– Хоть чуть-чуть утолю голод, а то желудок ноет.
– Сзади фляжка с молоком. Сделаем масло. – Она рассмеялась. – Я утром испекла три хлеба. Можем есть с вареньем и медом, так что голод нам не грозит. Дети слишком устали сегодня и вечером почти не ели, но завтра наверстают.
Прежде чем начать говорить, Джон покончил с двумя лепешками. Он решал проблему, как подойти к Эдди с предложением. Чем больше думал об этом, тем больше был уверен, что Эдди и ее семья должны заполнить пустые комнаты его гасиенды. И эта мысль появилась не потому, что Джон взял на себя ответственность за их безопасность. Поручи он их своему другу в Форт-Смите или пошли их на север, на станцию Куилл, они и там бы нашли защиту от Реншоу. Но Толлмен не знал, как далеко распространяется власть мирового судьи Фрипоинта.
Джон повернулся, чтобы посмотреть на красавицу, сидевшую рядом с ним. Ее лицо было повернуто к нему, как будто она его изучала. Луна освещала Эдди, и при этом свете отчетливо проступали ее мужество и сила. Да, она – именно та женщина, которая ему нужна. Эдди не скуксится при первых признаках беды. Глядя на нее, он вспомнил где-то вычитанные слова: «Главное в жизни мужчины – это встретить хорошую женщину. И когда она появится на его пути, он будет дураком, если пройдет мимо».
– Я не дурак.
Услышав возглас Эдди, Джон осознал, что произнес вслух свои мысли.
– Разговаривал сам с собой, – быстро проговорил он и улыбнулся. – Вот что значит слишком много времени провести в одиночестве.
Эдди понимающе кивнула:
– Я тоже так делала, когда жила одна.
– Давно это было?
– Восемь лет назад, когда папа и мама умерли, когда Диллон еще не родился. Тогда я разговаривала с ним и овцами. Конечно, я не знала, что это будет Диллон.
При свете луны впереди был четко виден другой фургон. Там все тихо, только позвякивала сбруя, скрипели колеса да раздавался глухой звук копыт.
– Зачем вы велели Колину ехать первым?
– Я боялся, что его лошади приблизятся слишком близко к моей и она их зашибет. Виктор предупреждает меня о приближении другой лошади, когда я еще ее не слышу.
– Мистер Толлмен…
– Можете вы называть меня по имени?
– Мы не настолько хорошо знакомы.
– И как много времени вам потребуется?
– Ну… я не знаю. Но я хочу сказать, как мы все вам благодарны.
– Эдди, если вы еще раз мне об этом скажете, я сброшу вас с сиденья.
– Ого! – Она рассмеялась. – Хорошо. Я не буду повторять это снова… сегодня.
– Ни завтра, ни послезавтра, никогда больше. Помолчав, Эдди призналась:
– Триш и Колин волнуются. Я тоже. Я знаю только, что мы движемся на запад, а Форт-Смит и Ван-Берен в том направлении.
– И мой караван фургонов.
Джон понимал, что Эдди ничего о нем не знает, кроме того немногого, что он рассказал ей в первый день за завтраком и еще чуть-чуть после отъезда с фермы. Она должна верить ему, чтобы принять решение, столь решительно меняющее жизнь ее семьи.
– Вы мне доверяете, Эдди?
– О Господи! Если бы нет, меня бы сейчас здесь не было.
– Почему? Почему вы мне верите?
– Ну, наверное… потому, что вы помогли нам в ту первую ночь. И… вы вызываете доверие.
– Ну, это не причина.
– У меня не было большого выбора, да?
– Не было. Я не люблю трепаться, особенно о себе. Но ввиду того, что… у меня есть некоторые планы относительно вас, думаю, нужно рассказать вам кое-что.
– Относительно меня? Что вы имеете в виду? Не отреагировав, Джон начал говорить:
– Мне тридцать. Я из хорошей семьи. Моих родителей уважают и в Арканзасе, и в Нью-Мексико. Отец отказался встать на сторону одной из воюющих сторон, и мы с братом разделили его позицию. На моем ранчо в Нью-Мексико, возле так называемой Лосиной горы, я выращиваю скот, пятьсот голов, и примерно столько же лошадей. Это идет на нужды армии.
