Оператор станции связи на борту океанского судна «Ленин», лихорадочно спеша, успел за время, пока Андрей Яковлев промчался над ним, проверить несколько десятков пунктов контрольного листа подготовительных операций к важнейшему маневру по изменению плоскости орбиты. Уходя на огромной скорости к Атлантическому океану восточное мыса Кеннеди, Яковлев закончил переговоры и еще раз проверил перечень операций.

Сжав правой рукой черную рукоятку, он легкими толчками развернул «Восток-9» носом в новом направлении. Теперь продольная ось корабля нацелилась на азимут, равный точно ста тридцати градусам. «Восток-9» летел по своей траектории боком, повернувшись почти перпендикулярно направлению полета.

Обеспечив нужное положение оси корабля, Яковлев включил автопилот и установил его на этот азимут. Пусть электронный мозг последит за положением оси, а он тем временем займется другими операциями и приготовлениями. Снова блестящая черная рукоятка послушно задвигалась под его умелой рукой. Из отверстий в носовой части корабля вырывались выхлопные газы, мгновенно превращаясь в вакууме в рой блестящих снежинок, которые медленно уплывали от корабля. Он не много просчитался и опустил нос корабля на семь градусов ниже требуемого наклона. Тогда он уже осторожнее поднял нос так, чтобы ось корабля составила с горизонтальной плоскостью угол всего лишь в несколько градусов, и затем быстро установил автопилот на фиксацию этого угла. Теперь положение продольной оси корабля в пространстве уже окончательно было подчинено электронному мозгу через посредство чутких датчиков ориентации. А Яковлев с этой минуты стал лишь живым дублером автоматической системы; он вмешается в работу автоматики только в случае какого-нибудь отклонения от программы.

В оставшиеся минуты он еще раз обежал взглядом все приборы. Воспламенители ракетных двигателей для инерционной осадки топлива в баках были готовы к включению. Показания приборов свидетельствовали о полной исправности и готовности всех двигателей и устройств.

Яковлев чуть подрегулировал включатель ракет инерционной осадки топлива, подстроил реле времени двигателя переходной ступени. Ракеты будут работать четыре секунды, и точно за секунду до окончания их работы с ревом включится мощный двигатель переходной ступени — тридцать четыре тонны тяги!

Минуты истекли, остались секунды. Он вслух отсчитывал убегающее время. Ярко светилась красная лампочка; губы Яковлева шевелились:

— Десять!

— Девять!

— Восемь!

— Семь!

— Шесть!

— Пять!

— Четыре!

Вспыхнуло еще несколько красных сигнальных лампочек.

— Три!

— Два!

— Один!

Космонавт ждал этого мгновения, он был готов к нему. Резким движением он перекинул тумблер влево. Раздался низкий звук, похожий на слабый рокот далекого грома. Это в задней части переходной ступени заработали два небольших ракетных двигателя, подтолкнув ее вместе с кораблем вперед. Возникло небольшое ускорение — и топливо по инерции плотнее осело в баках; теперь обеспечена бесперебойная подача его в двигатель. А спустя три секунды из хвостовой части корабля «Восток» огромным цветком вырвалось пламя.

Тяжкий кулак перегрузки вдавил Яковлева в кресло. Состояние, близкое к невесомости, мгновенно сменила перегрузка величиной почти в три g, вес тела утроился. Рев двигателя бил по ушам словно грохот огромного водопада, а Яковлев радостно улыбался. Он почувствовал во рту соленый вкус, удивленно облизал губы и обнаружил, что, захваченный врасплох ускорением, прикусил губу.

Вдавленный в кресло перегрузкой, он держал левую руку наготове над кнопкой выключения переходной ступени. Правая кисть сжимала черную рукоятку управления, а большой палец лежал на блестящей красной кнопке — стоит нажать ее, и управление кораблем будет переведено с автоматического режима на ручной. Перед его глазами на счетчике реле времени двигателя переходной ступени мелькали секунды обратного отсчета времени. Двигатель должен работать пятьдесят секунд. Когда счетчик покажет нуль, двигатель выключится.

