Я нахмурился:

— И зачем же вы меня об этом предупреждаете, мистер Майер? Учитывая, что Гилберт, насколько мне известно — один из ваших главных активов.

— Об этом чуть позже, мистер Бережной, — хитро улыбнулся Луис, — Скажу только, что Джон не успокоится, пока вы не принесёте публичных извинений.

— Извинений? За что? — я почувствовал, как внутри закипает возмущение, но сдержал его, — Я не оскорблял мистера Гилберта. В отличие от него, я могу держать себя в руках. У меня достаточно свидетелей того, что Джон сам начал тот конфликт на вечеринке у Видора.

— Вы удивитесь, но в этом городе иногда нужно извиняться не за поступки, а за сам факт своего существования, — холодно констатировал Майер, — Особенно если ВАШЕ существование беспокоит людей, что приносят моей студии миллионы. Гилберт в ярости. И может создать такой шум, который будет вреден вообще всем. Не только вашему, но и моему бизнесу.

Я понял. Дело было не в морали или справедливости. Дело в деньгах и репутации «Метро-Голден». Гилберт был их курицей, несущей золотые яйца, и эта курица вышла из-под контроля. Моя задача была, видимо, снизить градус напряжения, чтобы Майер мог вернуть Гилберта в стойло.

Ведь Джон был в компании тех звёзд, что диктовали моду всему американскому кино — Чаплина, Пикфорд и других мастодонтов. А они входили в ассоциацию свободных актёров, что хотели «затормозить» звуковое кино. И Луису приходилось считаться с Джоном.

Похоже, для урегулирования конфликта я должен был растоптать собственную гордость. Но это делать я был не намерен. Тем более, после сказанного Майером, у меня уже не было уверенности, что это вообще поможет.

— Публичные извинения исключены, мистер Майер, — сказал я твёрдо, — Это будет воспринято как признание, что мой путь — ошибка. А этого я не допущу. Есть ли другой способ утихомирить мистера Гилберта? Потому что я, поверьте, не враг для вашей «Метро-Голден-Майер».

Майер внимательно посмотрел на меня, оценивая. И, будучи практиком, он тут же перешёл к обсуждению условий.

— Признаться, я не ожидал другого ответа судя по тому, что мне рассказали мои люди. А они долго узнавали и о вас, и о вашей компании «Будущее». Что же. Тогда перейдём к следующему вопросу. Вы хотели знать — зачем я предупреждаю вас о том, что Джон затеял более масштабное разбирательство в суде и прессе?

— Да.

— Вам повезло, мистер Бережной, — сказал Луис, и в его голосе снова появились деловые нотки, — Потому что, несмотря на истерику Джона, я не дурак. И вполне допускаю, что звуковое кино — следующий шаг развития нашей с вами сферы деятельности. Но шаг рискованный и чертовски дорогой. Моя компания тоже заинтересована в нём. Однако я не особо верю в массовое распространение звука. Потому что процесс слишком дорогой. Поэтому мы не будем, как Уорнеры, перестраивать павильоны и доверяться успеху всего одного рекламного ролика. Пока не увидим результаты.

— Тогда зачем этот разговор? — полюбопытствовал я.

Майер сделал паузу и тихо произнёс:

— Я думаю, что есть вещи, где звук будет более выгоден из-за дешевизны производства. Предлагаю небольшой проект. Короткий мюзикл. Без большой сцены, танцев и массы движений певцов, но с живым оркестром. Для начала пробный вариант. Мы хотим посмотреть, как это работает с настоящим оркестром, с хореографией, с голосами, которые должны не говорить, а петь…

Я задумался. «Мы» — это, видимо, Майер и его компаньон — Самуэль Голдвин. А Луис, тем временем, продолжал:

— Мы хотим понять, можно ли это монтировать, и, главное — будут ли люди это смотреть? Если это сработает, мы хотим эксклюзивно работать по мюзиклам на протяжении трёх лет. Если нет… — он пожал плечами, — Тогда, возможно, Джон окажется прав, и весь этот ваш звук так и останется дорогой игрушкой для рекламы газировки. Вы же вроде снимаете что-то такое для Гарри Чендлера?

Сердце у меня забилось чаще. Луис даже не знал — насколько он был близок к истине. Всё-таки его чутьё безошибочно распознало одно из перспективных направлений звукового кино, которое быстро завоюет популярность. Представить только — мюзиклы Бродвея в каждом кинотеатре! Пусть даже с сильно «урезанной» хореографией, но зато это можно будет увидеть на другом побережье, а не только в Нью-Йорке или на редких гастролях бродвейских коллективов в крупных городах. Это было дело на миллион долларов!

