– Что с Марком?! – закричала я. – Я ему писала, он прочитал сообщения, но не ответил. Он не мог не ответить! Что с ним?! Где он?! Он…

– С ним всё отлично!

Я замотала головой.

Мирон схватил меня за предплечье и крепко сжал. Отпустил, слегка оттолкнув к раковинам.

– Он во Флориде! Мается дурью, как всегда, чёрт бы его подрал! Вчера сказал мне, что сделал всех в заезде! Вы же знаете, что он любитель нелегальных гонок? – его глаза сверкнули холодом, я сглотнула.

– Он бы мне ответил, если бы с ним было всё в порядке, – повторила, как заклинание. – Он бы…

– Он вам не ответил. И не ответит. Почему-то бабы всегда столь уверены в своей неотразимости, что не могут принять факт, что они на хрен мужику не сдались.

Он выбросил бумагу, которую держал всё это время, и оторвал несколько свежих полотенец. Включил воду.

– Умойтесь.

Я должна была поговорить с Марком! На мгновение в душу прокрались сомнения, но я прогнала их. Господи, а если с Марком и правда что-то случилось. Я должна выяснить это, только как?

– Мой брат прекрасно себя чувствует, – сказал Мирон жёстко. – Чем быстрее вы прекратите тешить себя иллюзиями, Лили, тем лучше для вас.

– Не ве-рю, – сказала сипло, по слогам.

Приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки. Чтобы посмотреть в глаза, пришлось задрать голову.

– Не ве-рю, – повторила вкрадчиво. – Он не такой, как вы. Он настоящий. Если бы я была ему не нужна, он бы так и сказал. У него нет причин молчать. Ни одной причины. Даже вот такусенькой, – показала пальцами крохотное расстояние. – Вы заврались, Мирон Фёдорович. Но я узнаю правду. – Ещё шаг к нему. – Обязательно узнаю. Если с Марком что-то случилось, я… – колкий страх прокатился по коже, сконцентрировался внутри.

Я глотнула воздух – не помогло. Тошнота накатила волной слишком резко.

На спину мне вдруг опустилась ладонь. Мирон собрал мои волосы и придержал, пока я не пришла в себя после нового приступа. Подняла голову и увидела наше отражение в зеркале. Я – бледная, как сама смерть, и этот гад, как дьявол.

Он отпустил мои волосы, положил рядом с раковиной полотенца и убрался. Я сделала глубокий вдох – не помогло. Слёзы подкатили к глазам, и я беззвучно заплакала, не зная, что делать. В проклятом мраморе на стенах тепла больше, чем в Мироне Добронравове! Он не человек – он камень! И сердце у него каменное!

***

Как я ни пыталась взять себя в руки, весь остаток дня протупила, не сделав и половину из того, что была должна. А должна я была много – стерва ЮЮ, как я временами называла старшую, навалила на меня немерено. Я обзвонила претендентов на должность курьера и рекламщика, но дела сыпались, как из рога изобилия. Буквально за десять минут до окончания рабочего дня мне принесли гору анкет, которые нужно было рассортировать и перенести данные в компьютер.

– Вы всё ещё возитесь, – остановившись у моего стола, констатировала грымза. – Учтите, не уйдёте, пока не закончите.

Я подняла на неё взгляд и едва сдержалась, чтобы не сказать, что от злости морщины появляются.

– Я не могу закончить всё сегодня, Юлия Юрьевна. Это нереально.

– Если это для вас нереально, значит, вам не место в «Добронравов групп».

– Это уж точно не вам решать.

– Как раз мне. Не прикрывайтесь своим положением. Здесь не дом милосердия. Беременны вы или нет, мне всё равно. Ещё раз говорю – не выйдете из офиса, пока не выполните свою работу.

Я была слишком уставшей и расстроенной, чтобы терпеть ещё и её.

– Здесь другие порядки, Юлия Юрьевна.

Она потемнела от гнева и надменности.

– Порядки здесь устанавливаю я, и…

Она повернулась к двери. Я тоже услышала шаги.

– Порядки здесь устанавливаю я, – со сталью в голосе сказал зашедший Добронравов.

Старшая расплылась в жабьей улыбке.

– Мирон Фёдорович… Вы всё ещё тут? Лилия Александровна должна была разобрать анкеты. Я хочу в понедельник…

– Переберите сами.

Он осмотрелся и взял мою сумку. Сдёрнул меня с кресла.

