Я открыл первую страницу.

И увидел её почерк. Аккуратный, немного наклонный, с круглыми буквами. Каждая строчка была выведена с идеальным нажимом. Этот почерк я видел сотни раз, но здесь он выглядел иначе. Живее. Интимнее.

Первая строка, выведенная на белоснежной странице, гласила:

«Сегодня мне исполнилось шестнадцать. И сегодня я впервые его увидела. Я пропала».

Это был её дневник!

Что за бред?!

Кто в наше время ведёт дневник в тетради? Пишет ручкой??? Это же… доисторический век! Сейчас никто этого не делает, любые заметки составляются в гаджетах, где можно пароль поставить. А бумагомарательством уже несколько десятилетий не балуется… Ну, видимо, кроме моей жены.

Я стоял посреди разгромленной комнаты, в облаке пыли и обломков, и держал в руках ключ. Ключ не к её местонахождению. А к ней самой. К той женщине, которая три года спала в моей постели и о которой я, как оказалось, не знал ровным счётом ничего.

Я ещё не понимал, что, открыв этот дневник, я открыл ящик Пандоры. Что каждая следующая страница будет сдирать с меня кожу, ломать мои кости и выворачивать мою душу наизнанку. Я ещё не знал, что эта тёмно-синяя тетрадь – начало пути, в конце которого я разрушу свой мир до основания и буду вынужден по крупицам собирать не только её следы, а и остатки собственной души.

Я просто сел на пол, прямо среди осколков и пыли, прислонился спиной к холодной стене и перевернул страницу.

РОМАН

«Сегодня мне исполнилось шестнадцать.

И сегодня я впервые увидела ЕГО.

Я пропала».

Три строчки. Аккуратный, почти детский бисерный почерк на идеально белой странице. И всё.

Я сидел на полу, прямо посреди хаоса и разрушения, которые сам же и учинил, и тупо смотрел на эти слова. В воздухе висела густая взвесь из пыли, запаха разбитого парфюма и моего собственного бессилия. А в руках я держал эту тёмно-синюю тетрадь, тяжёлую, как надгробный камень.

Пропала.

Губы сами собой скривились в злой, саркастической усмешке. Какая дешёвая, водевильная драма. Пропала. Словно героиня копеечного романа, который моя мать тайком читала по ночам. Я ожидал чего угодно – компромата, финансовых отчётов, планов мести. А нашёл… что? Девичий дневник? Секреты шестнадцатилетней прыщавой дурочки, спрятанные в сейф? Это была какая-то извращённая, злая шутка. Насмешка над моим положением, над моим страхом, над моей яростью.

Ещё не хватало читать какие-то девичьи влажные фантазии о ком-то…

Я с силой захлопнул тетрадь, собираясь швырнуть её в стену, вслед за всем остальным. Пусть горит синим пламенем вместе с остатками её жизни в этом доме. Но рука замерла на полпути.

«Перестань недооценивать свою жену».

Голос Агерова, ледяной и бесстрастный, прозвучал в моей голове так отчётливо, словно он стоял за спиной.

Я медленно разжал пальцы. Нет. Это не просто мусор. Она спрятала это. Спрятала так же тщательно, как готовила свой побег. Значит, для неё это было важно. А всё, что было важно для неё, теперь стало жизненно важным для меня. Это был единственный след. Единственная нить в этом проклятом лабиринте, который она выстроила вокруг меня.

Скрипнув зубами от собственного унижения, я снова открыл дневник.

«Папа устроил праздник в честь моего дня рождения в загородном клубе. Приехали все его важные друзья со своими скучными жёнами и не менее скучными детьми. Я сидела в углу, на террасе, и делала вид, что читаю книгу, а сама мечтала, чтобы всё это поскорее закончилось. Воздух пах озоном после короткого дождя, мокрой травой и сигарами. Я ненавидела этот запах. Он всегда напоминал мне о том, что я – лишь красивое приложение к своему отцу. Кукла, которую нужно периодически показывать гостям.

И тут появился он.

