Морозов торопливо отошел еще на несколько шагов и уже собирался вернуться к себе, когда сухость во рту и горле напомнила о себе. Раз уж встал, можно спуститься в кухню и попить.

Смартфон он за ненадобностью сунул в задний карман: даже со второго этажа было видно, что на первом освещения хватает. Свет точно горел в гардеробной, откуда лился в просторный холл, и где-то еще. При ближайшем рассмотрении оказалось, что нижнее освещение включено в комнате, где ночевала Олеся: там дверь была с полупрозрачной вставкой, пропускавшей тусклое свечение. Морозов задался вопросом, спит ли эта женщина при свете или же ей просто не спится. Конечно, заглядывать к ней, чтобы узнать это, он не стал.

Как выяснилось чуть позже, свет, причем верхний, горел и в кухне, над кухонным островом, что частично освещало и гостиную. А заодно превращало задний двор, куда выходили несколько окон и дверь, ведущая на веранду, в непроглядную тьму: там уличного освещения не было, за забором возвышалась плотная стена древних сосен, а свет уличного фонаря с другой стороны дома сюда не долетал, поэтому любое освещение внутри дома затемняло окна.

Нырнув в арку между гостиной и той частью кухни, что служила столовой, Морозов невольно вздрогнул и от неожиданности даже брякнул:

– О, вы здесь!

Осознав, как это могло прозвучать, он откашлялся и поправил сам себя:

– В смысле, я не думал, что здесь кто-то есть.

Вероника, как раз заливавшая кипятком чайный пакетик в кружке, только грустно улыбнулась в ответ. Кажется, ему не удалось обмануть ее, и она поняла, что он полагал, будто она на мансардном этаже с мужем. Однако ответила Вероника на его последнюю реплику, принимая правила игры:

– Мне не спалось, решила выпить чаю. Присоединитесь? Могу сделать и вам тоже: я нашла весьма разнообразную коллекцию пакетиков. Вы какой предпочитаете в четвертом часу утра?

– Я лучше просто воды попью, – отмахнулся Морозов, заставляя себя отмереть и подойти к кухонным шкафчикам, чтобы достать себе стакан или чашку.

Вероника только пожала плечами, поставила чайник на место, пару раз макнула чайный пакетик в кипяток и выкинула его. Взяв кружку, она обогнула остров и села на один из табуретов, стоявших вдоль его внешней части.

Чувствуя странную нервозность и неловкость, Морозов не без труда нашел себе чашку и наполнил ее водой из-под маленького крана, подключенного к фильтру. Сделал несколько жадных глотков, поглядывая на Веронику. Она была закутана в теплый халат, надетый, по всей видимости, поверх ночной рубашки. Выглядела немного уставшей и самую малость грустной, но при этом довольно спокойной. Не казалось, что она готова заплакать. Или злится. Или хотя бы ревнует.

Может быть, он ошибся и на мансардном этаже Столяровы? Григорий вполне мог протрезветь так же внезапно, как и опьянел. Возможно, он проснулся и его потянуло на… романтику. В конце концов, Морозов видел только распахнутую дверь спальни Злотников, а остальное додумал, ведь пустую постель он не видел. Дверь могла открыть и Вероника, которой действительно просто не спится. Например, из-за тревоги за отправленную в новогодний лагерь дочь. А Столяровы, отправляясь наверх, дверь свою могли и закрыть.

«А ты свой режим следователя отключаешь когда-нибудь?» – прозвучал у него в голове насмешливый вопрос Дарьи, и Морозов невольно улыбнулся. А потом покосился на Веронику: та склонилась над смартфоном, что-то читала.

– Вам удалось связаться с дочерью? – поинтересовался Морозов, чем удивил сам себя.

Ему-то какое дело? Он даже не знает ее дочь и толком не знаком с самой Вероникой. Но что-то заставляло его искать повод задержаться на кухне и снова услышать ее голос.

Она оторвалась от созерцания экрана и посмотрела на него. Большие серо-голубые глаза казались удивленными и смотрели слегка недоверчиво, словно Вероника искала в его словах подвох. А у него в груди вдруг что-то екнуло. Кажется, то самое сердце, которое уже не могло ни замирать, ни биться, как в двадцать лет.

