Я подошла к стойке. Медсестра уставилась на меня с вежливым интересом.

– Добрый вечер, – начала я. – Могу я поговорить с врачом, который осматривал нашего приятеля? – Я назвала фамилию.

Медсестра открыла журнал, полистала и любезно проинформировала:

– Тринадцатый кабинет.

Тринадцатый... Чертова дюжина. Не к добру это. Тут я разозлилась на себя за постоянную готовность к панике и злобно топнула ногой. Медсестра вздрогнула.

– Простите, – извинилась я. – У меня невроз.

Она ничего не ответила. Только смерила меня долгим подозрительным взглядом.

Я подошла к выходу, потянула на себя ручку.

– Заперто! – подала голос медсестра. – Хотите выйти?

– Нет, не хочу. Вы всегда держите двери на замке?

– Всегда, – подтвердила девушка. – Клиника на территории парка, мало ли кто тут прогуливается.

Ответ меня немного успокоил. Я нашла тринадцатый кабинет, выругала себя за то, что не узнала имя-отчество врача и постучала.

– Войдите, – откликнулся мужской голос.

Я оказалась в маленьком закутке, не больше кладовки. Стульев в кабинете не было. Только кушетка, накрытая пеленкой.

– Придется туда, – угадал врач мои сомнения.

– Можно, я лучше на подоконник присяду? – взмолилась я. Пеленка выглядела потертой и далеко не новой.

– Ради бога, – разрешил собеседник.

Я подошла к окну. Повозилась, устроилась поудобней и отчего-то снова вспомнила Марусю. Она всегда садилась на подоконник. Сидела и ногами болтала. Я прикусила нижнюю губу почти до крови.

– Слушаю вас, – произнес врач.

– Я хотела узнать о состоянии Ивана Андреевича Сизова. Мы его только что к вам привезли.

– А вас как зовут? – полюбопытствовал врач.

– Уля, – ответила я. – Ульяна. А вас, простите, как?

– Дмитрий Сергеевич.

– Очень приятно. Так что там с Ванькой?

Врач усмехнулся.

– С Ванькой порядок, – ответил он. – Парню нужно отлежаться, только и всего. Думаю, двух суток будет более чем достаточно. Только учтите, ему нельзя волноваться. Иначе припадок можно повториться.

Я снова закусила губу. Прости, Ваня, обеспечить тебе комфортные душевные условия нет возможности.

– У вас какие-то неприятности? – поинтересовался врач.

Я спрыгнула с подоконника и спросила, не глядя ему в глаза:

– Вы можете сделать мне укол успокоительного? Нужно хорошо отоспаться, а я все время дергаюсь.

– Почему же нельзя? Можно. Закатайте рукав.

Я высоко подвернула рукав свитера. Врач начал рыться в шкафчике, рассматривал названия на ампулах.

– Мы заплатим! – поторопилась я с уточнением.

Врач усмехнулся.

– Уколем всех, – пообещал он. – Выспитесь, упокоитесь, наберетесь сил. Все будет нормально.

– Всех не надо, – запротестовала я. – Севка пускай так останется... Без укола.

– Дежурный по лагерю? – догадался врач. Подошел ко мне, коснулся предплечья ваткой, смоченной в спирте. По коже пробежали мурашки, в нос ударил запах аптеки.

– Дежурный, – согласилась я и отвернулась, чтобы не видеть, как игла проткнет кожу. Ненавижу колющие и режущие предметы.

– Все, – сказал врач, и я опустила рукав. – Подругу сейчас приведете или позже?

– Сейчас, – ответила я. – А что вы мне ввели?

Врач махнул рукой.

– Ерунда, – сказал он. – Легкое успокоительное. Расслабитесь, нормально поспите. Не волнуйтесь, никаких побочных эффектов.

– Скоро подействует?

– А как давно вы ели? – в свою очередь спросил врач.

Я проглотила слюну:

– Давно. Очень давно.

– Тогда вам лучше пойти и лечь в постель, – посоветовал врач. – Через пять минут глаза начнут закрываться.

– Спасибо, – пробормотала я и пошла к двери. У самого выхода спохватилась, остановилась и спросила: – Простите, сколько я вам должна?

– Потом разберемся, – ответил врач. Он смотрел на меня с любопытством и сочувствием.

Я взялась за ручку и вышла в коридор. У меня хватило сил дойти до нашей двери. Хватило сил стукнуть, дождаться, когда Дуня откроет.