— И как вы будете «затыкать» Джона Гилберт? — задал я вопрос.

— Больше разговоров про «искренность» пантомимы Гилберт любит деньги, — ухмыльнулся Майер, — Мы найдём «денежный» способ сократить его пыл. И у вас станет одним противником меньше. Согласитесь, война в суде и в прессе вряд ли будет способствовать вашей работе. Скорее очень мешать и отнимать время и ресурсы. Но вы и сами понимаете, просто так тратить деньги на это я не хочу. А вот если доход с мюзиклов покроет и превысит возможный ущерб — это будет весьма неплохо…

— … А вы расширите свою сферу деятельности, — догадался я, — За счёт нового направления с мюзиклами.

— Вы догадливы, мистер Бережной, — улыбнулся Майер, сел в кресло напротив и снял очки, — Если студия не ищет новые источники дохода и поддержки интереса зрителей и расширения аудитории — её обгоняют конкуренты.

Я задумался. Побарабанил пальцами по столу и, наконец, заговорил:

— Запись оркестра будет очень сложной задачей.

— Ну вы же сами утверждаете, что «Будущее уже наступило». Так покажите это, — улыбнулся Майер и выложил передо мной мою же визитку с названным им только что лозунгом.

— Кто будет оплачивать съёмки?

— Мы обеспечим оркестр и певцов. А вот производством полностью занимаетесь вы. Если результат нас устроит — мы покажем мюзикл в своих кинотеатрах по «нарастающей программе». И посмотрим реакцию. А Джон Гилберт замолчит, я найду способ, чтобы он отозвал иск и не стал «раскачивать» остальных представителей свободной ассоциации актёров.

— Траты большие, а съёмки с оркестром и певцами займут очень много времени. Придётся постоянно перенастраивать аппаратуру, — заметил я.

— Вы хотите, чтобы мы полностью сами все оплатили? — засмеялся Луис.

— Я могу и не браться за это, мистер Майер. Война в газетах? Что же, я готов. Как минимум «Лос-Анджелес Таймс» вряд ли поддержит Гилберта, — пожал я плечами, — Другие газеты уже подхватили их новости о том, что будущее — за звуком.

— Вы думаете, что вы милее Гарри Чендлеру, чем Джон Гилберт и те актёры, что стоят за ним? — скептически покачал головой Луис.

Я парировал:

— Думаю, что мэр Крайер тоже поддержит меня. А вы прекрасно знаете, что они с Чендлером — друзья. Тем более, я закончил рекламу в главной роли с Дугласом Фэрбенксом. Он тоже из когорты актёрской ассоциации, о которой вы говорили, и в которой состоит Гилберт. Но почему-то он, защищая немое кино, всё же согласился на предложение Чендлера попробовать сняться у нас. И остался приятно впечатлён…

На этот раз улыбнулся уже я, а Луис посерьёзнел:

— «Немого» кино? Интересный термин…

А я усмехнулся:

— Да, похоже, в стане ассоциации может случиться раскол. Так что я готов к борьбе, мистер Майер.

Он сосредоточенно протёр очки платком и водрузил их на нос:

— И чего же вы хотите?

— Двадцать пять процентов со сборов.

Брови Луиса изумлённо поползли вверх:

— Сколько? Вы шутите?

— А зачем мне мелочиться, мистер Майер? — я говорил твёрдо, — Если все затраты на съёмки лежат на моей компании, то я хочу иметь долю от показов. Чтобы снять мюзикл, мне придётся договариваться с Уорнерами и использовать их новый павильон, платить за аренду. Ведь я буду снимать для вас. А вы для них — конкурент. В моей собственной студии таких площадей нет… Может, придётся вообще искать другие варианты, если Уорнеры откажут. Тем более, если вы хотите пустить картину в своих кинотеатрах по «нарастающей» программе, то чем вы рискуете?

Майер нахмурился. «Нарастающая» программа была повсеместной практикой именно в двадцатые и тридцатые. Такое было возможно, потому что почти все кинотеатры принадлежали самим кинокомпаниям. Город или штат, как правило, строил один-два своих залов и сдавал их в аренду. Из-за этого сетку показов в своих заведениях регулировали сами студии.