— Они могут создать новые.

— Вряд ли. Маску сделал Гефест, которого убил Аполлион. Без нее этот мир был бы безопаснее для нас обоих.

— Да, — сказал он, глядя на пролитое вино. — Да, это возможно.

— Вот только не для нас обоих — ты явно подумал именно так. О, да, мою жизнь легко можно укоротить, и эта мысль не дает тебе покоя. Но что бы ты от этого выиграл? А теперь внимание, Фронтис. — Я наклонился, кладя руку ему на плечо. — Мы люди, а не полубоги, и не боги. Но мы умные люди. Пусть так называемые боги сражаются между собой, если хотят, и не втягивают нас в свои ссоры. В моем мире есть огромные запасы знаний, которые были бы весьма полезны для тебя. Он задумчиво кивнул, все еще колеблясь.

— Ты не убьешь меня сейчас, — заявил я с уверенюстью, до которой мне было очень далеко, — а потом я тану слишком полезен для тебя, чтобы даже думать об этом. — Мне нужно было произвести впечатление человека сговорчивого, каким был Язон. Он уже поверил, что я пьян.

Я терпеливо ждал, и наконец он спросил:

— Что такое Маска?

— Думаю, что в действительности это искусственный мозг. Я не знаю слов, которыми можно было бы объяснить это на твоем языке. В моем мире мы назвали бы ее чем-то вроде радиоизотопного коллоида, на который некогда наложили характеристическую матрицу первой Цирцеи. — Я поднял с соседнего столика статуэтку, глиняную фигурку кентавра, покрытую глазурью и обожженную в печи, и показал Фронтису отпечаток большого пальца.

— След пальца ремесленника. Возможно, скульптор давно умер, но эта его частица живет по-прежнему. Понимаешь?

— Отпечаток пальца — согласен, — сказал он. — Но мысли! Разве они реальны?

— Да, — ответил я. — Мысли — это форма энергии, которую можно зарегистрировать, и мы это делаем в на шем мире. Разум первой Цирцеи живет в Маске, которая, как я уже сказал, является неким прибором. Каждая Цирцея, воздающая честь Гекате, является обычной женщиной. Богиня является к ним, лишь когда они надевают Маску. — Я умолк, не сводя с Фронтиса глаз. Потом очень медленно добавил: — Руно — тоже прибор, и только. Если бы удалось уничтожить и его…

Взгляд его пронзал меня насквозь.

— Что ты знаешь о Золотом Руне? Я пожал плечами.

— Не так уж много… Но достаточно. Фронтис рассмеялся с легкой иронией.

— Мало или много, это не имеет сейчас значения. Думаешь, мы не пытались уничтожить Руно? Я смотрел и ждал, и он продолжил:

— Нам известно, что Руно представляет опасность для Аполлиона. Но каким образом? Это известно только богам. Многие верховные жрецы пытались уничтожить Золотое Руно. Это не удалось никому. Вот почему оно висит в неприступном месте, охраняемое от любопытных! То, чего нельзя уничтожить, можно, по крайней мере, хорошо охранять.

— Возможно, мне известно, как освободиться от него, — сказал я небрежно. — Поговорим об этом в другой раз. Что касается Маски, то…

— О, Маска! Я читаю твои мысли, друг мой. Ты хочешь, чтобы тебя отправили за ней на Эю.

Я постарался изобразить смущение, что оказалось не так уж трудно.

— Никому другому нельзя доверить эту миссию, — сказал я. Он рассмеялся, а я резко встал. — Ну, так добудь ее сам! Плыви на Эю, если осмелишься, и попроси у Гекаты Маску! Помни, Фронтис, я буду с тобой сотрудничать, но я не слепое орудие. Я подсказал тебе один способ получить Маску, теперь сам придумай другой или признайся, что не можешь этого сделать. И не заставляй меня ждать слишком долго!

Я молча смотрел на него какое-то время, чтобы произвести впечатление, потом сел и глотнул вина.

Наконец он кивнул.

— Прекрасно, плыви на Эю. Я дам тебе корабль. А пока будь моим другом и гостем. Лучше иметь тебя другом, чем врагом, сын Язона.

— Ты убедишься, что это выгоднее, — заверил я его. Он улыбнулся.

— Разумеется, я это учел. Да, мы будем хорошими друзьями.