Джон говорил быстро, как будто хотел побыстрее с этим покончить, но замедлил речь, приступив к описанию дома:
– Дом расположен на длинном пологом склоне широкой долины. Рядом протекает чистый ручей. По его берегам персики и хлопок. Еще растут цветы юкки. Из их корней делают мыло. К югу и западу от долины великолепные луга, а вдали большая река. Мой дом, или по-испански «гасиенда», глинобитный. Стены в два фута толщиной, крыша плоская. В нем тепло зимой и прохладно летом. Дом построен в виде буквы U. Есть внутренний дворик, а там глубокий колодец в тени деревьев. Джон замолчал.
– Все это звучит замечательно, – сказала Эдди, чтобы заполнить паузу.
– Большинство комнат пустует. Во дворе не играют дети.
Тишина.
Эдди взглянула на него. Он смотрел прямо перед собой, руки опущены, поводья повисли.
– Вы понимаете, к чему я клоню, Эдди? – Когда она не ответила, он продолжил: – Я прошу вас поехать со мной, жить в моем доме. Комнаты наполнятся детишками. Вам нужен человек, который защитит вас.
Эдди была озадачена. Жизнь зависела от ее решения. Молчание затягивалось. Джон ждал. Эдди прокашлялась. Она почувствовала его напряженный взгляд, и ее внезапно бросило в жар. Эдди затаила дыхание.
– Я надеялся, Эдди, что вы согласитесь.
Его слова вернули ее к действительности. Собравшись с духом, она подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза и заговорила холодным тоном:
– Вы предлагаете непристойную связь?
– Нет, если только считать замужество непристойностью, – ответил он так же холодно.
– Почему вы хотите жениться на женщине, которую совсем не знаете? Ведь у меня трое детей да еще близкая подруга. Триш будет жить со мной сколько захочет.
Он ответил на вопрос вопросом:
– Как вы смотрите на то, чтобы проехать со мной тысячи миль через индейские земли и поселиться на ранчо, но не выходя за меня замуж?
– Конечно отрицательно! Кто я, по-вашему? Проститутка?
– Если бы я так думал, то не делал бы вам предложения. – Его тон был мягкий, но решительный. Напряженность нарастала.
Эдди сглотнула и храбро начала:
– Мистер Толлмен, вы оказали мне честь… тем, что считаете себя кандидатом в спутники жизни. Однако я должна отклонить ваше предложение. Как только мы достигнем места назначения, можете быть свободны. Вы выполнили свой долг.
Джон рассмеялся, а Эдди замолчала, лицо ее покраснело.
– Я рада, что вы находите мое решение таким… занимательным.
Джон молчал, широко улыбаясь. Он смотрел на ее нежный лоб, брови, розовые щеки. Когда взгляд остановился на губах, она судорожно вздохнула.
– Эдди, когда вы злитесь, то похожи на дикую кошку.
– Это комплимент?
– Думаю, что да. Прямо скажу вам: я не считаю себя джентльменом. И помогал вам не потому, что такой хороший. Я рос в суровой обстановке. В тот миг, когда увидел вас в магазине, я понял, что вы женщина с высокими моральными принципами. Я уважаю женщин и детей и презираю трусов и грубиянов. Вот и все.
Эдди не нашлась что ответить. Она еще была в шоке от его предложения.
– Ну, что скажете? Я уже рассказал вам о себе больше, чем нужно. Так что: да или нет?
– Я отказываюсь, но большое спасибо.
– Подумайте не только о себе, но и о детях и Триш. Горцы – мстительные люди. В этом причина многих столкновений. Не сомневаюсь, Реншоу будут мстить. Если хотите, оставайтесь в Форт-Смите. Но от него два дня пути до Фрипоинта, и вас найдут меньше чем за неделю. Либо мы поедем в Нью-Мексико, где вы будете под моей защитой. Выбор за вами.
– Я уже сказала…
– Подумайте о Колине и Джейн Энн. Реншоу оформил опекунство. А сумасшедший проповедник думает, что вы не имеете права воспитывать Диллона.
– О Боже! Как только я об этом подумаю, чувствую, что разрываюсь на мелкие части.
– Вы до сих пор горюете по Керби Гайду? Наступило молчание.
– Нет!
– Вы любили его?
– Нет! Хотя… да! Это не ваше дело.
– Расскажите мне о вас и Керби.
– Рассказывать нечего. Я вышла замуж, а он ушел на войну и не вернулся.
– Это все?
– Все.