С улыбкой, идущей из самой глубины души, я вышла на кухню.

– Арс, любимый, этот запах сводит меня с ума… – начала я, но голос замер на полуслове.

Он стоял у большого панорамного окна, спиной ко мне, глядя на просыпающийся город.

В руке он сжимал чашку с кофе, но, похоже, не пил из неё.

Поза была напряженной, плечи были каменными.

– Доброе утро, Рита, – произнёс он, и его голос прозвучал чуждо, плоско, без единой эмоции.

Он медленно обернулся.

Лицо…

Боже, его лицо было серым, осунувшимся, будто он не спал всю ночь.

А в глазах поселилась пустота.

Та самая, что бывала у него только в моменты самых тяжёлых кризисов в бизнесе.

Но сейчас в них было что-то ещё. Что-то непоправимое.

Лёгкие крылья за спиной мгновенно обломились, и в душу прокрался ледяной червь смутной тревоги.

– Рита, нам нужно поговорить, – прозвучал его голос. Звучало как приговор. Тихо, чётко, без права на обжалование.

Мир сузился до размера кухни.

Громко застучало сердце.

– Бог мой, родной, что случилось? – выдохнула я, подбегая к нему.

В голове пронеслись самые страшные мысли. Рак. Банкротство. Смертельная болезнь. Я схватила его руку, она была холодной.

– Скажи мне! Мы всё преодолеем, как всегда! Вместе!

Он резко, почти брезгливо, высвободил свою руку из моей и отошёл на шаг, глядя куда-то мимо меня, в стену.

– Я ухожу, Рита. И подаю на развод.

Воздух перестал поступать в лёгкие.

Словно кто-то выдернул вилку из розетки, и всё внутри резко отключилось.

– В… в смысле? – прошептала я, не в силах понять простые слова.

Они отскакивали от сознания, как горох от стенки.

Он тяжело вздохнул, провёл рукой по лицу.

В его движениях была усталость века.

– Прости, что вот так… резко. Но я не могу больше. Я не вижу нашего будущего.

– Какого ты не видишь будущего? – голос мой дрогнул. – У нас есть будущее! У нас есть всё! Вчера… вчера ты…

– Вчера было прощание! – отрезал он, и в его голосе впервые прозвучала металлическая нотка. – Я не мог просто так тебя оставить…

Он замолчал, собираясь с мыслями, а я стояла, как истукан, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

– Я хочу ребенка, Рита. Мы пытались пятнадцать лет. У нас ничего не вышло. Врачи разводят руками. Я не вижу смысла в браке, который не может дать мне моего продолжения.

От его слов, холодных и отточенных, будто заученных, у меня застыла кровь в жилах.

– Но… но мы же… мы же любим друг друга! – вырвалось у меня, и это прозвучало так наивно, так глупо, что мне стало стыдно за свою непроходимую дурость.

– Любви недостаточно, – безжалостно парировал Арсений. – Я встретил другую. Она молода. Здорова. И… плодовита. Мы уже были у врача. Он подтвердил, что с ней никаких проблем не будет. Она может родить мне столько детей, сколько я захочу.

Он говорил, а я слушала и не верила своим ушам.

Это был сон. Кошмар. Не могло этого быть.

Не мог мой Арс, который вчера целовал мои плечи и шептал о вечности, сейчас так хладнокровно, по пунктам, рассказывать мне о своей… плодовитой суке.

– Рита, пойми, – его голос на мгновение смягчился, став почти жалостливым, и от этого стало ещё больнее. – Она может дать мне то, о чём я мечтаю. То, чего ты мне дать не сможешь. Никогда.

Последнее слово повисло в воздухе тяжёлым, отравленным колоколом.

«Никогда».

Ступор, длившийся вечность, начал медленно, с чудовищным скрипом, сменяться чем-то другим.

Чем-то тёмным, едким и обжигающе холодным.

Это была ярость. Та самая, первобытная ярость женщины, которой только что плюнули в душу, растоптали её любовь, её веру, её пятнадцать лет жизни, и все это – за одну ночь.

Я медленно подняла на него взгляд.

И, должно быть, в моих глазах было что-то такое, что заставило его отступить ещё на шаг и наконец-то встретиться со мной взглядом.