Ложь давалась ему без труда.

Панир был прав — я изменился в святилище Аполлиона. Воспоминания Язона перестали терзать меня, однако я не утратил их — нет, теперь я их находил. Я мог использовать их, как мне того хотелось, и меня больше не потрясали изменчивые настроения Язона.

Что же касается Ока Аполлиона, это и вправду было оригинальное устройство!

Зондирование памяти — идея не новая. Существо, названное Аполлионом, или его жрецы-ученые создали для зондирования психики устройство высшего класса. Проведенное слишком глубоко, оно могло лишить человека всех воспоминаний, оставив его беззащитным, как ребенок. Однако в моем случае зондирование было вовремя остановлено.

Опыт психически очистил меня. Мои неприятности начались с применения наркоанализа, но аналог этой процедуры в совершенно чужом мире излечил меня, не избавив, впрочем, от грозящих неприятностей. Многие вопросы оставались неясными. Даже самое буйное воображение не могло объяснить способа, каким я сюда попал. «Арго» давным-давно рассыпался в пыль, но, несмотря ни на что, правда ли это? Жители Гелиополиса знали его, но как корабль-призрак с командой из духов.

Я не мог ответить на этот вопрос, поэтому временно отложил его в сторону. Были более насущные вопросы, к тому же такие, на которые я знал, как ответить. Мой двойной разум, то, что Язон порой скрывался в разуме Джея Сиварда, получил объяснение, правда, с помощью довольно необычных понятий пространства-времени.

На самом деле мне казалось, что это была шизофрения, хотя ни в коем случае не обычная. Возможно, правильный ответ заключался в раздвоении личности первого Язона, очередным обладателем которой был Сивард — я сам или мой аналог трехтысячелетней давности. Одна половина Язона была хитра и учтива — ее история помнит. Вторую же мучили угрызения совести, и доминирующий Язон столкнул ее глубоко в небытие. Однако существовал четкий и точный эталон, который спустя три тысячи лет ожил во мне.

Потому что я, несомненно, был прямым потомком Язона из Иолка. Наше родство было изрядно разжижено промежуточными родственными связями, но сталась характерологическая матрица, которая и ожила сейчас. Странные дела творились на тайных путях наследственности. То же самое лицо, тот же характер, та же психологическая конструкция могут возродиться с идеальной точностью в пра-пра-правнуках любого человека, как во мне возродилась подавленная половина Язона.

Гены и хромосомы спустя тысячи лет воссоздали вторую составляющую раздвоенного разума Язона, матрицу, с помощью которой я добрался до незабываемых воспоминаний, которые, как утверждает наука, лежат, похороненные, в каждом из нас.

Думаю, что проведенный Фронтисом анализ двух наших миров можно считать довольно точным. Наш был положителен, тоща как этот — отрицателен. Наш мир стремился к норме, этот удалялся от нее. Возможно, старые греческие карты Ойкумены были более точны, чем нам сегодня кажется, хотя изображали его плоским и искаженным, окаймленным рекой Океаном, непрерывно стекавшей за его край. Быть может, «Арго» продолжает плавать по ней, необъяснимо для человеческого разума.

Я решительно изгнал эту мысль из своего мозга. Эмоции Язона больше не имели власти надо мной. Я должен был заняться Аполлионом. Они с Гекатой, равно как фавны и им подобные, были достаточно нормальны в этом мире, хотя в нашем их аналоги не сохранились, когда поток времени разделился.

Я понятия не имел, почему Аполлион и Геката враждовали и почему остальные боги совершенно не принимались в расчет. Куда они ушли и почему? Почему остались юлько эти двое? Я был почти уверен, что это не обычная свара на Олимпе, не одна из тех, о которых говорят леюнды. Как только я разберусь с ней, окажется, что существуют вполне понятные, логические причины.

Супермогучие по нашим стандартам, но уязвимые для определенного оружия. "Но даже эти боги, — подумал я с иронической усмешкой, — не сумели бы пережить взрыва атомной бомбы!"

У меня не было даже револьвера, но он и не требовался. С Маской и Руном я мог бы…

Пока я стоял в раздумье перед дверью Фронтиса, позади тихо зацокали копыта фавна. Я почувствовал пижмовый запах Панира, услышал его дыхание и поднял голову. Он весело скалил зубы.