И тогда сержант-майор услышал звук.

Скрежещущие зубы.

И тогда начались настоящие крики.

5

Два дня спустя, с рукой на перевязи, Боуэс нашел Стаббса. Он обнаружил его вдали от фронта, в одной из бесчисленных тыловых траншей. Тот сидел на деревянной скамье, тупо наполняя сырые, заплесневелые мешки песком. Другие мужчины с остекленевшими глазами делали то же самое.

Он посмотрел на сержанта-майора, выдавил мрачную, полную ненависти ухмылку.

- Тоже контуженный, дорогуша? Здесь все такие, - из его горла вырвался болезненный смех. - Все сумасшедшие. Слишком безумные для фронта. Они рассказали тебе, что с нами там случилось?

Боуэс лишь мрачно кивнул.

- Слышал.

- Пигги мертв, Железный Сержант. Ты, ублюдок.

- Мне жаль, - только и смог сказать Боуэс.

Командование рассказало ему все. Капитан был обеспокоен. Он был уверен, что Стаббс контужен; иначе и быть не могло с такой дикой историей. Но когда капитан пересказывал ее Боуэсу, в его глазах читался страх. Потому что это был не первый раз, когда он слышал о таком. Он выглядел еще хуже, когда Боуэс рассказал, что видел у немецких линий.

- Верно, - сказал капитан. - Проклятое грязное дело. Слышал подобные истории. Такого не должно быть. Эта война и без того тяжела. Поручаю тебе разобраться, сержант-майор.

Затем он вышел из командного бункера, выглядя как человек, которому срочно нужно в уборную, но он не может ее найти.

Какое-то время Боуэс и Стаббс молчали. Они никогда не ладили. Стаббс - доброволец. Боуэс - солдат по призванию. Но иногда общий опыт, общие страдания создают связь. Боуэс зажег сигареты для обоих - хорошие, американские.

Выдохнув облако дыма, Боуэс рассказал капралу Стаббсу, что случилось с рейдовой группой. Он говорил легко и с полной уверенностью.

- Я выжил, пробравшись обратно к заброшенным немецким траншеям. Я бросал гранаты в эти маленькие ужасы и бежал. Ночь провел под кучей червивых немецких трупов, но выжил. А теперь капитан свалил все на меня. Он не хочет иметь с этим ничего общего.

Боуэс опустил некоторые детали, вроде того, как тварь прыгнула на него, и как он разрубил ее в кровавые ленты траншейным ножом. Как схватил ее за сальные, свалявшиеся волосы и отрезал голову, и как эта отрубленная голова смотрела на него, скаля зубы.

- Они сказали, это боевая усталость, - сказал Стаббс раненым голосом. - Обращались со мной, будто я полоумный. И, может, так и есть. Может, я до сих пор такой. Но я видел это, сэр, видел в их глазах.

- Что видел?

- Веру. Они мне поверили и были напуганы. До смерти перепуганы этой мыслью.

Утреннее солнце тщетно пыталось пробиться сквозь густой туман и дым, висевшие в небе, словно сгущенный жир. Вдалеке гремело. Стрекотал пулемет; несмотря на ужасы, которые они оба пережили, ужасы, что делали зверства войны почти тривиальными, сражения продолжались. Война не остановилась. Она даже не замедлилась.

Боуэс затянулся сигаретой, почесал шею, где его укусила вошь.

- Я слышал это раньше, знаешь. Этот зубной скрежет. За последний год или около того... я слышал его в тихие ночи в ничейной земле. Скрежет и скрежет.

Стаббс не признался, слышал ли он. Он сжал губы в тонкую белую линию, вспоминая последний взгляд на Пигги.

- Что, черт возьми, это такое, сержант-майор?

Боуэс откашлялся.

- Гули. Это гули.

- Гули, - повторил Стаббс, пробуя слово на вкус и находя его неприятным. - Гули.

Боуэс мрачно кивнул.

- Да, видишь ли, я служил в полку Китченера в Северном Судане в 97-м и 98-м. Мы сражались с махдистами зубами и когтями в Омдурмане и Хартуме. К нам были прикомандированы египетские силы. Хорошие ребята, но суеверные, - Боуэс облизнул губы, сплюнул песок в воздух. - Отличные солдаты, в основном, но скованные веками традиций. Были места в холмах, куда они просто не ходили. У нас с ними были чертовы проблемы. Старые могильники, куда они не ступали ночью, говорили, что они прокляты, населены духами. Гули, говорили они.