В его пустых глазах мелькнул испуг.

Но было уже поздно.

Ледяная лавина гнева уже тронулась с места.

* * *

– МАРГАРИТА —

Слово «никогда» всё ещё висело в воздухе, раскалённым, ядовитым осколком.

Оно вонзилось мне в грудь, перекрыло кислород, выжгло все остальные чувства, оставив только одно – первобытную, слепую ярость.

Это была не просто злость.

Это было физическое ощущение, будто внутри меня взорвалась звезда, и теперь волна раскалённой плазмы искала выход.

Мой взгляд, остекленевший от боли, метнулся по сторонам.

И я увидела её.

На полке у камина стояла ваза из муранского стекла.

Небесно-голубая, с причудливыми золотыми нитями, будто сотканная из воздуха и заката.

Арсений подарил её мне на десятую годовщину.

«Как твои глаза в тот день, когда мы встретились», – сказал он тогда.

Я хранила эту вазу как зеницу ока.

Теперь это был просто предмет.

Символ лжи.

Символ пятнадцати лет, которые оказались пеной.

Я не думала, не соображала.

Рука сама потянулась и схватила вазу.

Она была холодной и невероятно тяжёлой.

– Рита… – его голос прозвучал предупреждающе, он увидел моё лицо и сделал шаг назад.

Но было поздно.

Я с силой, на которую не знала, что способна, запустила в него этот осколок нашего прошлого.

Полетела не ваза. Полетели все его клятвы, все его лживые «люблю», все наши ночи и утра.

Полетели его поцелуи и его предательство.

Время замедлилось.

Я увидела, как его глаза расширились от ужаса и непонимания.

Он не успел даже руку поднять.

Глухой, кошмарный удар точно ему в башку. Прямиком в лоб.

А потом ваза рухнула на пол и разлетелась на тысячи осколков.

Арсений пошатнулся, глаза закатились, и он рухнул на колени, схватившись за голову.

Под его коленями захрустело стекло.

Он застонал.

Из-под его пальцев, медленно, словно нехотя, потекла алая, густая кровь.

Звезда внутри меня погасла.

Ярость сменилась ледяным, пронзительным ужасом.

– Боже мой! Арсений!

Я бросилась к нему, но он отшатнулся, рыча от боли.

Я, рыдая, кинулась к шкафчику с аптечкой, вывалила всё содержимое на пол, схватила упаковку стерильных бинтов и протянула ему.

– Держи! Прости, я не хотела! – всхлипывала я, пытаясь подойти, чтобы помочь.

Он взял бинты, поднялся, схватил со стола полотенце и прижал его к ране. Поднял на меня взгляд.

И в этом взгляде не было ничего от того мужчины, который любил меня.

Там была только ненависть и отвращение.

– Психованная дура! – прошипел он, его голос хрипел от ярости и боли. – Тебе лечиться надо! Ты могла меня убить!

Эти слова добили меня окончательно.

Он не видел моей боли.

Он видел только свою разбитую голову. И называл меня психованной? После всего, что сам сделал?!

Ужас отступил, и ярость вернулась с удвоенной силы.

Во мне что-то порвалось.

– А ты, муд…к! Да пошёл ты в задницу! – закричала я так, что, казалось, задрожали стекла.

Слёзы потекли по моему лицу ручьями, но я уже не пыталась их сдержать.

– И чтоб твоя молодуха тебе рога наставила такие, что твоя тупая башка от тяжести к земле клонилась! Чтоб ты носил их, как коронацию, подлый предатель!

Арс, шатаясь, и, прижимая окровавленное полотенце ко лбу, не глядя на меня, побрёл в сторону ванной.

Дверь захлопнулась.

Я слышала, как течёт вода, его сдавленные стоны.

Но осталась стоять посреди кухни, вся дрожа, и в окружении осколков нашей жизни.

Через несколько минут он вышел.

Он взглянул на меня.

Я смотрела на него, сложив руки на груди, точно Наполеон.

Голова Арса была туго перебинтована, на бинтах уже проступало алое пятно.

Он больше ничего не сказал.

Развернулся и прошёл в прихожую, натянул пальто, взял ключи от машины.

– Я приеду за своими вещами, когда тебя не будет дома, – бросил он в пространство.