В лесу Вечной Зимы даже воздух был другим: густым, острым и до одури чистым. Наверное, таким он бывал в мире лишь однажды, в его первый день. Дышать им – все равно что пить ледяное игристое вино, от которого кружится голова, а щеки заливает румянец. Вот только щеки мои ничего не заливало, а голова если и кружилась, то исключительно от дурных предчувствий.

Сквозь толщу снега и камней пробивался родник. Вода в нем была настолько прозрачной, что казалось, зачерпнешь – и в ведре останется одна пустота. Было хорошо. Тихо. Давненько сюда люди не шастали. Видимо, дураки, то есть смельчаки, перевелись. Лес был моим, целиком и полностью. Что не могло не обнадеживать.

Наполненное до краев ведро я дотащила с родника без особых усилий. Дом мой, если его так можно назвать, стоял неподалеку – избушка, припорошенная снегом, будто сахарной пудрой. Ее бывший хозяин, престарелый отшельник, три года назад окончательно преисполнился и съехал в теплые края – нести в туристические массы доброе и вечное. Вот мне его жилище и досталось, больше здесь ни души не было. Ему оно без надобности, а мне – в самый раз.

Избушка была славная, обустроенная. Крепкие бревна, надежная кровля, внушительная печь. Правда, я ее топила редко. В интерьере кое-что переделала, приспособив под себя. Появились занавески на оконцах, половичок и полки для моих склянок. Уют, да и только. Не с медведями же в берлоге валяться, там запах, знаете ли, на любителя. И наряжаться я по-прежнему любила, хоть красоваться и не перед кем.

На мне было длинное платье прекрасного болотного оттенка, расшитое причудливыми узорами, и меховая накидка цвета хвои. Не самой свежей хвои, но смотрелось недурно. Наряды мне перепали от одного незадачливого торговца. В изрядном подпитии он умудрился заехать на самоходных санях в мой лес. Заблудился и впилился в сугроб по самую кабину. Увидал меня, выходящую из чащи, – кожу мертвенно-бледную, волосы смоляные до пояса, глаза алые, как свежая кровь, – да и ломанулся прочь, побросав весь скарб. Ему – страшное видение, а мне – подарок судьбы. Целый сундук с одежками, безделушками и прочей дребеденью. Пришлось, конечно, кое-что перекроить и подогнать: платья были рассчитаны на дамочек попышнее. Но результат того стоил. Торговец ни за сундуком, ни за санями не вернулся. То ли побоялся, то ли в другом сугробе заплутал.

В общем-то, жилось мне нормально. Тишина, покой, никаких незваных гостей. Только одно обстоятельство портило идиллию – приближающийся праздник Долгой Ночи. Годовой цикл подходил к концу, люди готовились встречать новый. Повод для всеобщего ликования, глупых хороводов и поедания вкусностей до колик. Меня от одной мысли о предстоящем веселье тошнило. Но ничего, переживу. Не впервой.

Итак, воды я принесла, теперь пора прогуляться подальше – собрать зимних трав для согревающего зелья. Постоянно палить дрова в печи чревато, дым может привлечь внимание, а мне этого совсем не хотелось.

Лес принимал меня как родную. Снег не хрустел под сапогами, ветви не цеплялись за одежду. Впереди сама вытаптывалась тропинка, позади – тут же заметались следы, словно их и не было. Деревья чуть кренились, давая мне дорогу. Хотя бы эта магия во мне осталась. Не отнял. Наверное, забыл. Или пожалел… Но, вероятнее, решил, что быстро сгинуть для меня – слишком легко и просто.

Елки стояли, никем не тронутые, пушистые и нарядные под шапками снега. В предыдущие года люди любили заявиться и утащить какую-нибудь красавицу, чтобы обвешивать у себя нелепыми игрушками да складывать под ней подарки. Фу.

Настроение мое, и без того не самое солнечное, портилось с каждой минутой. Не успела я отойти и на сто шагов, как из-за сугроба выскочил мой верный спутник – саблезубый заяц по кличке Клык. Размером с некрупную собаку, серый, в пятнах. Вместо глаз – две угольные бусины. Он затрусил рядом, тычась холодным носом в ладонь.

– Чего приуныл? – Я почесала ему за ухом. – Скучно одному?

Заяц что-то хрипло пробасил в ответ. Я сняла с шеи ожерелье из мерзлых ягод – темно-синих, почти черных. Нанизала их для красоты.

