– Да, хороши – чего не скажешь об их хозяине. У одного копыто треснуло, и у обоих раны от шпор. Мыслимо ли так обращаться с животными? Выбери-ка мне ковригу с коркой черной, как грех, и мякишем белым, как душа монашки.

– Бери то, что есть, и будь доволен, потому как лучшего хлеба не найти во всем королевстве. Стальф, вынеси кузнецу каравай.

Мальчик вышел с хлебом, завернутым в муслиновую салфетку. Грейм выудил из кармана кожаного передника две медные монетки и бросил их в протянутую ладонь Стальфа. Тот с поклоном вернулся в дом.

– Доброе лето. – Кузнец запихал в рот отломленную краюшку.

– Хорошо бы и осень такой же была, – ответил Тови. Карлик Баллистар, взобравшись по крутизне, отвесил обоим поклон.

– Доброе утро. Не опоздал ли я к завтраку?

– Смотря по монетам в твоем кошельке, коротышка. – Карлик вызывал у Тови беспокойство и потому раздражал.

– Монеты ни одной, зато дома висят три зайца.

– Сигурни добыла, поди? Не пойму, с чего она с тобой так щедра.

– Думаю, я ей по нраву, – беззлобно ответил Баллистар.

Тови и ему вынес хлеб, сказав:

– К вечеру принесешь самого лучшего из твоих зайцев.

– Почему ты так зол на него? – спросил Грейм, когда карлик ушел.

– Потому что на нем проклятие. Придушить бы его сразу, как только родился. Что от него проку? Ни охотиться, ни работать. Кабы не Сигурни, он мог бы поступить в цирк и зарабатывать на жизнь честным путем.

– Ты становишься ворчуном на старости лет, Тови.

– А ты все толстеешь.

– Да, правда. Но я еще помню, как носил красное, и буду этим гордиться до самой могилы. Как и ты.

Пекарь, смягчившись, кивнул.

– Хорошие были времена, Грейм. Больше уж они не вернутся.

– Задали мы им жару, верно? Тови покачал головой.

– Мы показали им, как должны умирать храбрецы – а это не одно и то же, дружище. Их рыцари крошили нас, как капусту, а наши клинки звякали об их броню, не принося никакого вреда. Что за резня была, о боги! Век бы этого не видать.

– У нас были плохие вожди. Сила Гандарина не передалась его сыновьям. Ну да что поминать дурное. Начинается новый день, свежий, ничем не запятнанный. – Кузнец вздохнул и ушел в свою кузню, а Тови в пекарню.

Стальф молчал. Он видел, что мастер задумчив, и слышал разговор двух стариков. Ему не верилось, что толстяк Тови некогда носил красное и сражался на Золотом поле. Прошлой осенью Стальф побывал на месте сражения. Там стояли курганы, числом тридцать четыре, и под каждым лежал целый клан.

Ветер над полем пугал Стальфа своей силой и заунывным воем. Дядя, Март Однорукий, держал мальчика за плечо уцелевшей костлявой рукой.

"Здесь погибли наши мечты, паренек. Здесь покоится наша надежда". – "Сколько же народу полегло в битве, дядя?" – "Десятки тысяч". – "Но король остался в живых". – "Верно. Он бежал в теплый край за морем, но его отыскали там и убили. Теперь в горах больше нет короля".

Март подвел племянника к одному из курганов.

"Вот тут стояли люди Лоды, плечом к плечу, братья в жизни и в смерти. – Он поднял обрубок левой руки и добавил с кривой улыбкой: – Часть меня тоже осталась здесь. Не только рука. Мое сердце, мои братья, родичи и друзья".

Сейчас взгляд стоящего у окна Тови был таким же отрешенным, как у Марта в тот день.

– Можно мне отнести хлеба маме? – спросил мальчик. Тови кивнул. Стальф завернул в платок две ковриги, но голос мастера остановил его на пороге:

– Кем ты хочешь быть, малец, когда вырастешь?

– Пекарем, мастер, таким же искусным, как вы, – ответил Стальф и шмыгнул за дверь.

Сигурни любила горы, и долины между горами, и густой темный лес. Но больше всего любила она гору Хай-Друин, уходящую заснеженной вершиной в облака. От утесов Хай-Друина веяло стихийной мощью, и ветер перед зимними бурями шептал волшебные речи. "Я Вечность, одетая в камень, – говорила гора. – Я всегда была и всегда буду".

