– Здравствуйте, дядя Миша, – Георгий придал своему голосу как можно больше бодрости, но улыбаться не стал: Доценко-старший смотрел на него слишком пристально и неприветливо.

– Кажется, тебя просили больше не давать о себе знать, – глухой голос Михаила Анатольевича неприятно прозвучал в тишине подъезда.

– Я хочу поговорить со Степаном. Позвольте мне сделать это. Мы с ним всегда понимали друг друга. Я не могу вот так проглотить ваши обидные слова. Дайте нам возможность разобраться. Все настолько извращено, что только наш с ним разговор может все объяснить. Во всяком случае, пусть он сам скажет, чтобы я больше не возникал в его жизни.

– Я не дам тебе больше будоражить его психику. Он только стал приходить в себя. Хватит, Жора, прошу тебя как отец. Я тоже, знаешь, не из железа. Слава богу, что в тот день пришел раньше с работы. Вынимать сына из петли – не самое приятное занятие, можешь мне поверить.

– Из петли? – Мартов отказывался верить. «Значит, не таблетки. У Степана на шее, должно быть, синебордовый синяк. Боже, как это нелепо». Георгий мысленно нарисовал картину: Степан с петлей на шее стоит посреди комнаты на табуретке. Вот-вот он сам выбьет ее из-под ног, и удушливый обруч стянет тонкую юношескую шею. Тело повиснет, раскачиваясь из стороны в сторону, язык противно вывалится, лицо станет багровым, с уродливо выпученными глазами.

Мартов почувствовал, что теряет равновесие, оперся о стену. Неприятная дурнота подступила к голове, конечности ослабли. Его сильно качнуло, он чуть было не упал. А перед глазами стояла картина раскачивающегося на толстой веревке тела Степана. Когда он очнулся от своего видения, дверь была закрыта. Он не мог окончательно прийти в себя. Стоял и тупо смотрел на глазок. Потом Мартов медленно спустился вниз. Ноги дрожали. Он шел, держась за перила. Чтобы думать о чем-то другом, стал мысленно считать ступеньки. Тринадцать, четырнадцать… тридцать две. Вышел на улицу, всей грудью вдохнул морозный воздух. Холод немного привел его в чувство. Огляделся по сторонам. За ночь намело много снега. Зима не хотела сдаваться. Георгий поковырял ногой сугроб у самого крыльца. Холодный комочек бугорком лег на черном носке ботинка. При первом же шаге он упал на утоптанную снежную дорожку. Мартов поднял воротник куртки, засунул руки в карманы и зашагал прочь от дома. Однако какая-то невидимая, но очень властная сила заставила его остановиться буквально после нескольких шагов. Он ощутил дискомфорт, который не давал ему двигаться дальше. Наконец, повинуясь внутреннему голосу, Георгий оглянулся и поднял глаза на окно Доценко. Мартова словно током ударило, передернуло: отодвинув знакомую штору, Степан стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу. Увидев, что Жора оглянулся, он отпрянул, но через мгновение штора вновь колыхнулась, отодвинулась. Небольшая высота второго этажа позволила Георгию хорошо разглядеть Степана. В глаза бросалась его бледность, черные круги под глазами, бритая голова. Шею закрывал высокий ворот водолазки. Лицо Степана ничего не выражало. Пустые глаза, только сильнее обычного сдвинуты брови на переносице. В нем трудно было узнать веселого балагура Доценко. Затравленные глаза дикого зверя уставились на Мартова. Сколько длился этот обмен взглядами? Георгию показалось, что прошла вечность. С каждой секундой у него укреплялось желание вернуться. Теперь Степан точно сам откроет ему. Вдруг губы Степана зашевелились, и буквально сразу рядом с ним оказался его отец. Он увидел Мартова, приобнял сына за плечи и увел в комнату. В последний момент Георгий заметил его движение шеей, будто тесный воротник мешает ему нормально дышать и нужно поскорее расстегнуть его. Еще через мгновенье чьи-то руки задернули шторы, разделяя мир на тот, что внутри, без Мартова, и тот, что за окном с предателем-дружком. Подниматься к знакомой двери еще раз Георгий не стал.