– На, кушай на здоровье.

Клык хватанул угощение и жадно вгрызся. Тем временем с могучей сосны спустилась моя приятельница – летающая белка Шишимра. Не та мелкая рыжая пакость, что по городам шныряет, а полноценная зверюга с перепонками между лап, пушистым хвостом-рулем и глазами как у совы. Она приземлилась мне на плечо и потерлась бочком о щеку. Очевидно, ей тоже захотелось чем-нибудь угоститься.

Я вынула из волос заколку, сделанную из заиндевевшей шишки, и протянула ей. Шишимра сцапала ее обеими лапками, с довольным стрекотом взмыла на ближайшую ветку и принялась упоенно глодать.

– Приятного аппетита, – пожелала я.

Им радость, мне повод для обновления образа. Ожерелье все равно уже надоело, а заколка постоянно путалась в волосах.

Я продолжила путь, заяц семенил следом, чавкая ягодами. Травы мне нужны были особые – те, что набирают силу в самый холод, под толстым слоем снега. Протиснешься между елей, откопаешь у корней – а там, глядишь, листик серебристый или корешок, от которого пахнет мятой и сталью. Попадались и редкие травинки, пробивающиеся сквозь наст: серебристый плакун, морозный зверобой, побеги ледяного папоротника. Собирала их в поясную сумку под накидкой. Дело шло споро, мысли витали где-то в прошлом, которое лучше бы не трогать.

И вдруг… В ноздри ударил едва уловимый, но узнаваемый запах. Дым. Я выпрямилась во весь рост, задрала голову. Небо над лесом было чистым, сине-белым. А на юге, за верхушками елей, поднимались струи серого дыма.

Та-а-ак… Кто пожаловал в мой лес?!

Студенты, наверное. Возле леса, на границе с вечной зимой, стояла Академия, где обучали магов. Эдакий замок, высокий, мрачный. Порой оттуда на практику выезжали недоучки. То травы собирать, то ритуалы для зачетов проводить. Уж не пожар ли устроили эти балбесы? Не похоже… Пожар пах бы иначе, и дым был бы гуще.

Но от этого не легче. В преддверии праздника ничего хорошего со мной случиться по определению не может.

Бросив панический взгляд на зайца, который тоже насторожился и судорожно втянул воздух, я двинулась на юг. Сначала быстро, практически бегом, потом, по мере приближения, перешла на крадущийся шаг. Лес помогал, прикрывая меня ветвями. Я сливалась с тенями, становилась частью пейзажа – беззвучной, невидимой.

Шум долетел до меня раньше, чем я что-либо увидела. Не шелест веток, не скрип снега. Гул голосов, смех, скрежет, лязг! И запах – теперь явственный – жареного мяса, сладкой выпечки и… людей.

Крадучись, как хищница, я подобралась ближе. Спряталась за мощным стволом сосны, покрытым изморозью, выглянула.

И обомлела.

Поляна, что еще вчера была нетронутым уединенным уголком, походила на муравейник, по которому проехался каток. Всюду сновали люди – молодые, шумные, в разноцветных мантиях, накинутых поверх зимних одежд. Они таскали бревна, разгружали повозки, развешивали гирлянды. Это не лагерь. Целая деревенька! Меховые палатки, пестрые и безвкусные. Домики на колесах, размалеванные снежинками. Яркие шатры, от которых слезились глаза. Воздух дрожал от гвалта и насвистываемых мелодий. А над всем этим безобразием, между двумя самыми высокими соснами, натягивали огромную вывеску. На ней веселыми, кричащими буквами было выведено:

«Праздничная ярмарка “Полярная сова”».

В моем лесу. На моей поляне. Какого, простите, хрена?!

Я стояла, не в силах пошевелиться, впиваясь в кору длинными, похожими на когти ногтями. Глядя, как вторженцы обустраиваются, как зажигают фонарики, хотя до вечера еще далеко, как расставляют прилавки.

У меня похолодело внутри, по спине бежали мурашки – не от страха, нет. От ярости. Ледяной, обжигающей, как сосульки.

Изо рта вырвалось тихое шипение. Эти непуганые дураки хотят уничтожить мой покой! Готовятся петь, плясать, развлекаться. Отмечать ненавистный праздник прямо у меня под носом.