Эбби, отпущенная на волю, парила над склонами Хай-Друина, Леди бегала в высокой траве, высматривая здоровым глазом зайцев и крыс, Сигурни сидела у Озера Слез. На островке в его середине виднелись пестрые утки. Эбби, покружив над ними, опустилась на прибрежное дерево, и всполошенные утки бросились в воду.

Сигурни, две недели питавшаяся одной зайчатиной, с удовольствием бы отведала жареной утки.

– Эй, Леди, сюда! – Собака прибежала, и Сигурни, показав ей на уток, шепнула: – Возьми!

Леди прыгнула в озеро и поплыла. Утки полетели от нее прочь над самой водой, но одна поднялась высоко, и Эбби тут же пала на нее, выставив когти.

Утка, заметив ястреба в самый последний миг, ушла вниз. Сигурни думала, что Эбби все же поймает добычу, но утка нырнула в озеро, и Эбби снова села на свою ветку.

Охотница, тихонько свистнув, отозвала Леди и вдруг услышала конскую поступь.

Голову черного всадника на высоком гнедом скакуне окутывала белая ткань. Широкие плечи покрывал плащ из синей крашеной шерсти, на поясе висел кривой меч. Увидев девушку, он улыбнулся, спешился и сказал:

– При охоте на уток ястреба лучше пускать снизу.

– Мы пока еще учимся, – мирно ответила Сигурни. – Зайцев она уже научилась брать, но тоже не сразу – как ты и говорил, Асмидир.

Всадник сел на берегу рядом с ней, погладил по голове осторожно подошедшую Леди.

– Глаз у нее хорошо заживает. Она из-за него не стала хуже охотиться? – Сигурни мотнула головой. – А птица? Ястребы, как правило, предпочитают пернатую дичь. Каков ее боевой вес?

– Два фунта две унции, но пара лишних унций не помешала ей поймать зайца.

– Сколько мяса ты ей скармливаешь?

– Не больше трех унций в день.

– Хорошо, но время от времени давай ей крысу. Крыса лучше всего прочищает ястребу зоб.

– Отчего так, Асмидир?

– Не знаю, – широко улыбнулся он. – Так говорил мне отец. Ты знаешь, что ястреб, когда может, заглатывает добычу целиком, а потом изрыгает все лишнее. В крысиной шкурке, наверно, есть нечто такое, что хорошо чистит зоб. – Он оперся на локти и прищурился, разглядывая далекого ястреба. – Сколько уже дичи у нее на счету?

– Шестьдесят восемь зайцев, двадцать голубей и хорек.

– Ты охотишься на хорьков? – поднял бровь Асмидир.

– Это случайность. Хорек вспугнул зайца, а Эбби схватила хорька.

– Ты молодчина, Сигурни. Я рад, что подарил тебе эту птицу.

– Трижды мне казалось, что я ее потеряла – каждый раз в лесу.

– Ты можешь потерять ее из виду, дитя, но она тебя никогда не теряет. Пойдем в замок, я тебя накормлю. И тебя тоже, – сказал он собаке, почесывая ее за ушами.

– Меня предупредили, что ты колдун, и велели тебя остерегаться.

– Всегда слушай, что говорят карлики и другие сказочные создания.

– Откуда ты знаешь, что это был Баллистар?

– Я ведь колдун, милая – кому и знать, как не мне.

– Мой медведь всегда тебя останавливает, – заметил Асмидир, любовно глядя на девушку. Она потрогала мягкий мех на брюхе у зверя – огромного, с простертыми вперед когтистыми лапами, с пастью, разверстой в безмолвном реве.

– Он просто чудо. Как это сделано?

– В чары ты, значит, не веришь?

– Нет.

– Ну что ж, – Асмидир потер подбородок, – раз не чары, то, стало быть, чучело. Есть в моей земле такие умельцы – они вынимают из убитого зверя все мясо, пустоту заполняют глиной, а сверху опять надевают шкуру. Вот он и получается как живой.

– И этот медведь – тоже чучело?

– Я так не говорил. Пойдем-ка к столу.

Асмидир повел Сигурни в главный чертог. В очаге там пылал огонь, и двое слуг, оба темнокожие, ставили на стол хлеб и мясо. Они не поднимали глаз ни на хозяина, ни на гостью и удалились, как только завершили свою работу.

– Неприветливые они, твои слуги, – сказала девушка.

– Главное, что они хорошо служат. – Асмидир сел и наполнил кубок вином.