– Мелисса Хейфиц, – сказал Болдт. – Дикси подтвердил это сегодня утром. По зубной карте. Они нашли пять зубов в пепле. Два из них принадлежат Мелиссе. Двадцать девять лет. Вдова, один ребенок. Муж был строительным рабочим, бетонщиком. Она работала бухгалтером в конторе на Восемьдесят пятой улице. Пока мы не обнаружили никакой связи с Дороти Энрайт. Приятная женщина, – добавил он, протягивая ей фотографию с водительского удостоверения. – Родители живут в Линнвуде. Сестра в Портленде. Нормальная, обычная жизнь, которая внезапно оборвалась. – Она почувствовала, что в горле у него стоит комок. Он считал чуть ли не каждую жертву членом собственной семьи. И это делало его единственным и неповторимым, но и уязвимым тоже. Он произнес: – Ты ведь знаешь, раньше людей сжигали на костре. – Его слова повисли в воздухе.

– Видишь? – спросила она, по-прежнему держа в руке фотографию с водительского удостоверения. – Цвет волос? Даже форма ее головы?

– О чем это мы говорим? – поинтересовался Болдт, подаваясь вперед.

Дафна наклонилась над столом и принялась рыться в стопке папок. Она вытащила одну и раскрыла ее. Потом передала Болдту плохую фотокопию моментального снимка Дороти Энрайт.

– А теперь? – спросила она.

– Черт меня подери, – сказал мужчина, который редко ругался.

– Думаю, теперь мы можем исключить здание в качестве мишени. Полагаю, мы можем отпустить Гармана с крючка. У жертв есть общие черты: темные, коротко подстриженные волосы, тонкое лицо. Он выбрал смерть от огня…

– Что просто нелепо, – вмешался Болдт. – Существует дюжина более легких способов убить кого-либо.

– Отнюдь не так нелепо, – поправила она, – это символично. В огне для него заключен некий символ, иначе он не пускался бы на все эти ухищрения. Правильно? Для него важно, чтобы женщины именно сгорели. Почему? Из-за символа ада? Потому что мать специально обожгла его, когда он был ребенком? Потому что они – нечистые, и он пытается совершить над ними обряд очищения?

– От твоих слов у меня мурашки бегут по коже, – заявил Болдт, обнимая себя руками, словно ему было холодно.

– Я даю тебе мотивы, психологическое значение, которое может иметь для преступника огонь: религия, месть, очищение. Они все здесь уместны.

– Этот парень охотится на брюнеток, потому что ему причинила вред его мать?

– Или подружка, или учительница, или сиделка, или соседка. Возможно, он пытался заняться любовью с женщиной и не преуспел; она смеялась над ним, дразнила его. Говорю тебе, Лу – а я знаю, тебе не хочется слышать этого, – тут замешаны секс и отверженность. Его мать могла застать его в тот момент, когда он игрался со своей штукой, и поднесла к ней утюг…

– Достаточно.

– Мы сталкиваемся с такого рода вещами, – настаивала она.

– С меня хватит.

– Нет, не хватит, если ты собираешься поймать его, – заявила она. – У тебя есть убийца, который намеренно сжигает здания, причем таким образом, что ставит в тупик специалистов. Он достаточно уверен в себе, чтобы рассылать стишки и рисунки, предваряющие совершаемые им убийства. У него особый взгляд на своих жертв. Каким-то образом он проникает в их дом и устраивает так, что тот просто взрывается, не давая жертве времени выбраться наружу. Ты должен лучше знать, что́ им движет, в противном случае тебе остается рассчитывать на чистую удачу. Единственный способ, которым ты тогда можешь поймать его, это столкнуться с ним на парковочной площадке супермаркета.

– Мы выделим используемое им горючее и проследим его до поставщика. Именно так делают при поджогах, – сообщил он ей.

– Это годится для какого-нибудь малого, который поджигает склад, чтобы получить страховку, но у нас совсем другой случай.

– Отчасти.

– Отчасти, да. Но вот другая часть – это уже твоя сфера действия. Прислушайся к жертвам, Лу, у тебя это хорошо получается.

– Там ничего не осталось, – вздохнул он. – Как бы кошмарно это ни звучало, я привык иметь дело с телами, с местом преступления. Эти пожары украли у меня и то, и другое. Я остался вне игры.

