Через несколько минут Дафна сидела напротив него за кухонным столом, потягивая из бокала красное вино. Болдт предпочел сок. Он молча перечитал записку еще раз, прежде чем заговорить.

– «Внезапная вспышка понимания, искра, которая проникает в душу». – Прошло несколько минут. – Прислано Гарману?

Она мрачно кивнула.

– Это Платон. Наш мальчуган – изрядный грамотей.

– Ты сейчас едешь домой? – поинтересовался он, на секунду прогнав мысль об этом и раздумывая о последствиях записки. – Поздновато для тебя.

– Гарман принес ее, не вскрывая, – сообщила она. – Он догадался, что́ это. По его словам, он хотел сохранить ее в качестве улики. – Она позволила ему переварить эти сведения, прежде чем добавила: – И я вызвалась доставить ее тебе.

– Да, спасибо, – пробормотал Болдт. Затем сказал: – Знаешь, я начинаю ненавидеть это дело. По-настоящему ненавидеть.

– Да.

В ее глазах он увидел глубоко затаенную симпатию. Оба прекрасно понимали, что́ это значит, но у Болдта не было ни малейшего желания произнести это вслух, словно тогда оно получит больший вес. Перед его мысленным взором опять предстала Дороти Энрайт – занимающаяся своими делами в собственном доме и не подозревающая о том, что перед ней вот-вот распахнутся ворота ада. От всего ее тела они сумели найти одну-единственную кость. Это казалось почти невероятным.

– Почему? – спросил Болдт у Дафны, по-прежнему не упоминая о том, что означала эта записка – еще один пожар, еще одна жертва.

– Пожар или записка? – переспросила она.

– Есть разница?

– Держу пари, что есть. – Она отпила маленький глоток вина, хотя ей, похоже, не понравился его вкус. Внезапно она перестала выглядеть красивой, в ней чувствовались усталость и то неослабевающее напряжение, которое испытывал и сам Болдт. Расследование преступления, связанного с насилием над личностью – одно дело; предупреждение такого преступления – совсем другое. С появлением второй записки их обязанностью становилось предотвращение новой смерти. Это была непомерно тяжкая ноша, но неизбежная. Они уже оказывались в таком положении раньше, оказывались оба, но и об этом они не говорили, потому что тогда одни жизни были потеряны, другие изменились навсегда, и не в последнюю очередь – их собственные.

Она продолжала:

– Первую записку, как мы с тобой уже обсуждали, можно было считать чем угодно: и криком о помощи, и случайным совпадением. Вторая записка изменила все. Помни, – предостерегла она, – это всего лишь мое мнение, моя догадка.

– Я согласен с тобой.

– Эти цитаты – предупреждение, Лу. – Болдт ощутил, как по спине у него пробежал холодок. – Забудь о крике о помощи. Он собирается нанести удар второй раз. Отправив свои записки по почте, он датировал оба стихотворения, не забывай об этом. Если я права, это означает, что пожар состоится сегодня – днем или вечером. То есть сразу и быстро. Он не дает Гарману времени выяснить, где и когда это произойдет. Он предупреждает, он наносит удар – следовательно, к тому времени, когда письмо попадет к адресату, он уже выбрал жертву, может быть, даже подготовил дом к пожару.

– Господи Иисусе! – Болдт шумно выдохнул. – Имея всего только одну жертву, мы вряд ли можем говорить о том, что называется «почерком».

– Это заранее обдуманное действие, и он наслаждается им. Но намеченная жертва не обязательно кто-то из местных жителей, учти это, – предупредила она. – Может быть, это даже не обязательно человек. Возможно, он охотится за работой определенного архитектора, за каким-нибудь сооружением, которое он пытается «убить». Более вероятно, что он охотится за Гарманом. Давление, которое ты ощущаешь – я ощущаю, если на то пошло, – может быть предназначено исключительно Гарману. Он – пожарный инспектор, Лу. Его показания приводят поджигателей в тюрьму. Месть – достаточно серьезный мотив.

– Фидлер проверяет Гармана.

– Ну, это поможет, – ответила она, хорошо зная репутацию Фидлера.

– Над техническими вопросами работает Баган, я говорю о химической стороне поджога. – Он почувствовал, как она напряглась. – В чем дело?