Если автоматика откажет, космонавт сможет провести отсечку вручную, опоздав всего на несколько десятых секунды; такая погрешность не повредит выполнению его задачи.

Автопилот работал безукоризненно, удерживая космический корабль точно в запрограммированном положении. Яковлев видел, как подрагивали стрелки индикаторов расхода топлива. Это электронный мозг то и дело включал сопла коррекционных ракет, внося поправки на изменение массы корабля, на ускорение и перемещение центра тяжести по мере того, как ревущая камера сгорания далеко за спиной космонавта пожирала все больше и больше топлива.

По расчету двигатель должен был придать кораблю дополнительную скорость почти в две тысячи метров в секунду, а нужное направление движения для перехода в новую плоскость орбиты обеспечивалось ориентацией корабля, которую строго выдерживала автоматика.

Срок работы двигателя — пятьдесят секунд — истек; счетчик обратного хода времени показал нуль, и Яковлев от ощущения почти шестикратной тяжести мгновенно возвратился в состояние полной невесомости.

Его тело содрогнулось от этой невероятной встряски. Он глубоко вздохнул и зажмурился. Тишина еще не наступила — автоматика продолжала выполнять программу: с треском сработали взрывные болты, освободившие корабль от опустевшей переходной ступени; хрипло взревели четыре небольших коррекционных двигателя, оттащившие «Восток» от бесполезной теперь оболочки. Резко нажав большим пальцем кнопку, Яковлев включил ручное управление, накренил и наклонил корабль таким образом, чтобы видеть отстающую оболочку ступени. Он мысленно считал, и через восемь секунд увидел, как вдоль оболочки рванулся небольшой острый язык пламени. Отработавшая ступень круто развернулась и ушла в сторону, очистив путь ему (и американцу тоже!) на последующих витках.

Оператор радара взволнованно дышал. Он прошептал почти благоговейно:

— Ты видел, как русский свернул? Господи, он справился, СПРАВИЛСЯ! Он перешел в плоскость орбиты «Меркурия»… точнехонько!

Антенна радара на Бермудах обозревала черное небо. Невидимые лучи летели в вышину со скоростью света и возвращались обратно…

— У нас на экране объект раздвоился. Да — да, точно… На этих высотах раздвоение мы отмечаем при расстоянии между объектами в двадцать — двадцать пять метров. Что? Очевидно, это отработавший ускоритель, он удаляется под углом. Нет, нет. Насколько можно судить отсюда, он не выйдет на самостоятельную орбиту, наверняка не выйдет. Он отлетит по касательной. Да-да, Годдард уже, наверно, передает на Мыс новые данные по обоим. Подожди-ка… вот еще пара точек на экране. Сигнал слабый. Это, очевидно, соединительные кольца. Видимо, отброшены взрывными болтами или пружинами.

Просто какие-то железки. Они уходят далеко в сторону от основной цели… Ручаюсь, это русский! С самого начала было ясно — он идет точно по орбите «Меркурия», словно мы сами его запустили. Ну и машина же у этого малого! Сильна как черт!

Яковлев нажал пальцем кнопку, стрелка хронометра начала двигаться. Затем он перевел взгляд на циферблат, показывавший время с момента старта с Байконура. Прошло триста сорок шесть минут. Второй хронометр, только что включённый, начал отсчет времени с нуля. С этого момента космонавта интересуют только его показания — это мост, связывающий его во времени с американцем.

Точно через четыре минуты Яковлев включает еще один счетчик времени; в это мгновение «Восток-9» пролетает над Бермудами. Высота полета русского корабля сто семьдесят километров.

Точно через шесть минут Яковлев выключает этот счетчик: над Бермудами пролетел «Меркурий-7». Высота полета американской капсулы точно сто семьдесят километров.

Теперь оба корабля разделяет отрезок времени в две минуты — сто двадцать секунд. Его можно выразить и расстоянием, которое корабли пролетают за это время, почти тысяча километров.

Если русские рассчитали свой маневр с точнейшим учетом орбитальной механики, то на следующем витке этот двухминутный разрыв будет сведен на нет над той же самой точкой земной поверхности.