– Забудь о пожаре, – посоветовала она.

– Что?

– Оставь пожары Багану и Фидлеру, пожарным инспекторам. А себе возьми жертвы и все улики, которые ты сможешь раскопать. Разделяй и властвуй.

– И ты за этим меня позвала? – сердито выпалил он. – Ты хочешь рассказать мне, как вести расследование? Тебе не кажется, что это немного чересчур?

Она почувствовала, что краснеет. У них случались такие перепалки, но достаточно редко. Она произнесла с нажимом, стараясь сохранить спокойствие:

– Я собиралась предупредить тебя, что намереваюсь поговорить с Шосвицем. Хотела сказать, что договорилась встретиться с Эмили Ричланд, и узнать, нет ли у тебя к ней каких-либо вопросов.

– Эмили Ричланд, – пробормотал Болдт.

– Я разговаривала с ней по телефону. Она упомянула о мужчине с обожженной, сильно деформированной рукой. – Эти слова привлекли его внимание. – Возможна военная служба. Голубой грузовик-пикап. – Она буквально чувствовала его сопротивление. И саркастически заметила: – Почему тебе это не нравится? Потому что она когда-то действительно помогла нам раскрыть преступление?

Эмили Ричланд, которая занималась гаданием на картах Таро по десятке за сеанс, жила по другую сторону Пилл-хилл, и однажды помогла полиции установить местопребывание похитителя. По просьбе Эмили полиция не сообщила в прессу о ее участии, что произвело большое впечатление на Дафну, которая решила, что подобный фокус – если его можно так назвать – был проделан отчасти из тщеславия, желания приобрести известность и легитимность. В это время Дафна оправлялась от ран, полученных во время расследования другого преступления, связанного с незаконной торговлей человеческими органами, и потому пропустила собственно похищение. У нее никогда не было личных контактов с Эмили Ричланд.

– Ты так говоришь, потому что мы должны выслушать именно Ричланд? – спросил он.

– А что в этом плохого? Проверить источник? А если она имеет к этому делу отношение? Я не говорю, что она – ясновидящая, я говорю, что нам следует ее выслушать. Обожженная рука? Да ладно тебе, поедем!

– А как быть с другими звонками, от самозваных экстрасенсов? Ты собираешься допрашивать и их?

– Может быть. Однажды Эмили Ричланд доказала свою полезность, вот и все, что я хочу сказать. – Она поймала себя на том, что кипит от злости. – Ваш ход, сержант.

Болдт сдался.

– Мы будем расследовать каждую ниточку. – Он откинулся на спинку стула. – Ты совершенно права. Может быть, у нее действительно что-нибудь есть.

– Старайся думать о ней как об осведомителе, а не как об экстрасенсе, – предложила она.

– У нее бывают видения?

– Не смотри на нее с этой точки зрения. Относись к ней так, как тебе удобнее.

– Информатор, – произнес он, пробуя слово на вкус.

– Оставь это мне, – посоветовала она.

Лу Болдт кивнул.

– Хорошая мысль.

Эмили Ричланд не ответила на телефонный звонок, но сообщение на автоответчике гласило, что она готова сделать для вас прогноз и толкование будущего. Дафна попытала счастья на следующий день, в десять часов утра. И снова автоответчик. На этот раз она записала адрес, который был указан в сообщении. Она спустилась на эскалаторе в убойный отдел и зашагала к каморке Болдта, хорошо представляя себе, на какую гору ей предстоит взобраться.

Дафна спросила:

– Сколько мы заплатили Ричланд в последний раз?

Она обратила внимание на то, что сегодня хаки Болдта были чистыми. На нем также была свежая рубашка и начищенные туфли.

– По-моему, двести или двести пятьдесят.

– Мне нужно разрешение предложить ей ту же сумму.

Болдт опешил.

– Ты собираешься поехать к ней. – Это было утверждение, а не вопрос.

– Да. И если мне придется заплатить ей, то я заплачу.

– Шосвиц взовьется до небес от злости.

– Я спрашиваю не Шосвица, я спрашиваю тебя.

– Знаешь поговорку: «Нахальство – второе счастье»? – задал он риторический вопрос, не давая ей возможности ответить, даже если она пойдет на попятный. Чего она делать не собиралась. – Ты же знаешь, что я не могу тебе отказать ни в чем.