– Нет, я ничего не стану обещать… Но я все же подумаю над вашими словами…

– Ол райт. Не действуйте сгоряча!

Мейсон уже был готов к тому, что она вот-вот разрыдается у него на плече. Но, слава богу, она призвала на помощь всю свою гордость и вышла из его кабинета с высоко поднятой головой. Мейсон спустился вниз и постучался к Делле Стрит. Та сразу же распахнула дверь и спросила с тревогой:

– Чего она хотела?

– Успокоить совесть.

– Что это будет означать для вас?

– Да ничего хорошего, как я полагаю.

– И вы еще можете шутить?

– Э-э… дорогая, я неисправимый оптимист. Так легче жить.

– Сколько времени она предоставляет вам для того, чтобы вы могли прийти к какому-то решению?

– Она и сама этого не знает.

– День… два?

– Возможно.

– И что вы предпримете?

– Зачем заранее ломать голову? Лучше раздобудь мне чего-нибудь выпить.

Эль-Темпло был взбудоражен известием о подозрении Джона Визерспуна в совершении убийства. Предварительное слушание дела под председательством судьи Миханна должно было состояться в ближайшие дни. В ресторанах, в холлах отелей, в магазинах и парикмахерских только об этом и говорили, причем мнений было столько же, сколько участников дискуссий.

Лоренс Дормер, адвокат, представляющий интересы Визерспуна, считался лучшим специалистом по уголовным делам в долине. Но он был настолько обескуражен уликами, что цеплялся за все выгодные ему формальности, предусмотренные законом. По слухам, доказательств хватает с избытком для передачи дела в суд присяжных, поэтому адвокат не станет на предварительном слушании дела выкладывать свои карты, а также выставлять свидетелей защиты, но зато постарается вытянуть из обвинения максимум улик, которыми оно располагает.

Лоис Визерспун, разрываемая противоречивыми чувствами дочерней привязанности и любви к Марвину, пока молчала о своей косвенной причастности к делу. Но это было напряженное молчание, чреватое готовностью выложить все как есть, невзирая на последствия.

– Шеф, – сказала Делла Стрит, – вы должны внимательно следить за этой девушкой. В один прекрасный день она поднимется и при всем честном народе выложит все со всеми подробностями, потому что никакие разумные соображения не переборют в ней чувства долга. Да к тому же она и не привыкла скрывать своих чувств, терпеливое выжидание не в ее характере.

Мейсон согласился с доводами своего секретаря.

– Вы что, не понимаете, что это означает? – спросила Делла.

– Что?

– В этих местах люди связаны более прочно, нежели, скажем, в Лос-Анджелесе. И если там могут посмотреть на что-то сквозь пальцы, здесь это невозможно. Здесь ничего не упустят из виду. То, что могут посчитать ловким ходом в городе, в долине будет однозначно признано криминалом… Вас, чужака, могут посчитать даже пособником преступления, уважаемый Перри Мейсон.

Адвокат внимательно слушал разумные доводы своего секретаря, когда послышался легкий стук в дверь.

– Посмотри-ка, Делла, кто это?

Делла отворила дверь. На пороге стоял Джордж Денджердфильд.

– Можно? – спросил он.

– Конечно, входите.

Денджердфильд начал буквально с порога:

– Мою жену и меня вызвали в качестве свидетелей.

Мейсон вопросительно приподнял брови, что означало безмолвное приглашение продолжать.

– Я узнал кое-что об аргументации, на основании которой окружной прокурор намеревается забрать данное дело, и подумал, что надо рассказать вам об этом, потому что… не сомневаюсь… это может возыметь влияние… оказать влияние, так будет правильнее, на очень многие вещи.

– Что за аргументация?

– Он собирается вновь поднять то старое дело.

– Дело Эйдамса?

– Да.

– Почему?

– Может быть, вы припоминаете разговор в отеле «Палм-Спринг». Мистер Визерспун заявил, что в случае необходимости он поставит Марвина Эйдамса в такое положение, когда тому будет казаться, будто убийство является единственным возможным выходом из создавшегося положения, это и заставит парня проявить свой истинный характер.

Мейсон с улыбкой возразил:

– Я никогда не запоминаю того, что говорит мой клиент, Денджердфильд.

