— Туда нельзя! — навстречу мне кинулся Антон Ульрих.

— Принц, мне можно. И вам можно, как отцу. У меня есть некоторые знания медицины, я просто хочу убедиться, что всё то, что там делается, всё это правильно.

— И вы собираетесь убеждаться в этом, в своём грязном мундире? — в разговор вклинился лейб-медик Фишер. — Господин Шульц говорил, что именно от вас пошли строгие правила в медицине о том, что нужно мыться, иметь халат, и руки должны быть всегда идеально чистыми.

Уел…

— Вот вы мне и предоставьте, господин лейб-медик, халат. А я пока руки помою, — сказал я.

Я не знаю, каким образом, но в императорских дворцах добивались максимальной шумоизоляции. Наверное, за этим очень плотно следили, чтобы можно было в соседней комнате грешить, а в другой комнате об этом никто не узнал. Ведь я, находясь у первого поста, ведущего в крыло дворца, не слышал никаких криков. Но стоило открыться двери, пройти мне вперёд, открыть ещё одни двери, как я убедился — Анюта рожает.

Такой площадной брани на немецком языке я не слышал ни в этой жизни, ни в прошлой. Хоть бери и записывай, собирай, как фольклор. Тут и черти помянулись, и какие-то оборотни, и мужики распутные, которым нужно всё отрезать, потому что они заставляют женщин мучиться…

И вот когда зашла речь о том, что отрезать нужно, Антон Ульрих, как я заметил, и вовсе поник. Ведь если кому и резать, то, прежде всего, ему. Или я отец? Да, нет.

И вот я уже в халате с чистыми руками, в маске и в белом колпаке собираюсь войти в комнату…

— Уа! Уа! — раздаётся детский плач.

И я, так и не поняв, мальчик это или девочка, потребовал от всех:

— На колени, к вам взывает император Российской империи! — сказал я и первым встал на одно колено.

Только-только входящая в помещение Елизавета Петровна опешила. Ведь на колени нужно было бы встать и ей.

— На колено перед престолоблюстительницей российской! — тут же исправил я неловкость положения.

— Муж! Богатырь! Витязь! — прокричали за дверью раньше, чем она распахнулась.

В крови стоял медик, лейб-хирург Шульц. Он был счастливым. Наверняка роды проходили сложно, и пришлось резать.

— Анна Леопольдовна чувствует себя удовлетворительно. Мальчик здоровый, патологий не замечено, — радовал всех медик. — Желтенький, но не сильно. Под солнышком подержим, все будет хорошо.

В России появился император. Такой ещё маленький и крикливый. И теперь задача, которая стоит передо мной, — сделать всё, чтобы его жизнь не прервалась, как большинство жизней рождающихся детей в этом времени. Он должен не просто выжить — он должен получить отличное образование, стать хорошим человеком… И мне в этом придётся ему помогать.

А следом за Шульцем вышла моя жена. Она подошла неимоверно усталой, облокотилась головой на мою грудь.

— Я так счастлива, что ты приехал. Пошли домой, я очень устала от этой стервы, — прошептала мне на ухо Юля.

От какой именно стервы она устала, догадался я сразу. И всё-таки у Анны Леопольдовны характер ещё тот. Явно жене моей досталось. Посмотрел на ее руки, поцарапанные. Юля держала на руки Анну и та впивалась ногтями в кожу моей любимой.

— Пошли домой, я ребёнка хочу от тебя! — сказала Юля.

А я, не замечая всех присутствующих, отстранился от неё и посмотрел прямо в глаза. Заявлять о том, что хочет ребёнка, после того как видела, как тяжело и болезненно рожала её подруга? А у меня жена психически здоровая? Хотя я сам хочу ребёнка. Но, может, только немного попозже. А вот процесс, который чаще всего ведёт к рождению детей, — непременно сегодня.

— На колени, Император идёт! — Елизавета Петровна, подхватив на руки ребёнка, большими шагами, как она умеет это делать, ступала по всем комнатам Летнего дворца, кричала, люди становились на колени.

Рухнул на одно колено и я. Мой монарх с криком, заполняющим все помещения Летнего дворца, был пронесен мимо.