– Лилия Александровна на сегодня закончила. Если она что-то недоделала – доделайте вы. – Он потянул меня к выходу, но вдруг остановился. – Да… Я крайне вами недоволен, Юлия Юрьевна. Поэтому со следующей недели ваш рабочий день будет дольше на час, а ежемесячная премия меньше вдвое.

Старшая позеленела, захлопала ресницами. Мирон потащил меня дальше. Я глянула на него, но прикусила язык. Снова злой, как чёрт! Нет, как тысяча чертей. Взгляд отстранённый, колючий, брови сдвинуты. Мы остановились возле лифта – только тогда он посмотрел на меня.

– Спасибо, – вырвалось у меня.

Он сдержанно кивнул. А мне неожиданно захотелось разгладить морщинку между его бровей.

Желание было мимолётным, но таким сильным, что я приподняла руку. Благо, что лифт открылся.

– Давайте быстрее, – толкнул меня Мирон. – Хватит ворон считать.

Что я хотела?! Морщинку разгладить?!

– Отпустите вы меня! – выдернула руку. – И не нужно меня защищать, ясно вам?! Сама справлюсь!

– Вы только что сказали спасибо.

– Забудьте. Это вышло случайно.

Он посмотрел на меня и отвернулся. Надменный, холодный, чужой. Он хотел убить моего ребёнка, и я не должна забывать об этом ни на миг.

Лилия

Завтраки Любовь Матвеевна мне так и приносила, а на ужин в доме Добронравова был шведский холодильник. Проще говоря, никаких ужинов не было от слова «совсем».

Спускаясь вниз, я гадала, уехал хозяин сумрачного дома или нет? Из его телефонного разговора по дороге домой я поняла, что он собирается свалить. Должно быть, так оно и случилось – машины его на дорожке не было, пальто, которое он снял, когда мы приехали, возле двери тоже не висело. Он меня что, одну тут оставил?

Стоило мне озадачиться этим вопросом, малыш легко шевельнулся в животе.

– Спасибо, что напомнил. Я теперь никогда не буду одна, ты прав.

Мысли тут же перескочили на Марка. Я думала о нём, пока сооружала шаурму из лаваша, солёной рыбки и творожного сыра, пока наливала чай и ужинала.

«Хоть что-нибудь напиши, Марк», – отправила я уже, наверное, сотое сообщение, но оно, как всегда, повисло неотвеченным.

– Марк, – позвала, зажав кнопку записи. – Наш сын уже шевелится, ты представляешь? Просто скажи, что ты жив, что в порядке или не в порядке. Хоть что-нибудь скажи. Ты можешь мне доверять, Маркуш. Я приму всё, клянусь. Мне ничего не страшно – только потерять тебя навсегда. Знаешь… – слёзы набежали на глаза, я тихонько шмыгнула носом. – Единственное, что нельзя преодолеть и поправить – смерть. Со всем остальным справиться можно. Ты только ответь мне. Хотя бы как-нибудь, хоть… Я не знаю… Я узнаю твоё дыхание – просто дыши, и я пойму, что это твоё дыхание. Марк… Пожалуйста, Марк…

Палец соскользнул с кнопки, и сообщение улетело прежде, чем я закончила. Рыба вдруг показалась слишком солёной. Это собственные слёзы по щекам скатились на губы.

– Твоя мать размазня, – констатировала я и решительно отставила чай.

Я что, в самом деле буду сидеть и ждать, пока родится мой сын?! А потом что?! Брату Марка его отдам прямо в одеяльце голубым бантиком перевязанном?!

– Нет уж.

Любовь Матвеевна сказала, что по вечерам Мирон дома один. Нужно не нюни распускать, а пользоваться моментом.

***

Где включается свет в кабинете, я нашла не сразу. Здесь автоматики не было – простой выключатель, хоть и сливающийся со стеной.

Сперва я осмотрелась. Что хочу найти? Да что-нибудь!

На столе у Мирона царил идеальный порядок. Прямо до тошноты! Сразу же вспомнился журнальный столик в нашей с Марком квартире. Поверх журналов о машинах на нём чего только не валялось! Марк называл это творческим хаосом, а когда я ворчала, что это хаос не творческий, а безалаберный, затыкал мне рот поцелуем.

Листы в руках дрогнули, и я со вздохом отложила их. Обычные рабочие документы.