– Пусть так, но дело в том, что вы объяснили ему, насколько опасен подобный шаг, после чего вы еще некоторое время продолжали обсуждать эту тему. Один из парней, подрабатывающих в баре «Палм-Спринг» во время каникул, случайно подслушал ваш разговор. Рядом со столиком, где вы беседовали, за ширмой этот парень мыл окно.

– Весьма интересно. Полагаю, парень знает мистера Визерспуна?

– Да, он его узнал.

– Очень, очень интересно. А каким образом все это стало известно вам?

– От окружного прокурора. Окружной прокурор узнал, что мы с женой находимся в городе, ну и вызвал нас повестками в качестве свидетелей. Речь шла об этом давнишнем деле.

– Что же вы ему сказали?

– Я выразил недоумение, почему события восемнадцатилетней давности нужно приплетать к нынешнему делу, ибо неразумно и неэтично ворошить забытое прошлое.

– Он разговаривал с вами обоими?

– Нет, пока только со мной. Жену он собирался вызвать сегодня вечером. Я… ну, я хотел проконсультироваться, что можно предпринять в этой ситуации. Подумал, может, стоит отказаться от участия в процессе на том основании, что жена слишком нервничает, вызвать доктора и заручиться соответствующим заключением. Вы адвокат и знаете процедуру подобных актов.

– В том-то и дело, что законом не предусмотрены подобные акции.

– Знаю, но жизнь часто вносит свои коррективы в законы.

– Почему ваша жена не желает давать свидетельские показания?

– Мы не видим необходимости возврата к делу восемнадцатилетней давности.

– Почему?

– Черт подери, вы же все прекрасно понимаете! Моя жена вам все объяснила. Она знала, что у Дэвида Лэтвелла был пистолет в кармане, когда он отправился на фабрику в день своей гибели… Она об этом умолчала, когда судили Хораса Эйдамса.

– Она давала когда-либо ложные показания о пистолете ее мужа?

– Нет. Ее никто об этом не спрашивал. Она добровольно выступила с этим сообщением.

– Значит, она вам об этом рассказала?

– Да.

– Когда?

– Вчера вечером.

– Весьма интересно, – отметил Мейсон. – А вдруг случится так, что, осуждая Визерспуна за преступление, совершенное в тысяча девятьсот сорок втором году, мы оправдаем Хораса Эйдамса, осужденного в двадцать четвертом году?

– Оправдать его невозможно, – возразил Денджердфильд, – хотя можно попытаться доказать непредумышленное убийство. Но так или иначе, он все равно будет признан виновным.

– Вы забываете про убийство при самозащите!

– Эйдамса все равно не воскресишь, но в то же время это может вынудить мою жену дать ложные показания.

– Каким образом?

– Со свидетельского места она ни за что не сознается в том, что знала о пистолете. Она говорит, что, если можно устроить ее свидание с вами, Эйдамсом и Визерспуном, тогда она в точности расскажет, что произошло, но она не намерена обрекать себя на общественное порицание за то, что она тогда… Да вы и сами понимаете…

– Итак?.. – подытожил Мейсон.

– Она послала меня сказать, что если вы хотите внести ясность в то старое дело, то это следует делать только на неофициальной встрече. Если ей придется давать свидетельские показания в суде, она от всего отопрется… Так что от вас зависит позволить ей… Одним словом, сделайте так, чтобы ее не вызывали в суд в качестве свидетеля.

Мейсон внимательно посмотрел на Денджердфильда:

– А окружному прокурору она что-нибудь скажет о пистолете?

– Нет! Разумеется, не скажет.

Мейсон глубоко засунул руки в карманы.

– Я все это обдумаю, – пообещал он.

Перри Мейсон впервые в жизни присутствовал в зале суда в качестве обычного зрителя. Как ни странно, эта новая роль оказалась для него мучительной. Он то и дело приподнимался, когда раздавались возражения со стороны обвинения, готовый вступить в спор с прокурором. И все же Мейсон заставил себя просидеть молча на бесконечно длинном разбирательстве, наблюдая, как окружной прокурор нагромождал факты, свидетельствующие против обвиняемого Визерспуна.