Он вошёл на террасу не так, как все остальные. Он не шёл, а двигался. Как пантера. Плавно, уверенно, словно весь этот мир принадлежал ему по праву рождения. Чуть позже я узнала, что он – сын одного из папиных важных и нужных бизнес-партнёров. А сейчас он шёл в компании моего двоюродного брата. Они о чём-то громко спорили и смеялись. И его смех… Боже, это был не весёлый смех. Он был низким, немного насмешливым, полным какой-то тёмной, опасной силы. Он был одет в простые джинсы и чёрную футболку, которая обтягивала его сильное тело. Коротко стриженные тёмные волосы, резкие черты лица, волевой подбородок. Он не был красивым в том слащавом, журнальном смысле. Он был… настоящим. Живым. Хищным.

Брат помахал мне рукой, и они подошли. Он представил нас: «Рома, это моя мелкая сестра, Алика. Алика, это Роман. Мой друг».

СТОП!

Рома?

Я что ли?

Я встряхнул головой, пытаясь осознать прочитанное.

Вечер. Гости. Брат Алики… Алика.

Твою ж мать! Пусто.

Я чуть поковырялся в памяти, но так ничего путного не припомнив, вновь вернулся к чтению.

«Он протянул мне руку. Я подняла на него глаза. И утонула.

Его глаза были цвета мокрого асфальта. Тёмные, почти чёрные, без дна. И в них не было ни капли той снисходительной вежливости, с которой на меня смотрели все остальные взрослые. В них был холодный, оценивающий блеск. Он смотрел на меня секунду, может, две. Но за эти две секунды он, казалось, увидел всё. Всю мою неловкость, весь мой страх, всю мою тоску. А потом уголок его губ чуть дёрнулся в подобии усмешки, и он коротко кивнул.

– Приятно познакомиться, – бросил он, и его голос, глубокий и рокочущий, заставил что-то внутри меня оборваться и рухнуть вниз.

И всё. Он отвернулся и снова начал говорить с братом. Для него я перестала существовать в ту же секунду. А для меня в ту же секунду перестал существовать весь остальной мир. Остался только он. Его голос, его смех, его тёмные глаза.

Я пропала».

Я закрыл глаза, ещё раз пытаясь вытащить из памяти тот день.

Шестнадцатилетие Алики. Загородный клуб.

Чёрт, это было так давно.

Но, вроде как, я смутно начал припоминать какой-то пафосный приём, на который меня затащил её брат. Кажется, я тогда только-только закрыл свою первую крупную сделку и был на взводе, пьяный от успеха и адреналина. Весь вечер я провёл в компании каких-то нужных людей, которых мне подсовывал её брат, пытаясь выбить для себя очередной контракт. Я помню запах сигар. Помню скучные лица. Помню, как отчаянно хотел свалить оттуда к девчонке, которая ждала меня в городе.

Но её… Я совершенно не помнил её.

Я прокручивал в голове события того вечера, как старую киноплёнку, пытаясь найти в толпе безликих гостей её лицо. Ничего. Пустота. Для меня её в тот день просто не существовало. Она была частью интерьера. Мебелью. Бесцветным пятном на периферии моего зрения.

А для неё этот день стал точкой отсчёта. Началом её личного апокалипсиса.

Я рассмеялся. Тихо, беззвучно, сотрясаясь всем телом. Какая ирония. Какая злая, издевательская насмешка судьбы. Вся её жизнь, весь её мир перевернулся из-за встречи с человеком, который её даже не заметил.

Я встал, ноги затекли и неприятно гудели. Подошёл к разбитому бару, нашёл уцелевшую бутылку виски и плеснул на два пальца в стакан, чудом уцелевший в этом погроме. Жидкость обожгла горло, но не принесла облегчения. Я снова сел на пол, прислонившись спиной к холодной, поцарапанной стене, и перевернул страницу.

«Я начала следить за ним. Я знаю, как это звучит. Гадко. Унизительно. Как будто я какая-то маньячка. Но я ничего не могла с собой поделать. Он стал моим воздухом, моей одержимостью. Я узнала, где он живёт, в каком университете учится, в какой спортзал ходит. Я подкупила охранника в его жилом комплексе, чтобы он сообщал мне, когда Роман выходит и возвращается. Я «случайно» оказывалась в той же кофейне, где он завтракал. Я «случайно» ходила в тот же книжный магазин, что и он. Он никогда не обращал на меня внимания. Я была для него невидимкой. Но мне было достаточно просто дышать с ним одним воздухом. Видеть его. Чувствовать, что он рядом».

Маньячка.