- Да, тогда я впервые узнал о гулях. Как они выбираются из своих черных нор среди старых, рушащихся гробниц. Молодой египтянин рассказал мне все. Сказал, что гули обитают в древних склепах, живут среди гниения и костей, питаются ими. Что есть места в Ираке, Персии, даже в Судане и Египте, пустынные тропы, куда не ступит ни один здравомыслящий человек. Там живут гули. Он сказал, что если я окажусь в пустыне, в каком-нибудь одиноком и заброшенном месте, и из ночи, из песков и ветра ко мне придет ребенок и назовет меня по имени, я должен немедленно его застрелить. И бежать со всех ног. Потому что они как крысы, человеческие крысы. Где один, там десятки.

Стаббс сказал, что верит. Каждому безумному слову. Потому что он видел. Видел.

- Почему они здесь? Это же не Персия или что-то в этом роде.

- Но тела, парень, столько тел повсюду. Столько... еды для них, - Боуэс пожал плечами. - Может, они всегда искали войны. Искали мусор, который они производят.

Оба молчали какое-то время. Они сидели, курили, слушали гул войны, вдыхали ее вонь, видели ее разрушения, думая о худших вещах. О существах, крадущихся по ночам. О тех, что питаются плотью и костями. Маленьких существах, похожих на детей, но не детях, а темной и извращенной тайне древности.

- Капитан, как я сказал, свалил все на меня, - повторил Боуэс.

- И?

- У меня есть пара идей, где они могут прятаться, где их логово. Но мне нужны несколько крепких парней. Людей, не боящихся стрелять в тех, кто притворяется детьми. Знаешь таких?

Стаббс ухмыльнулся.

6

Сержант-майор попросил добровольцев.

- Для особой миссии, - сказал он.

Тех, кто вызвался, он не мог использовать - люди, обезумевшие от войны, готовые на все. И в итоге в рейдовой группе остались только Боуэс и Стаббс, чего было явно недостаточно.

Капитан знал об их операции и направил их к дальним траншеям, где располагалась батарея траншейных минометов в заброшенном лабиринте окопов. Это было унылое и забытое место. Стаббс и Боуэс пробирались через грязь и наконец нашли его.

Они увидели сильно укрепленный блиндаж и несколько изможденных солдат, возившихся с минометными трубами и плитами. Двое других сидели у пулемета Льюиса на парапете. Это была изможденная, тощая команда.

Один солдат, рядовой, одетый в лохмотья, направил на них "Энфилд", пока не увидел нашивки Боуэса. Тогда он вытянулся по стойке смирно.

- Сэр! Простите, сэр! - крикнул он, его лицо было покрыто язвами и грязью. Его военная выправка выглядела почти смешно в таких обстоятельствах. - Лейтенант внутри, сэр!

Стаббс заметил крест, нарисованный над входом, но не стал комментировать. Устало он и сержант-майор спустились по скрипучим ступеням.

Внутри была маленькая вырытая комната, стены обложены мешками с песком, потолок из грубых балок. Семь или восемь человек валялись на земляном полу, лежали на ящиках из-под боеприпасов или кучах заплесневелых одеял. Воняло табачным дымом, телами и ромом. На стенах висели религиозные картинки.

У маленького стола с ящиком вместо стула сидел лейтенант с бородатым лицом и широко раскрытыми глазами, похожими на открытые раны. Он встал и ответил на салют Боуэса и Стаббса.

- Господа, рад, что вы пришли. Добровольцы, да? Особая миссия, говорите? Да, посыльный был здесь час назад и все рассказал. Отлично-отлично, - в его левой руке были зажаты четки. Из бесцветных губ торчала обгоревшая трубка. Он пытался ее зажечь, не замечая, что табак в ней отсутствует. - Ребята, - сказал он, повернувшись к валяющимся солдатам. - Есть ли у нас сегодня добровольцы? Нет? Да? Что скажете, парни, а?

Солдаты тупо смотрели на Стаббса и Боуэса, не желая иметь с ними ничего общего. Они молча курили, передавали бутылку джина, ели консервированное печенье. Их лица были мертвы, лишены эмоций, бесцветные маски, вылепленные войной. Трудно было сказать, девятнадцать им или сорок.