Или все же могло? Если да, то оно крайне неудачно выбрало причину для волнения: вот только увлечься сейчас замужней подругой своей спутницы ему и не хватало для полного счастья!

– Она написала, что у нее все в порядке, – наконец сообщила Вероника. – Правда, к тому моменту, когда я смогла это прочитать, она уже с полчаса была не в сети.

Морозов кивнул, словно очень надеялся это услышать, и налил себе еще воды, хотя первой чашки вполне хватило, чтобы утолить жажду. Но ему все еще не хотелось уходить отсюда.

– Вы тоже считаете, что я чрезмерно опекаю дочь?

Он пожал плечами, подходя ближе к кухонному острову, но оставаясь с его противоположной стороны. Поставил чашку, уперся руками в столешницу, глядя на Веронику.

– Я не знаю. В том смысле, что у меня никогда не было дочери, только сын. И за него я никогда сильно не переживал, поскольку он с детства умел постоять за себя, но при этом почти всегда со всеми ладил. Да и мальчикам проще, а девочки… это совсем другое. К тому же я совсем не знаю вашу дочь, сколько ей лет…

– Ей четырнадцать, – торопливо сообщила она, словно почувствовала, что в его лице может обрести понимающего собеседника. – Вика очень закрытая, домашняя девочка. Тяжело сходится с людьми, зато может часами сидеть с музыкой в наушниках и что-нибудь рисовать. Она не хотела ехать в этот лагерь, Марк настоял. Все потому, что Валера предложил такой формат вечеринки – без детей. Его-то уже выросли. И в любом случае после того, как он ушел от их матери, они бы не стали отмечать с ним.

Она замолчала, задумчиво глядя на смартфон. Морозов видел, что включился экран блокировки, на который было установлено фото, но со своего места разглядеть его в подробностях не мог.

– В прошлом году было легче, – вздохнула Вероника. – Старшие, конечно, отмечали своей компанией, но с нами были Викуля, Дарьина Аля и Олесин Кирилл… В этом году Аля с отцом, а Кирилл…

Она запнулась и немного испуганно посмотрела на него, как будто запереживала, что сболтнула лишнего. Морозов поспешил ее успокоить:

– Я знаю, что с ним случилось. Ужасная трагедия…

Вероника кивнула. А потом вдруг протянула ему смартфон, демонстрируя фото, на котором парень лет двадцати обнимал девочку помладше. Оба улыбались, но даже при такой позе и кажущейся веселости между ними чувствовалась отстраненность. Из-за возраста? Или причина в другом?

– Это Глеб, да? – уточнил Морозов, разглядывая фото. Вероника кивнула. – Он сын от первого брака Марка?

Ее брови удивленно взметнулись вверх.

– Нет, он мой сын! Неужели настолько не похож?

Морозов смутился, возвращая ей смартфон, и попытался перевести свою оплошность в комплимент:

– Просто вы не похожи на мать двадцатилетнего парня.

Она улыбнулась, на щеках даже зажегся румянец смущения.

– Ему девятнадцать, – уточнила Вероника, словно это в корне меняло дело. – А замуж я вышла рано, в двадцать лет, и сразу забеременела. Даже не доучилась…

Она подавила вздох как человек, привыкший скрывать свои сожаления и разочарования.

– Просто Даша еще назвала его старшим сыном Марка, – добавил Морозов, чувствуя не совсем уместное любопытство. Все-таки следователь действительно всегда остается следователем. – Вот я и подумал, что он только его сын.

Между бровей Вероники пролегла то ли тревожная, то ли печальная складка, и она очень тихо заметила:

– В каком-то смысле так и есть. Я хочу сказать… Контакт с сыном у меня был, только когда он был совсем маленьким. А теперь… Он стал копией Марка. Не столько внешне, сколько по характеру, поведению.

Развивать тему она не стала, но Морозов и так все понял. Насмотрелся достаточно за один этот вечер. Марк жену ни в грош не ставил, считал уместным при всех критиковать ее внешний вид и поведение. Если он вел себя так при общих друзьях, то наверняка не сдерживал себя и при детях. И мальчик, вероятно, уже научился вести себя с матерью так же.

– Зато Викуля во всех смыслах мамина дочка, – добавила Вероника чуть громче, несколько натянуто улыбаясь. – Вот только надеюсь, что она будет умнее и не станет повторять моих ошибок.