— Петр Антонович! Склонитесь перед Петром Третьим! — кричала Елизавета.

И я не мог понять, чего в ее голосе больше: боли и трагедии, или все же радости. А, может, материнские чувства, нереализованные Лизой, проснулись? В этом нужно разобраться обязательно.

— Да здравствует император Петр Третий Антонович! — кричали придворные, приветствуя монарха.

Я вышел из дворца. Тут, с относительно небольшом парке, не было свободного места. Люди не сидели, лавки были свободные, но толпа еще прирастала зеваками. Я тут же вернулся в здание, отыскал растерянного новоиспеченного отца.

— Ваше высочество, не соизволите ли подданным объявить о рождении вашего сына? — спросил я.

Пока Елизавета таскала ребенка по всем комнатам Летнего дворца, я посчитал, что неплохо было бы Антону Ульриху объявить о благой новости.

— Да… Благодарю вас, да, — говорил принц.

Он вышел к людям, еще больше стушевался. Но я специально не выходил. Не нужно видеть нас двоим. Пока полностью не разберусь, кто есть кто и от кого сын, меня видеть не должны.

— У я родиться сын… Петр Антоновьич! — наконец, сказал принц.

Толпа возликовала.

Одесса.

15 октября 1736 года

Я сидел за большим столом. Хмурым и решительным взглядом смотрел, как османский визирь подписывал акт о капитуляции турецких войск. Следующим документом будет подписание перемирия на десять месяцев.

Противоречивые чувства одолевали меня. Казалось, что можно вовсе уничтожить Османскую империю. Что взять Бендеры и Яссы не представляет никакой особой сложности. Да и сделали бы это, если только не холера.

Да! Именно она. Вроде бы до начала следующего столетия в Европе этой заразы не было, ну или не случались эпидемии. Но сейчас… Скорее всего, виной было то, что против России турки выставляли превеликое количество отрядов с разных уголков все еще большой Османской империи. Были тут и представители Африканского континента.

Так что даже подступать к Бендерам, к Яссам, было опасно и Миних правильно рассудил, что не вмешивался. А там был ужас. Умирали сотнями за день. Скученность, скудность пропитания, грязь, антисанитария, и невозможность провести должные карантинные меры — все это только усугубляло ситуацию.

Но русская армия продвигалась южнее.

Даже понимая все обстоятельства, приходилось одёргивать самого себя, игнорировать искушения, дух авантюризма, которым я нередко руководствовался в своих действиях.

«Слона нужно есть по частям!» — такая фраза неизменно звучала у меня в голове.

Мы погнали турок, и это головокружение от успехов способно привести к не очень хорошим последствиям. Так, к примеру, нам нужно сосредоточиться на Кубани, откуда ещё не вывели остатки бывших данников крымского хана — ногайские орды. Нам нужно в срочном порядке нарастить свои силы на Кавказе.

Приходят уже сведения о том, что персы усиливают Дербент, да и другие есть признаки, что Иран будет брать курс на конфронтацию с нами. Впрочем, не полные же дураки шепчут падишаху решения. Понятно, что мы прощать не собираемся. Турки обманули нас. Забрали русский Дербент, отданный, пусть и по глупости, но как залог участия персов в войне с турками. Иран вышел из войны, наплевав на наше мнение. И после разгрома Османской империи персы будут следующими.

А ещё они должны были узнать, что Россия всё-таки поставила оружие и предоставила своих инструкторов Хивинскому ханству. Уже известно, что на границе Ирана и Хивы произошёл обмен «любезностями» в виде рейдов отрядов, которые перешли границу и попробовали «на зуб» соседа. Кто первым это сделал — неважно. Важнее то, что уже бригадир Смолин, как глава русской миссии в Хиве, должен был уже интенсивно готовить полки нового строя.

— Не извольте переживать, господин канцлер. Мы всё правильно делаем, и армия вас поддержит, — сказал фельдмаршал Миних.

Сидящий рядом фельдмаршал Ласси также кивнул головой, невербально выказывая мне поддержку. Им, на самом деле, пришлось меня уговаривать, чтобы завершить летнюю военную кампанию на такой победной ноте.