Кстати о продуктах, получили мы их с гарнизонных складов и были они отменного качества. Общий запас продовольствия, которое мы брали с собой, был рассчитан на месяц пути и состоял из муки, сушенного мяса, галет, риса, масла, сухой прессованной зелени, соли, перца, горохового порошка, клюквенного экстракта, сахара и чая.

Моими помощниками в походе по распоряжению командира Туркестанского полка были назначены штабс-капитан Михаил Егоров в качестве военного топографа, и подпоручик Евгений Бочкарев, в обязанности которого входило собрать энтомологическую коллекцию, заведывание хозяйством и фуражным довольствием лошадей. Кроме того, в состав экспедиционного отряда вошли шесть туркестанских стрелков (Попов, Звонарев, Николаев, Хамзин, Игнатьев, Гнусов) и четыре семиреченских казака (Чернов, Хабаров, Аксёнов, Кожевников). Со мной и моими проводниками, наш отряд насчитывал как раз пятнадцать человек, именно на такое количество членов экспедиции у нас было разрешение от Китайских властей.

Мне предоставлено было право выбора стрелков и казаков из всех частей, расквартированных в Пржевальске, кроме саперного взвода и батареи горной артиллерии. Благодаря этому в экспедиционный отряд попали лучшие. В путешествие просилось много людей. Я записывал всех, а затем наводил справки у ротных командиров и исключал жителей городов и занимавшихся торговлей. В конце концов в отряде остались только охотники и рыболовы. При выборе обращалось внимание на то, чтобы все умели плавать и знали какое-нибудь ремесло.

Приведенных с собой мулов мы оставляли в гарнизоне, вместо них нам предстояло взять лошадей в казачьей сотне. Я, Бауржан, Луцкий и прикомандированные казаки коней уже имели, но нам нужны были кони для моих помощников и стрелков, а также двенадцать вьючных лошадей, привычных к переноске грузов.

Лошадей отбирал я лично при помощи Бауржана, так как казачий сотник не горел желанием расставаться с хорошими животными. Луцкий мне в этом деле тоже был не помощник, казак не хотел портить отношения с руководством сотни.

Мы начали обход коновязей и конюшен едва рассвело, чтобы успеть до выхода сотни на «учения», которые сотник стал проводить с завидной регулярностью, едва я заикнулся о том, что коней выберу сам. Вчера мы припозднились, и застали в стойлах только старых и больных кляч, так как остальных лошадей казаки вывели в степь и вернули на место только поздней ночью.

Бауржан шел впереди, прислушиваясь и приглядываясь. Он знал: по звуку дыхания и по походке даже в тесной конюшне можно отличить крепкого степного коня от забитой и хилой скотины.

– Вот этот, серый, видишь? – он указал на приземистого мерина. – Невысокий, зато спина крепкая, под вьюк самое то.

Я кивнул. Мне нужны были не красавцы для парада, а выносливые труженики, способные тащить по несколько десятков пудов и не падать через три перехода. Но всякий раз, как мы выбирали подходящего коня, рядом словно из-под земли возникал казак и вежливо, но твёрдо заявлял:

– Этого брать нельзя, мокрец у него!

Бауржан хмыкал, но спорить не стал, я же под настороженным взглядом казака и не смотря на его возражения просто осмотрел мерина и сделал запись в блокнот. Мы шли дальше, и снова одно и то же: приглянувшийся мне вороной жеребец вдруг оказывался «хромым», гнедая кобыла – беременной, и так далее и тому подобное.

Луцкий держался в стороне, переглядываясь с казаками и делая вид, что не слышит наших препирательств.

– Не нарывайся, Исидор Константинович. – Шепнул мне Паша, когда я оказался с ним рядом – Они и рады бы отдать тебе лошадок, но ты всё лучших ищешь. Не по-христиански это, оставь, они сами тебе коней подберут.

– Видел, я этих лошадок, что нам пихнуть хотят! Одни инвалиды да старики! – Я зло усмехнулся – В экспедиции сдохший конь равен погибшему человеку. Ты потом вьюки потащить, вместо павшей лошади?! Я не собираюсь довольствоваться падалью!

К полудню вокруг нас собралось уже с десяток казаков, каждый раз выдумывающих новые отговорки. Тогда я уже не выдержал:

– Слушай хорунжий, – обратился я к единственному присутствующему среди казаков офицеру, – что ж выходит, в сотне коней триста голов, а нам ни одного не дашь? Неужто все больные?

