– Иногда я о ней думаю.

Он и в самом деле думал о прачечной, думал о Матильде, но за этот год многое изменилось вокруг, и сам он изменился внутренне. Он видел в лицо смерть и обнаружил, что она не так страшна, как он себе раньше представлял, что она больше похожа на крепкий сон, чем на страшную муку.

Он понял, что человек не боится сна, который есть отсутствие жизни: он боится лишь муки, которая предшествует ему. Относительно себя он уже твердо решил: когда придет его час, он вернется в небытие, из которого пришел, не делая из этого слишком большой трагедии.

– А как твои живут, хорошо?

– Сестра в порядке. А брат, как и младшие, умер. – Он говорил об этом, как простые люди говорят о неминуемых вещах, спокойно, почти бесчувственно. Для него это была лишь часть неизменного порядка вещей, включающего в себя и бренность человеческого существования, и переменчивость самой жизни.

– Мы знаем друг друга уже давно, – заметил офицер, – но ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Пожалуй, если бы ты захотел, то смог бы написать мою биографию, а я знаю о тебе лишь то, что прочитал в твоем личном деле. Кроме твоих привычек, разумеется.

– Я никогда не был разговорчивым, – сказал Чезаре, отнюдь не вменяя себе это в вину.

– Но у тебя наверняка есть планы на будущее.

– У меня в голове все перепуталось.

Он был искренен. Он много думал, стоит ли вернуться к прежней работе и прежним отношениям с Матильдой, но чем больше думал об этом, тем больше сознавал, что все это в прошлом. Будущее же должно быть совсем другим. Он не знал, будет ли оно хуже или лучше прошлого, но знал наверняка, что оно будет другим и, конечно же, не таким, как у его матери и отца, у людей его квартала. Возможно, он не станет владыкой Борнео, как предсказала старая Сибилия, но в этом таинственном будущем, которое предстояло еще прожить, которое манило его, он пока что не мог прочесть большего.

– Не хотел бы ты поработать у меня?

– Это предложение или просто вопрос? – поинтересовался, в свою очередь, Чезаре.

– Ты молчун, но у тебя на все готов ответ, – сказал офицер, улыбаясь.

– У меня был хороший учитель, – польстил ему Чезаре.

– У которого ты перенял и искусство подхалимажа, – расхохотался тот.

Графу Казати в самом деле нравилось общаться с этим парнем, который усваивал все на лету. Способность же вызывать доверие была у него от рождения.

– Но все-таки не увиливай, ответь, согласен ли ты работать у меня?

– Сочту за честь и сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не сожалели о своем выборе, – ответил Чезаре с уверенностью.

– И ты даже не спрашиваешь у меня, что за работу я тебе предлагаю?

– Я уверен, что вы подберете ее мне по силам.

– По правде говоря, я думал только о своих интересах, – Казати взглянул на него внимательно.

– Это лучший способ, синьор капитан. Заботясь о своих интересах, иногда удается сделать что-то и для другого.

– Недурно сказано, – произнес тот, потирая подбородок. – А кстати, – добавил он, – скоро день рождения генерала Паренти.

– Уже готов текст вашей телеграммы, – уверил его Чезаре.

– Вот как. Хорошо. – Денщик был почти совершенство.

– Фирма тоже предупреждена. Они уже приготовили посылку с подарком, которая будет направлена в резиденцию генерала в Риме.

– Вижу, ты помнишь обо всем, – сказал Казати небрежно.

– Стараюсь, – ответил Чезаре, уже собираясь уходить.

– Желаешь поразвлечься? – Он подумал о борделе, до которого падок каждый солдат, и сунул было руку в бумажник, но вспомнил, что хорошими чаевыми оплачивается работа слуги, усердие дворецкого или курьера, Чезаре же не принадлежал ни к одной из этих категорий.

– Мне надо переделать много дел, синьор капитан, и с вашего разрешения я бы взял увольнительную, – сказал Чезаре, переставляя с места на место бутылку и сдувая пыль с книг.

– Ну ладно, иди. И не забудь о письме моему отцу. – Казати механическим движением открыл ящик и тут же закрыл его.

– Я вручил письмо курьеру два часа назад. – Чезаре поклонился и щелкнул каблуками. Это вышло у него не по-солдатски, а скорее по-офицерски.

«Да, – оставшись один, подумал Казати. – Этот парень далеко пойдет. Пожалуй, я и в самом деле только выиграю оттого, что он будет работать у меня. Даже странно, как это я раньше мог обходиться без такого, как он, денщика. Деловит и сообразителен. Даже слишком умен, может быть».

Бенедетто Казати было уже тридцать четыре года, и он принадлежал к той старинной ломбардской аристократии, которая была достаточно дальновидна. Отец его, Ринальдо Казати, основал фабрику велосипедов, которая приносила ему неплохой доход, а с началом войны в несколько раз увеличила производство: армия поглощала огромное количество этих двухколесных машин. Были в Ломбардии и другие фабрики велосипедов, но не все их владельцы умели залучить в свои гостиные и на охоту в свои поместья нужных чиновников или политиков, которые могли решающим образом повлиять на распределение военных заказов.

Отправившись в действующую армию, Бенедетто Казати не рвался на передовую, он считал, что его гуманитарная подготовка и организаторский талант будут гораздо полезнее там, где решается судьба целой армии или фронта, чем в окопе, где от него зависел бы в лучшем случае взвод. Он пошел на войну в чине лейтенанта, но вскоре получил капитанское звание, не столько за боевые, сколько за фамильные заслуги. Он был холост, богат, влиятелен, к тому же образован и умен, что сразу же поставило его в привилегированное положение среди других офицеров. Для него не составляло труда оценить невежество и бездарность Генерального штаба, неспособного осуществлять даже элементарное руководство частями в этой войне. К сожалению, он не заблуждался в этом.

В чудовищной мясорубке войны исчезали целые батальоны, полки, дивизии, но в штабных помещениях не выветривался запах хороших сигар, выдержанного коньяка и лаванды. Единственная вылазка капитана Казати на линию фронта закончилась его встречей с Чезаре Больдрани, и этого было вполне достаточно.

Война сеяла смерть, калечила судьбы людей, плодила сирот, а фирма «Казати и сын» процветала. На фабрике уже поставили на конвейер новый тип мотоциклета, которому был обеспечен верный успех. Много дел предстояло дома, и такой толковый помощник, как Чезаре Больдрани, был ему сейчас как нельзя кстати.

Чезаре вошел без предупреждения, неся на подносе бокалы и бутылку шампанского.

– Ты что-то собираешься праздновать? – спросил капитан, улыбаясь.

– Есть повод, – ответил он и, не дожидаясь приказаний, начал снимать золоченую фольгу с горлышка.

– Повод? Какой?

– Наши войска вошли в Тренто и Триест, – объявил Чезаре.

– Вот как? Значит, мы выиграли войну… Но каким образом ты узнал это раньше меня?

– Чистая случайность, синьор капитан. – Но это не было случайностью: Чезаре о многом узнавал на миг раньше, чем другие.

– Да, война окончена, – прошептал Казати взволнованно. Он поднялся, подошел к своему денщику и хлопнул его рукой по плечу. – Возвращаемся домой, Чезаре. Ну, выпьем за это!

На другой день люди будут ликовать, плакать от радости и плясать на улицах, празднуя окончание войны, которая обошлась воюющим сторонам почти в девять миллионов жизней.