– Насколько я понимаю, эти де Молены – добрые граждане и патриоты? – иронически улыбнулся сэр Чарлз. Это был не столько вопрос, сколько утверждение. Мягкий упрек. Невысказанное предупреждение.

Равена устремилась за Брайеном, который вихрем пронесся через просторный холл.

– Ну и дурачок же ты! Это ведь надо – сказать такое! Удивительно еще, как это отец тебе голову не свернул.

При всех своих переживаниях Брайен не мог не усмехнуться:

– Ты в своем уме? По-моему, твое место в Бедламе.

– А что такое Бедлам?

– Лондонский приют для слабоумных.

– У тебя кровь идет. Больно?

– И как это ты, черт возьми, догадалась? Больно.

– Слушай, почему ты все время ругаешься?

– А почему ты все время болтаешь? Вернулась бы лучше к Роджеру, с ним тебе будет хорошо.

Равена так и застыла на месте. Изящные губки ее искривились, в глазах, бог весть почему, защипало.

Пройдя несколько шагов, Брайен остановился. Посмотрел назад.

– Эй, какого дьявола? Ты что, реветь, что ли, собралась?

– Я никогда не плачу. Один только раз плакала – когда умерла моя собака.

Брайен кивнул. Голос его смягчился:

– Это я могу понять. Наверное, я бы тоже заплакал, если б не стало Рыжего.

– А кто такой Рыжий?

– Моя лошадь.

Равена зарделась:

– Лошадей я тоже люблю. Ты позволишь мне покататься на Рыжем?

– Э-э, почему бы и нет? Только как бы он тебя не сбросил, это очень разборчивая лошадка.

– Ничего, как-нибудь найдем общий язык.

Некоторое время Брайен задумчиво смотрел на Равену, а потом застенчиво улыбнулся:

– Извини, что не поверил тебе насчет Дана О’Коннела. Это великий человек. Я серьезно. Он и еще Вулф Тоун.

– А кто такой Вулф Тоун?

– Он возглавил восстание против англичан в тысяча семьсот девяносто восьмом году. И знаешь, еще бы чуть-чуть – и победил. Между прочим, он был протестантом, каково? Все ирландцы хотят одного и того же, не важно, кто они – католики или протестанты. Свободы.

– Мы тоже протестанты.

– И я.

– И все равно отец не всегда на стороне англичан, – помолчав немного, осторожно сказала Равена.

– Мой тоже. – Брайен шагнул к ней и положил ей руки на плечи. – Знаешь, малышка, родство с Даном О’Коннелом компенсирует испанскую кровь.

Равена плотно сжала губы.

– Ну почему ты не можешь сказать ничего приятного без того, чтобы тут же все не испортить?

– Да шучу же я, шучу. Надо полагать, у испанцев с чувством юмора дела обстоят похуже, чем у ирландцев.

– К тому же ты лгун. Ты англичанин, а не ирландец. Твой брат Роджер мне все рассказал. Он ненавидит ирландцев.

Брайен разом помрачнел, все оживление куда-то исчезло.

– Бедняга Роджер. Да, он англичанин, в этом ты права. Но я – нет.

– Как это? Ведь вы же близнецы.

– Роджер – это просто отражение, знаешь, как в зеркале. А настоящий брат или настоящий ирландец – это далеко не просто отражение.

– Хорошо сказано, малыш. – Позади них появился Даниел О’Коннел и обнял обоих за плечи. – Я тебе кое-что должен, молодой человек.

– Мне, сэр? – У Брайена расширились глаза. – И что же это?

– Твое извинение. Хочу вернуть его тебе. Мне оно не нужно. Ты сказал чистую правду, и, по моему скромному мнению, ты очень храбрый парнишка. Что скажешь, Равена?

Она мельком посмотрела на Брайена и отвела взгляд в сторону. О’Коннел нагнулся и поцеловал ее в макушку.

– Ладно, мне пора, уже поздно. Завтра я уезжаю в Англию. На той неделе у меня выступление в парламенте.

– Задайте им жару, сэр! – Глаза у Брайена так и заблестели.

Великий человек тяжело вздохнул, покачал головой и с усилием проговорил:

– Нет, сынок, время пороха и огня еще не настало. Слишком много человеческих жизней зависят от того, получим ли мы помощь от Англии. Среди англичан есть добрые люди, верные друзья. А некоторые, вроде лорда Кларендона, пользуются немалым влиянием. Слышал ты когда-нибудь про Гладстона?