Казаки переглянулись. Их шутливые ухмылки выдавали, что дело не в «болезнях», а в нежелании отдавать крепких коней чужакам. Для них наши отряды – временные гости, а конь – богатство.

– Давай мы тебе сами здоровых подберем Исидор Константинович? – Широко улыбнулся хорунжий, лихо подкрутив ус – Видно же, что ты в конях не разбираешься, всё к квёлым подходишь. Да и степняк твой, коней только на мясо выбрать могёт, в этом он здорово сечёт должно быть. Давай мы тебе подмогнём, а?

– Квелые говоришь? Серый мерин, у которого мокрец – шерсть возле копыт сбрита ножам, а не сама по себе выпала! У вороного камень в подкове, специально вбитый, вот он и «хромает»! Гнедая кобыла беременна не больше чем ты сам хорунжий! Мне продолжать?! Ты чего мне тут сказки рассказываешь?! – Я достал из сумки бумаги с подписью командира Туркестанского полка и громко зачитал распоряжение – «На право выбора лошадей предоставляется полное содействие. Отказ или укрывательство считаются нарушением воинской дисциплины». Мне чего, рапорт на тебя написать за саботаж? Или может быть в санитарное управление телегу накатать, что вы тут весь свой парнокопытный транспорт до цугундера довели, чтобы вас сняли с должностей к чертовой матери и под трибунал отдали?!

Гул в конюшне стих. Хорунжий покраснел, но спорить уже не решился. Пришлось вести нас дальше, к задним стойлам, где стояли настоящие рабочие – низкорослые, жилистые, с широкой грудью и крепкими ногами. Не красавцы, но как раз те, что нужны для вьюков. Лошадей в итоге я отобрал самых лучших.

Я понимал: казаки этого так не оставить, и не ошибся, вечером в мою квартиру постучались Чепнов и казачий сотник Мерзляков.

Сотник Мерзляков вошёл первым, сняв папаху и пригладив седые усы. За ним – Чепнов, с насмешливым блеском в глазах. Я пригласил их сесть, но сам остался стоять у стола, чтобы не создавать впечатления, будто мы собрались вести дружеские беседы.

– Ну что, Исидор Константинович, – начал Мерзляков тягуче, – не по-людски это выходит. Ты охфицеров моих перед казаками позоришь, бумаги размахиваешь, словно мы тут саботажники какие. Коней взял, лучших, а мне чем теперь службу тянуть?

– Службу, говоришь? – ответил я спокойно. – Служба твоя в Пржевальске, на кордоне, да в дозоре. А моя – через перевалы, болота и степь, куда твои казаки по доброй воле не сунутся. Мне люди и кони нужны живыми, а не списанными. Но и я не враг тебе, сотник. Давай договариваться по-правде. Чего ты предлагаешь?

Мерзляков кивнул, но глаза его прищурились:

– По-правде говоришь? Тогда слушай. Мне не хочется, чтобы о моей сотне пошёл слух, будто мы коней чужакам хуже навоза отдаём. Люди у меня гордые, и без уважения дело не пойдёт.

Я налил по чарке дешёвой водки, что стояла на столе, и протянул сотнику.

– Уважение я ценю. Коней твоих я не красть пришёл – я с ними к черту на кулички пойду. Так что так: тех двенадцать вьючных, что я выбрал, пусть останутся за нами, остальных сами подберите, только чтобы хороших! Вьючные седла с нагрудниками и шлеями тоже хорошие дашь. – Я вспомнил наставления Бауржана и продолжил, перечисляя по памяти – Особое внимание обрати на седельные ленчики. Дужки их чтобы высокими были, полочки правильно разогнутыми и потники из лучшего войлока – толстые и мягкие. Недоуздки крепкие выделишь, с железными кольцами, торбы и путы, ковочный инструмент и гвозди, запас подков по три пары на каждого коня и колокольчик для передовой лошади, которая на пастбище будет весь табун за собой водить. Кроме того, для каждой лошади – головные покрывала с наушниками чтобы от мошки коней укрывать. Фураж кстати не забудь. И тогда – по возвращении я распишу в рапорте, что лучшие лошади, что помогли нам пройти маршрут, были даны сотней Мерзлякова.