Я даже успела увидеть чашки с горячим чаем и пирожки на тарелке. Севка поднялся мне навстречу, что-то спросил, а вот что? Этого уже не помню. Больше ничего не помню...

Гомер листал досье, собранное на Ивана Сизова. Информация к размышлению: мама парня относится к категории «бизнес-вумен», об отце сведений собрать не удалось. История, в общем-то, обычная: девчонка «залетела» на третьем курсе института, долго тянула с абортом, потом обнаружила, что избавляться от ребенка поздно. Родила мальчика, передала его на руки бабушке, всеми правдами-неправдами окончила институт. И начала выгрызать у жизни недоданный кусочек счастья. Как правило, несостоявшаяся личная жизнь – мощный стимул для удачной карьеры. К тридцати годам мать Ивана стала состоятельной дамой, специализировалась на поставке консервов и морепродуктов, открыла пять собственных магазинов в Москве и области. Женщина сильная, азартная, лишенная сантиментов. Наверное, поэтому с сыном виделась редко, ребенком занималась бабушка. Конечно, мальчик имел все самое лучшее: игрушки, одежду, частных учителей, поездки на хорошие курорты... В общем, материнское равнодушие оплачивалось по самому высокому тарифу.

Бабка во внуке души не чаяла, баловала, как могла. Тем больнее ударила мальчика ее смерть. Ване тогда было уже тринадцать, переломный сложный возраст, с которым он остался один на один... Может, корни его припадков уходят в события того времени? Или это связано с появлением в доме отчима, старше пасынка на восемь лет? Вряд ли. Ваня даже толком познакомиться с ним не успел, мама выперла мальчишку в интернат сразу после замужества.

Гомер отложил лист на соседнее сиденье. Диагнозы пускай ставит врач, как сказал бы Одиссей. Его дело придумать парню достойную смерть. Здесь они с Одиссеем вступали в противоречие: Гомеру хотелось сделать так, чтобы парень поменьше мучился, Одиссей требовал, чтобы все было красиво и зрелищно.

Какая, к черту, зрелищность, если «гладиатор» не способен самостоятельно передвигаться?! Гомер сдержанно ругнулся себе под нос.

Хорошо, что парня удалось положить в клинику. Одиссей, конечно, нашел лазейку и пропихнул идею, подсказанную Гомером. Оглаской главврачу грозить не стал, поступил умней и тоньше: задействовал Геракла. Тот снова выступил в роли следователя, объяснил эскулапу, что детишки – ценные свидетели, которые никому не должны попасться на глаза. В общем, наплел что-то о программе по защите свидетелей. Смех! Самое удивительное, что главврач купился на сказочку. Правильней сказать, что купился он не только на сказочку, но и на хорошие деньги, предложенные Гераклом от лица отечественного правосудия. Все прошло как по маслу, и детишки переехали в частную клинику, расположенную посреди старого московского парка.

Конечно, главврач понятия не имел, на что он подписывается и что происходит на самом деле. Если бы имел, то слупил бы с них вдесятеро против обещанной суммы! А может, отказался бы? Гомер покачал головой. Нет. Ни за что бы не отказался. Этот человек, несмотря на солидный возраст, сумел приспособиться к рыночным реалиям.

Гомер выглянул в окошко, затянутое морозными узорами. «Газель» сменила место стоянки и дежурила у входа в парк. Клинику отсюда не видно, да это и не нужно. Все равно комнаты детишек оборудованы микрофонами и камерами, так что каждый их шаг находится под контролем... Гнусно все это!

Гомер в сердцах отшвырнул ручку, парень в наушниках поднял на него изумленный взгляд.

– Голова болит! – раздраженно объяснил Гомер.

Парень ничего не ответил. Наверное, подумал, что у старого хрыча постоянно что-то болит, то голова, то сердце... Больше всего у Гомера болела совесть, но парень этого не знал.

Гомер... Вот ведь дали прозвище! Вначале Гомеру псевдоним польстил, потом он понял; поиздевался над ним Одиссей, не иначе! Какой он, к черту, Гомер? Тот сочинял мудрые истории о богах и героях, а его современный тезка выдумывает страшные небылицы, способные напугать даже психически здорового человека! Хотя гениальному греку в свое время тоже пришлось несладко. Странствующий поэт постоянно менял акценты в своих сагах – то его симпатии были на стороне ахейцев, то на стороне троянцев, в зависимости от настроения публики. А как же? Иначе классик мировой литературы рисковал остаться без ужина! Выходит, в те времена тоже существовал рыночный спрос и гении под него прогибались?