– И кто же наложил на ваш род это проклятие? – заинтересовался я. Наша беседа с каждой минутой становилась все любопытнее. Теперь я уже не удивлялся тому, что Иван Кутузов занялся всерьез этим делом.

– Ну… – протянул Оленин, – вряд ли кто-нибудь сумеет дать хотя бы мало-мальски достоверный ответ на этот вопрос, – вновь усмехнулся он.

– Но в вашей легенде наверняка есть на этот счет какие-нибудь указания, – отозвался я с невольной иронией.

– Да, – кивком головы подтвердил Владимир, – в ней речь идет якобы о каком-то отвергнутом возлюбленном, который наложил на себя руки по вине одной из дочерей нашего рода, – уточнил Оленин. – Он будто бы превратился то ли в оборотня, то ли в вампира и проклял всех женщин в нашем роду…

– Итак, ваша сестра утверждает, что она и есть именно та женщина, на которую пал перст вампира, – подытожил я.

– Вот именно, – кивнул Оленин. – Поэтому-то я и полагаю, что Элен душевно больна!

– А у вас не возникло мысли, что вашу сестру кто-нибудь разыгрывает? – прагматично осведомился я, поигрывая цепочкой своих часов.

– Нет, – коротко отрезал Оленин. – Это был бы слишком жестокий розыгрыш!

– Но тогда почему вы обратились ко мне, а не к какому-нибудь известному и хорошо зарекомендовавшему себя доктору? – удивленно полюбопытствовал я. – Раз вы, monsieur le comte, всерьез полагаете, что графиня больна?

– Увы, – вздохнул Владимир. – Но Елена не считает себя больной, – развел он руками. – К тому же мне самому хотелось бы быть уверенным, что все это всего лишь плод ее экзальтированного воображения…

– Значит, вы все-таки в этом сомневаетесь, – проговорил я задумчиво.

– Нет, – возразил Оленин. – Но мне не хотелось бы ошибаться!

– Итак, когда я могу приступить к расследованию? – У меня не было желания терять драгоценное время.

– Когда только сочтете нужным, – пожал плечами Оленин.

– Тогда мне хотелось бы как можно скорее встретиться с вашей сестрой, – отозвался я.

– Приходите к нам около восьми, – пригласил Оленин. – Сегодня все наши собираются на бал, который состоится у Вяземских, – тепло улыбнулся он. – Я думаю, вы успеете расспросить Элен перед отъездом… Она все равно не отправится на бал раньше одиннадцати.

– Это удобно? – осведомился я.

– Вполне, – кивнул головой Оленин.

Когда я вернулся домой, моя милая Мира уже дожидалась меня в английском парке, примыкавшем к особняку с античным колонным портиком. Индианка все еще обижено поджимала губы, но я видел, что она уже готова сменить гнев на милость, потому как успела по мне соскучиться.

– Я раскладывала карты Таро, – заговорчески сообщила мне Мира, кутаясь в кашмирскую шаль. – Одной девушке, с которой вы, Яков Андреевич, познакомитесь в самом ближайшем будущем, – пророчествовала она, – угрожает опасность! Я видела смерть в перевернутом положении, перевернутую императрицу и короля мечей!

– Я догадывался об этом, – заметил я.

– О том, что я видела в раскладе? – изумленно осведомилась Мира.

– В некотором роде, – усмехнулся я и с нежностью обнял ее за плечи. – Кстати, а где Кинрю? – вдруг вспомнил я о моем Золотом драконе, добровольно возложившем на себя обязанности моего ангела-хранителя.

– Юкио Хацуми читает мои книги в библиотеке, – усмехнулась индианка, поправив гранатовый браслет на своем изящном запястье, который изумительно сочетался с ее струящимся темно-вишневом сари. – Он значительно преуспел в непальском, – весело сказала она.

Кинрю я привез с собой из Японии, где в свое время выполнял особой важности тайное поручение Ордена. Золотой дракон, так переводилось это имя на русский, выручил меня из беды, поплатившись видным положением при дворе. Ему не осталось ничего другого, как покинуть вместе со мной Японию. Он не любил, когда кто-то называл его Юкио Хацуми, кроме меня.

В столовой стараниями Миры был уже сервирован стол, накрытый накрахмаленной скатертью. Он был украшен на французский манер фарфоровой группой, которая называлась «сюрту де табль».