– В пожарниках, – отозвалась она. – В Фидлере, Багане, Гармане – во всех. Полицейские всегда рискуют стать плохими парнями – мы с тобой уже говорили об этом, – и слишком многие из них занимаются этим делом, потому что оно дает им ощущение власти. К присутствующим это не относится, естественно. Пожарники не лучше. От тушения пожара до поджога всего один шаг. Собственно говоря, мы с тобой знаем, что пожарники постоянно поджигают старые здания, тренируя так свое новое пополнение. Им нравится «пускать красного петуха» в дома. – Она обратила внимание на скептическое выражение его лица. – Естественно, я обобщаю, но мне кажется, что эту точку зрения не станут оспаривать даже сами пожарники. Я хочу сказать, что если мы ищем поджигателя, возможно, нам не придется искать слишком долго.

Болдт с любопытством спросил ее:

– Кто лучше пожарного инспектора подходит на роль поджигателя дома, который потом сам себе посылает письма? Ты это имеешь в виду?

– Любой из них годится на эту роль, Лу. У них у всех есть один недостаток. Сколько уже тянется этот пожарный сезон? Какое давление на пожарный департамент оказывает финансовая служба, требуя, чтобы он начал сокращать расходы? А на такие вещи приходится отвечать. Кто станет первой жертвой, когда начнется сокращение? Этот человек вполне может быть нашим поджигателем.

– Ранее осужденные и нынешние пожарники. Впечатляющий получится список. Кто-нибудь еще? – Болдт ощутил, как в нем нарастает напряжение, второе письмо представлялось ему подожженным бикфордовым шнуром. – Как насчет жертв? Как мы можем остановить вторую смерть?

– Как мы останавливаем потенциальные пожары? – спросила она, уходя от прямого ответа. Один пожар, как им всем было хорошо известно, порождал другой; однако никто не рисковал заговаривать об этом вслух. – Как мы можем просить прессу не писать об этом, пока не остановим предполагаемого поджигателя? – задала она риторический вопрос. – Это невозможно, Лу. Остается надеяться, что мы ошибаемся. Может быть, второго поджога не будет. Может быть, первая записка не имела отношения к Энрайт. Кто знает? А если второй пожар все-таки будет, если у нас появится вторая жертва и нас не погребет эта ноша, то мы не позволим городу – или начальству, если на то пошло, – вести расследование. Это – твое дело, Лу. И все должны быть благодарны тебе за это.

Болтовня для поднятия духа и комплименты – они часто пользовались этим. Кажется, Дафна чувствовала, когда он наиболее в них нуждался. Так и началась их дружба. То, что через шесть лет она вылилась в ночь безудержного секса, никого, кроме них, не касалось. У него уже готово было сорваться с языка саркастическое замечание, но он удержался – она желала ему только добра, в конце концов. Но Болдта беспокоил сам факт, что она намеревалась поддержать его. Это означало, что Дафна, так же как и он, смертельно боялась второго пожара и второй жертвы.

Жалким голосом, который подтвердил его подозрения, она добавила:

– Никому не нужна новая жертва. Я вовсе не предполагаю этого.

Как-то Болдту пришлось иметь дело с начальником Дафны, судебно-медицинским психиатром с Востока, которого они привлекли для составления предполагаемого портрета поджигателя. И тот сказал Болдту:

– Чем больше они убивают, тем больше мы учимся и тем выше шансы, что мы поймаем их. – Это был один из тех неприглядных кусочков правды, с которыми Болдт не желал иметь ничего общего, тем не менее, эта мысль никуда не делась, она застряла где-то на задворках его сознания. Психиатр был человеком со странностями, но он всего лишь хотел сказать одно: следователь не может позволить, чтобы возрастающее число жертв погубило расследование из-за его чувства вины, он обязан собраться с силами и добыть как можно больше дополнительных улик. Он должен выдержать.

– Мы можем предупредить пожарный департамент, – предложил Болдт, пытаясь придумать, чем бы еще заняться, чтобы не сидеть и не ждать, пока появится второе тело. – Можно связаться с пожарными инспекторами и начальниками пожарных команд – спецподразделением по борьбе с поджогами – и попросить их обратиться к своим информаторам, чтобы те дали хоть какие-то сведения. Этот парень ведь живет и работает не в вакууме.