Белый Тигр поднялся.

– Я привел вам скот. Мои люди гонят его сюда и скоро будут здесь. Мы отдадим его Оцеоле, если он готов принять наше приношение.

– Это гурт из твоего стада? – спросил Оцеола.

– Из моего тоже. И от тех, кто уважает Оцеолу и просит у него прощения за обиду. От друзей, с которыми я тебя знакомил, помнишь?

Лицо индейца смягчилось.

– Но это ведь не извинение от вашего правительства.

– Нет, – признался Белый Тигр.

Трое индейцев тоже поднялись. Оцеола протянул руку Белому Тигру, на удивление маленькую, изящную, даже изысканную. Как, впрочем, его речь и манеры.

– Ты прав. Я не говорю, что весь твой народ плохой. Однако твой дар принимаю лишь потому, что наши люди голодны. Мне горько признаться тебе, но я не могу простить поступка Томпсона, а также не считаю себя виновным в том, что делал для блага моего народа. И в том, что, возможно, еще сделаю. Белый Тигр насторожился.

– Я молюсь, чтобы между нами установился мир. Война несет боль душе и телу, умножает число голодных вдов и сирот.

– Мир тоже принес нам голод, – бросил Аллигатор.

– Война еще хуже. Мир – это жизнь.

– Что значит жизнь, если потеряна честь? – тихо заметил Оцеола. – Не хочу огорчать тебя, брат. Уверен, отвергая войну, ты думаешь и о нашем народе. Мы не забываем наших друзей, помни об этом.

– Наших братьев, – добавил Бегущий Медведь.

– Я тоже не подниму оружие против друзей и братьев, – сказал Белый Тигр. – И буду всегда молиться за мир вокруг нас и в наших сердцах.

Оцеола пристально посмотрел на него.

– Можно все время без устали молиться о мире, однако решать за нас будут только боги.

– Бог. Единый Бог, – возразил Белый Тигр. – Иштахблло, Великий Дух, у семинолов – тот же, что и Бог у белых христиан. Он един, как бы ни называли его люди. Верю, ему равнодорога жизнь твоего и моего народа.

Оцеола не выразил согласия с таким толкованием религиозных проблем, но добавил:

– Куда бы ты ни поехал, друг, знай, что тебе ничто не грозит. Неприкосновенной будет земля, на которой ты живешь. И те, кто тебе дорог, тоже не подвергнутся опасности.

– Вождь Оцеола, прошу об одном: не становись слишком опрометчиво на тропу войны.

– Тебе не пристало просить. Ты гордый человек. Воин, солдат.

– Сейчас я сложил оружие и мечтаю, чтобы на нашей земле воцарился мир для всех.

– Будь спокоен, я тоже не схвачу ружье просто так, брат. – Снова лицо Оцеолы озарилось улыбкой. – А ведь когда-то ты так и рвался на поле боя. Помнишь? Против англичан, против моих соплеменников.

– Я был молод и безрассуден. И получил хороший урок.

– Ты прекрасно сражался и научился понимать, что такое смерть.

– И что война не всегда дело чести.

– Я вижу, ты надолго ушел из дома, Белый Тигр?

– Хочу побывать в дальних краях. Но если мое присутствие…

– Нет, отправляйся по своим делам. Здесь тебе больше ничего не удастся сделать. Ты сказал все, что думал. Итак, пускайся в плавание… Бегущий Медведь говорил мне, ты любишь море, оно укрощает твою душу. Освободись же от боли твоей потери.

Оцеола направился прочь. Аллигатор пошел за ним. Сделав несколько шагов, Оцеола обернулся:

– Наши беды ты носишь с собой и защищаешь нас от тех, кто утверждает, будто мы виноваты в смерти твоей доброй жены. Да, это не так. Я скорблю о том, что твои слова не могут осушить море вражды и недоверия, разделившее наши народы, но мы благодарны тебе за эти слова.

– Я говорю то, во что верю.

– Но не все хотят слышать и видеть правду. Спасибо тебе, друг. Что ж, доброго пути. Надеюсь, когда вернешься, сможешь больше не убегать от своей боли.

– Я еду по делу…

– Конечно, друг. Удачи тебе.

Оцеола пошел прочь. Аллигатор последовал за ним. Бегущий Медведь положил руку на плечо Белому Тигру и слегка сжал пальцы.

– Да поможет тебе Бог.

– Какой Бог? – усмехнулся тот.

– Разве мы не согласились минуту назад, что Он у, нас один?

– Попытались. Скажи, Бегущий Медведь, что нас ожидает в ближайшем будущем?

– Не знаю, брат. Во мне слишком много белой крови, и меня далеко не всегда приглашают на совет. Конечно; я за мирный исход, но Томпсон совершил большую глупость, когда арестовал Оцеолу, обвинил в неповиновении и заявил, что с ним опасно и бесполезно иметь дело. Ты-то ведь хорошо знаешь Оцеолу. Думаю, Томпсон хочет решать все один, не спрашивая индейцев. А теперь в душе Оцеолы разгорелся огонь мести, и я не знаю, что он замыслил или может замыслить. Дело, конечно, не только в его вражде к Томпсону. Между индейцами и поселенцами и без того хватает споров и конфликтов. Белые упорно хотят выжить нас отсюда. Но куда? В море?

– Какое-то решение должно найтись. Иначе…

Бегущий Медведь оборвал его:

– Верно, но найдется ли? Сомневаюсь… Я ухожу, брат, и ты тоже уходишь своей дорогой. Пусть путешествие будет тебе во благо. Время идет и уносит горести. Ты перестанешь тосковать. Найдешь себе жену.

– Я не хочу больше жениться.

Бегущий Медведь кивнул:

– Тогда просто заведешь женщину. Хозяйку очага. Ты ведь не собираешься в монахи, о чем я слышал от кого-то?

– Черт! – вскричал Белый Тигр. – Каких только слухов не бывает! – Но, увидев неподдельное участие в глазах собеседника, остыл, вздохнул и негромко рассмеялся. – Надеюсь, ты удержишь меня от этого!

– Конечно, брат! Счастливого плавания.

– Береги себя, друг.

Они быстро обнялись, и Бегущий Медведь последовал за своими спутниками – грациозной походкой и почти бесшумно. Через мгновение он исчез за деревьями.

Белый Тигр неподвижно стоял на поляне, овеваемый легким ветром, и ему снова показалось, будто что-то неведомое вот-вот повлечет его куда-то. Но куда – неизвестно…

Далеко от этих мест колесо Судьбы тоже сделало неожиданный поворот.

Это произошло в тот же день, но там, где находилась она, совсем юная девушка, не было леса, не щебетали птицы, а пурпурное солнце не опускалось за кипарисы.

Хорошо меблированный дом располагался в одном из довольно благоустроенных городов молодой американской страны. На дамах были наряды из шелка и атласа, им подавали кофе и чай на серебряных подносах. Отполированные деревянные полы были застланы персидскими коврами, на окнах висели дорогие портьеры.