– И где ты только всему этому научилась? – дивился я.

Мира только загадочно улыбалась. Она схватывала на лету все принятые в свете хозяйские тонкости.

Кинрю, тем временем, заканчивал свой обед. Лакей в парадной ливрее уже подал ему фрукты на серебряной этажерке и теперь как раз наполнял его рюмку вишневым ликером.

– Яков Андреевич! – обернулся японец. – И где же вы пропадали? Мира сказала мне, что вас вновь навещал Кутузов. Неудивительно, что вы стали страдать бессонницей!

Я промолчал в ответ, потому что устал объяснять моим домочадцам, в чем именно заключалась моя работа.

– Очередное ужасное преступление? – Кинрю еще больше прищурил свои и без того узкие глаза.

Я заметил, что он весь напрягся. Мой Золотой дракон предпочитал никуда не отпускать меня одного. Поэтому во избежание недразумений я представлял его всем в качестве своего преданного слуги.

– Еще не знаю, – откровенно признался я. – По крайней мере, я надеюсь, что мне удастся его предотвратить, – проговорил я задумчиво и пересказал Кинрю историю, услышанную мною от молодого графа.

– Определенно здесь попахивает какой-то жутковатой мистификацией, – заключил Юкио Хацуми.

К семи часам я облачился в парадный черный нанковый фрак с узкими рукавами с рядом перламутровых пуговиц на внутренней стороне от локтя до ладони, с манжетами и бархатным воротником, а также в длинные черные брюки. Низкий воротник моей сорочки Мира повязала белоснежным галстуком, к которому я приколол булавку с женским портретом, в окаймлении мелких бриллиантов. Булавка эта делалась на заказ и, должно быть, поэтому в женском лице, изображенном на ней, угадывались черты моей индианки.

Над бархатным фрачным воротником выдавался высокий воротник шелкового жилета. Мой костюм довершал цилиндр с прямыми полями и высокие сапоги. Поверх фрака я набросил темный бурнус.

– Вы снова не возьмете меня с собой, – расстроено проговорила индианка.

– Милая моя Мира, я же отправляюсь не на журфикс и не на бал, – оправдывался я. – Я обязательно должен расспросить Элен Оленину о ее вампире! Пока не случилось беды, – мрачно добавил я.

– Понимаю, – прошептала Мира почти беззвучно. Она завистливым взглядом проводила Кинрю, который забирался в мою карету, запряженную четверкой гнедых лошадей.

Трехэтажный особняк Олениных располагался на Обуховском проспекте. Его фасад был украшен портиком из четырех коринфских колонн, поднятых на аркаду первого этажа. Двор, обнесенный чугунной решеткой, ограничивали с двух сторон боковые одноэтажные флигеля. Ярко освещенный парадный вход был украшен пилонами, поддерживающими арку.

Графский дом невольно напомнил мне дворец великого князя Михаила Павловича в миниатюре.

Я велел лакею в парадном дезабилье доложить обо мне Олениным. Кинрю остался дожидаться меня в карете. Лакей проводил меня в вестибюль, и я поднялся вслед за ним на второй этаж по мраморной лестнице. Дверь с галереи открывала вход в хорошо освещенную гостиную.

Лакей попросил подождать меня здесь, а сам отправился сообщить обо мне хозяевам.

Через несколько минут дверь приоткрылась, и на пороге появился Владимир Оленин. На нем лица не было.

– Яков Андреевич! – взволнованно воскликнул он. – Если бы вы только знали, как я рад вас видеть!

– Что-то случилось? – насторожился я.

– Элен заперлась в своей комнате и не желает никого видеть, – проговорил Оленин. – Идемте в мой кабинет!

Владимир устремился в гостиную. Я покорно последовал за ним сквозь анфиладу комнат. Гостиную сменила буфетная, следом за ней – столовая, затем – диванная и, наконец, бильярдная. На стенах красовались шелковые обои, комнаты были обставлены изящной позолоченной мебелью, повсюду сверкали огромные зеркала, красовались фарфоровые вазы и бронзовые канделябры.

У дверей графского кабинета я столкнулся с двумя очаровательными особами женского пола. Судя по всему, одна из них другой приходилась матерью. Они были сильно похожи между собой: обе черноглазые, черноволосые, блещущие какой-то цыганской, вычурной красотой.