Мартов съежился, повернулся и пошел прочь от дома. Дорога сюда ему заказана. Надо же, Светка оказалась роковой женщиной для Степана. Ее зеленые глаза способны лишить разума. Закрывая глаза на свою роль в случившемся, Георгий обвинил во всем Борзову. Но не почувствовал при этом облегчения. Ему стало обидно, что в его сердце нет и сотой доли такого страстного обожествления Светланы. Какого черта он помешал Доценко завоевать ее? Может, у них что-то и получилось бы. Она имела бы рядом с собой человека, готового целовать ей ноги. От него, Георгия, она подобного не дождется никогда. Хотя бы потому, что, уступая зову природы, он просто обязан иметь свою женщину. Никакой романтики, никаких чувств. Изначально у его амурчика крылья подрезаны и стрелы кончились. Впервые за время претворения в жизнь своего далеко идущего плана Мартов почувствовал к себе отвращение. Захотелось вернуться к Борзовой, взять ее за руку и привести сюда. Она говорила, что ей будет не хватать Доценко, так пусть полюбуется, во что он превратился. Сможет ли она переступить через такое? Еще несколько шагов, и Георгий немного успокоился. Поздно устраивать психологические проверки. Ни Света, ни Степан этого не поймут. Дорога плата за настоящее чувство. Сейчас Мартову уже не казалось, что Доценко счастливее его. Если потрясение слишком глубоко, его разум может больше никогда не просветлеть. Георгий еще раз сказал себе, что ни одно существо в юбке не выбьет его из колеи никогда, никогда.

Мартов не заметил, как прошел мимо автобусной остановки. Возвращаться не стал, поэтому медленно пошел дальше. Обычно от Степана он доходил домой минут за пятнадцать. На этот раз путь занял у него в два раза больше времени.

У порога его встретили мама и Олег Викторович. Хмурое лицо Георгия слишком явно бросалось в глаза.

– Привет, сынок, – принимая из его рук куртку и шарф, сказала мама. – Что без настроения?

– Есть причина, – стараясь поскорее юркнуть в ванную, ответил Георгий.

– Обед скоро будет готов, – не обращая внимания на его настроение, пробасил отчим.

– Мой руки и заходи. Есть-то ты будешь? – по пути на кухню спросила мама.

– Буду, только после вас, – Георгий вымыл руки и зашел в свою комнату. Поспешно закрыл за собой дверь – укоризненный взгляд матери действовал ему на нервы. Он негромко включил музыку. Любимые «Битлы» всегда расслабляли его, но не сейчас. Лежа на диване, он старался подпевать знакомым словам. Стук в дверь прервал его занятие. Виновато улыбаясь, в комнату заглянула мама. Она присела на краешке рядом и взъерошила его густые волосы.

– Что с тобой? Ты ведь, кажется, должен был неплохо провести время и пребывать в лучшем расположении духа? – Георгий прикрыл глаза. Не в его правилах было выплескивать свои проблемы на других. Поэтому, отбросив эмоции, связанные со Степаном, он подбирал слова, чтобы сообщить о предстоящей женитьбе. Мама продолжала: – Тебе пора бы познакомить меня со своей девушкой. Как ее зовут?

– Светлана. Познакомлю скоро. На следующей неделе мы с ней подаем заявление.

Нина Петровна встала, подождала, пока Георгий открыл глаза и посмотрел на нее.

– Ты говоришь о таких серьезных вещах между прочим. Спасибо, что снизошел, сынок.

– Соблюдаю семейные традиции. Твой гениальный Олег Викторович оказался в нашем доме без предварительного представления. Конечно, я был далеко отсюда, но существует масса способов поставить человека в известность, при желании, разумеется. Письма, телеграммы, телефонные звонки. Разве ты забыла об их существовании? Вы все решили без меня, думая, что так будет лучше. Для кого, позволь тебя спросить? Чужой человек в доме, какое счастье! В отличие от тебя я не собираюсь приводить жену сюда и стеснять вас присутствием еще одного человека. Наша двухкомнатная квартира слишком тесна для двух семей. Я создам вам идеальные условия для гармоничного времяпрепровождения, переехав жить к ней.

– Жора, откуда у тебя такой тон, такие мысли?

– Мама, оставь эти извечные игры в интеллигентность и тонкость натуры. Я сыт подобным притворством. У меня нет настроения сейчас что-то обсуждать.

Нина Петровна собралась выйти из комнаты. Было видно, что она хочет еще что-то сказать, но под тяжелым взглядом сына не решается. Георгий не мог дождаться, пока за нею закроется дверь. Наконец, оставшись один, он уткнулся лицом в подушку и принялся изо всей силы колотить кулаками по постели. Ему, конечно, надо было рассказать ей и о Доценко, и о Светке с бабой Любой. Вместо этого он опять подчеркнул существование пропасти, которая все больше разделяет их. Никак не мог он свыкнуться с появлением «распрекрасного» Олега Викторовича. Отсюда все его выходки, желание сделать матери больно. Так он по-своему мстил за предательство по отношению к отцу. Со временем память стирала все неприятные моменты, связанные с ним. Георгий хотел помнить только хорошее. Вырисовывался этакий образ идеального отца, что на самом деле не совсем соответствовало истине.