– Нет. И что же вы им скажете?

– Я стану на колени и буду умолять пересмотреть свое решение. А если понадобится, то стану на колени и в англиканской церкви и буду молить Господа, чтобы просветлил их тупые головы. – О’Коннел вытянул перед собой руки, закрыл глаза и почти продекламировал: – Ирландия в ваших руках. Если вы ее не спасете, никто не спасет. И я торжественно призываю вас запомнить мое предсказание: если на выручку не придете вы, погибнет четверть нашего народа.

Равена круто повернулась и кинулась к выходу. Глаза ее были полны слез, а о том, чтобы показать это Брайену О’Нилу, не могло быть и речи.

В ближайшие пять лет предсказание Даниела О’Коннела сбылось, и даже с лихвой. Акт о бедных оказался в лучшем случае временной мерой. Герцог с графом трудились не покладая рук, устраивая пункты питания в тех краях, где голод и болезни собирали особенно обильную жатву, – в Голуэе, Ольстере, Тайроне.

– Эти бедолаги никогда не теряют чувства юмора, – сказал как-то Эдвард Уайлдинг жене и дочери. – Теперь они переименовывают улицы в зависимости от того, что мы им раздаем. Медвяная дорога. Супный парк. Тушеный проулок. Овсяный тракт. Вот тебе и ирландцы.

Когда Равена, оказавшись на следующей неделе у Тайронов, пересказала эту историю братьям, Брайен только скривился:

– Твой отец восхищается тем, как легко люди переносят несчастья. Нет, настоящий ирландец никогда не будет питаться объедками с английского стола. Лучше бы наши отцы не Бога милосердного замещали, а подняли бедных на борьбу. Дали бы им ружья взамен овсянки. У вас есть деньги? Ну так снабдите их всем, чем нужно, чтобы дать англичанам в их жирный зад и вышвырнуть отсюда.

Роджер пришел в ярость:

– Ты предатель. Если бы ты не был моим братом, я бы доложил обо всем начальнику академии. Тебя следовало бы заковать в кандалы. Но хоть ты мне и брат, надо как следует проучить тебя за сквернословие в присутствии дамы. Это свинство мне надоело.

Он двинул Брайену с левой и легко отразил его выпад справа. Роджер О’Нил считался в классе лучшим боксером. А вот Брайен в искусстве кулачного боя был не силен. В драке он не разбирал, чем действовать: зубами, коленями, ногами – все сойдет.

Он с ревом кинулся на брата, который пританцовывал вокруг него наподобие матадора, дразнящего быка, время от времени нанося быстрые, жалящие удары левой, пока наконец у Брайена из носа не хлынула кровь и один глаз не заплыл, превратившись в узкую щелку.

– Ты просто жалкий ирландишка, – приговаривал он. – Руки сильные, а ума ни на грош. Все вы такие – олухи царя небесного, а уж вести себя вообще не умеете.

Он перехватил рывок Брайена левым апперкотом, а правой угодил ему прямо в висок. Брайен кулем повалился на землю.

Роджер навис над ним.

– Ну что, хватит с тебя?

Быстрый, как кошка, Брайен вцепился брату в лодыжку и попытался было двинуть коленом в пах. Роджер угадал его намерение и увернулся, приняв удар на бедро. Но все-таки и этого было достаточно, чтобы не удержаться на ногах. Брайен кинулся на него, и братья покатились по земле, безжалостно молотя друг друга, хрипло дыша и изрыгая проклятия.

Равена приплясывала вокруг:

– Прекратите! Немедленно прекратите, иначе вы меня здесь больше не увидите!

Не обращая ни малейшего внимания на ее угрозы, братья продолжали борьбу. Оба были в крови.

Постепенно Брайен начал одерживать верх, и в конце концов Роджер был уложен на обе лопатки. Брайен победоносно уселся на него и занес уже руку, чтобы нанести «удар милосердия», но Равена схватила его сзади за локоть.

– Довольно! Ты что, убить его собрался?

Брайен на секунду задумался и разжал кулак.

– А что, неплохая идея. Одним оранжистом[3] меньше. – Он откатился в сторону и насмешливо посмотрел на брата.

Роджер вскочил на ноги и, приводя себя в порядок, принялся осыпать победителя ругательствами: