есть имел бы условия, когда фактически не нес бы ответственности перед Блакстоном и никому по-настоящему не, был бы подотчетен.
В библиотеке я ничего не нашел. Так или иначе, я непроизвольно занялся проверкой утверждений Морта о политике. При этом не, могу сказать, что политика когда-либо меня особо интересовала.
Насчет двухпартийной системы он был прав. Третья партия стала делом позапрошлых лет. Я проверил данные по местным выборам. С каждыми проходящими выборами партиям меньшинств становились все патетичней, а количество штатов, где они попадали в бюллетени, становилось все меньше. Прогибиционистская партия[30] — одна из трех старейших в стране — была включена в бюллетени только в одиннадцати штатах и имела менее двадцати тысяч голосов. Социалистическая лейбористская партия — третья в стране по величине, набравшая почти миллион голосов при Юджине Дебзе,[31] - на последних выборах добилась успеха в семнадцати штатах; правда, в некоторых из них регистрация кандидатов была чисто формальной — фактически они не баллотировались.
Не знаю, почему это вызывало мое беспокойство.
Мне это было неинтересно.
В то же время я просмотрел кое-какую статистику по преступности.
Количество преступлений, а особенно мелких и среди несовершеннолетних, росло не как-нибудь, а в геометрической прогрессии. Количество же наказаний, очевидно для компенсации, уменьшалось почти с той же скоростью. Какой-нибудь молодой подонок мог натворить все что угодно, кроме, быть может, убийства или крупного ограбления, и отделаться тем, что его лишь слегка пожурят. К тому времени, когда он станет завзятым нарушителем, может статься, у него появятся покровители, которые замяли бы и более серьезные дела.
Идей, которые могли бы произвести впечатление на Уилкинза, у меня не было. Старо как мир. Подобной статистикой людей забрасывали так долго, что она просто перестала их волновать.
Мне пришло в голову, что существует множество вещей, которые перестали волновать людей. Вещей, которыми они были сыты по горло и к которым они относились с цинизмом.
Наступал разгар дня. Я сказал себе: «Шабаш», решив отправиться в «Дыру», как только получу чек с зарплатой.
По совпадению, когда я выходил из библиотеки, вдоль по улице прошел человек, которого я видел у автоматической бакалеи рядом с домом Морта Циммермана.
В заведении Сэма я болтаюсь, по сути дела, по двум причинам. По трем, если учесть тот факт, что он гасит мои чеки. Остальные две — это темное пиво и то, что заведение находится в боковой улочке, где всегда можно найти стоянку.
Я нашел свободное место, выключив воздушную подушку, опустил «фольксаэро» и зашел в «Дыру».
Пока я забирался на свой обычный табурет, Сэм продолжал вяло протирать стойку бара тряпкой.
— Хай, мистер Майерс, — поздоровался он. — Тут сегодня один парень спрашивал о вас.
— Обо мне? — сердито переспросил я.
— Угу. — Он взял кружку и направился к крану.
— Что ему было нужно?
— Я так и не понял, — сказал он. — Мне показалось, что он больше хотел узнать о вас, нежели чем, где вы находитесь или когда вы обычно сюда заваливаетесь.
— Странно, почему он искал меня не в редакции?
— Мистер Майерс, нет ли у вас каких-нибудь врагов? — спросил Сэм.
— У меня? Да кому я нужен!
— Ага, — он кивнул головой, как бы соглашаясь, — пожалуй, что так.
— Да так оно и есть! — гаркнул я, неожиданно разозлившись. — Представь на секунду: что если я буду иметь дело с выпивкой у кого-нибудь еще?
— Господи, мистер Майерс! — воскликнул Сэм с широко раскрытыми глазами. — Да я не имел в виду ничего такого. Вы — мой лучший клиент.
— Ха! — фыркнул я. — Так что там с этим парнем?
— Он задал кучу, ну, вроде как наводящих вопросов.
— Каких именно?
— По большей части не припомню. Да и ответов дать я на них не мог. Вроде того как, над чем вы сейчас работаете, о чем вы мне говорили. Черт, я только-то и сказал ему, что вы вообще никогда не говорите чего-то, заслуживающего особого внимания.
Я одарил его долгим пристальным взглядом.
Кто-то вошел и проскользнул в кабинку, находившуюся как раз за моей спиной. Я обернулся, но громила с ничего не выражающим лицом был мне незнаком.
Кружка следовала за кружкой. Вечер тянулся медленно, Сэм был не очень занят, а потому большую часть времени слушал мое нытье. Выплакав в его жилетку все, что накопилось, я завел речь о вещах, которые мы обсуждали с Мортом Циммерманом с утра. О цинизме в обществе по отношению к политике, уменьшении процента голосующих среди избирателей и тому подобных делах.
