4

Настанет час ужасной брани, И заструится кровь рекой, Когда порок среди стенаний Восторжествует над землей. Брат кровью брата обагрится, Исчезнет с дружеством любовь, И жизни огнь в отце затмится Рукой неистовой сынов. Вослед, метелями повита, Зима с бореями придет Из мрачных пропастей Коцита И на вселенную падет. Три лета не увидит смертный В полях ни роз, ни васильков, И тихий ветерок вечерний Не будет колебать кустов. Чудовища с цепей сорвутся И полетят на мир толпой. Моря драконом потрясутся, Земля покроется водой. Дуб твердый и ветвисты ивы Со треском на луга падут. Утесы мшисты, горделивы Друг друга в океан сотрут. Свои разрушит Фенрис цепи И до небес разверзнет пасть, И вой поднимется свирепый, И огнь посыпется из глаз. Светильник дня животворящий, Который обтекает свет, Во всем величии горящий, В его ужасный зев падет. 1812 или 1813

5. ПИИТ И ЭХО

П. О лира милая, воспой мне, ах, воспой! Иль оду, иль рондо, иль маленький сонет! Э… нет. П. Почто несчастного не слушаешь, почто? Ужель не воспоешь ты, лира, никогда? Э…. Да. П. Так я ин рассержусь и лиру изломаю. И ты не тужишь? Э… шутишь. 1813 года 27 февраля. Лицей.

6. ЭПИТАФИЯ

Прохожий, здесь не стой! беги скорей, уйди, И то на цыпочках и не шелох никак. Подьячий тут лежит – его не разбуди! А то замучает тебя! “понеже так”. 27 февраля 1813

7. СТИХИ НА РОЖДЕНИЕ В. К. КЮХЕЛЬБЕКЕРА

Мрак распростерся везде. – И я под крылами Морфея, Скукой вчера отягчен, усыпился и грезил. Будто б муза ко мне на облаке алом слетела, И благодать воцарилась в бедной хате пиита. С благоговеньем взирал на прелестны богинины взоры, Руку простер я возжечь фимиам, но рука онемела, Как от волшебной главы злой Медузы сын пропасти лютой. “Феб! – я воскликнул, – почто я последней лишаюся силы? Что отвергаешь мои тебе приносимые жертвы? Или назначил мне рок вовеки не быть твоим сыном?” – “Нет! – мне сказала тогда богиня со пламенным взором, - Ты преступаешь закон – и в неге Морфею предался. Спишь – и твоя на стене пребывает в безмолвии лира! Спишь – и фантазии луч остается тобой не обделан! Встань, отряси от очей последню дремоту, и лирой Превознеси ты тот день, который увидел рожденье, Славой ув_е_нчанна век еще младого пиита. Да воспоется тобою Вильгельма счастливая участь!” Я встрепенулся, восстал и на лире гремящей Вильгельму Песнь воспел: “О любимец пресветлого Феба, ты счастлив! Музы лелеют тебя и лирою слух твой пленяют! Ты не рожден быть со мною на степени равной Фортуны - Нет! твой удел с Алцеем и Пиндаром равен пребудет, Лирой, как древний Орфей, поколеблешь ты камни и горы! Парки, прядите вы жизнь Вильгельмову многие лета! Дайте, чтоб бедный пиит его славу бессмертну увидел!” Июнь 1813

8. АПОЛОГ

Из ближнего села В Москву на торг пространный Душистые цветы пастушка принесла, Поутру кои набрала Во рощице пространной. “Купите у меня, купите, – говорит Угрюмой госпоже, котора там ходила: Приятным запахом здесь роза всех дарит, Росу вот на себе фиалка сохранила, Она и страз светлей! - Купите сей букет фиалок и лилей”. “Ах нет, зачем мне их, когда они увянут И к вечеру сему лить аромат престанут”. – “Но я, сударыня, не говорила вам, Дано что от небес бессмертие цветам”. – – Вот то о повестях моих я рассуждаю И им бессмертия вовек не ожидаю.

1813

9. К ГОЛУБКУ

Здесь тихо все, здесь все живет в печали: И рощица, голубчик, где ты жил, И ручеек, где чисту воду пил - Печальны все, что радость нам являли. И там, где счастие мне пел, Сидя на дереве ветвистом, Сшиб ветр его вчера со свистом. Лети отсель! Лети отсель, пусть буду я томиться, Пусть я один здесь слезы буду лить, Нет счастья мне, могу ль на свете жить, Беги меня, приятно ли крушиться. И счастие с тобой имел, Но нет, оно меня кидает. Ужель печаль не устрашает? Лети отсель! Лети отсель, и, может быть, весною Услышишь ты страдальца тихий стон, То буду я, скажи: печален он, Не тронься мной, пусть счастие с тобою. Я жить сперва с тобой хотел, Но я печаль лишь умножаю, Ужель тебя не убеждаю? Лети отсель!

1813

10. ЭПИГРАММА

Поэт надутый Клит Навеки заклялся со мною говорить. О Клит возлюбленный! смягчися, умоляю: Я без твоих стихов бессонницей страдаю! ‹1814›

11. ХЛОЯ

Хлоя старика седого Захотела осмеять И шепнула: “Я драгого Под окошком буду ждать”. Вот уж ночь; через долину, То за холмом, то в кустах, Хлоя видит старичину С длинной лестницей в руках. Тихо крадется к окошку, Ставит лестницу – и вмиг, Протянув сухую ножку, К милой полетел старик. Близок к месту дорогому, На щеке дрожит слеза. Хлоя зеркало седому Прямо сунула в глаза. И любовник спотыкнулся, Вниз со страха соскочил, Побежал, не оглянулся И забыл, зачем ходил. Хлоя поутру спросила: “Что же, милый, не бывал? Уж не я ль тебя просила И не ты ли обещал?” Зубы в зубы ударяя, Он со страхом отвечал: “Домовой меня, родная, У окна перепугал…” Хоть не рад, но должно, деды, Вас тихонько побранить! Взгляньте в зеркало – вы седы, Вам ли к девушкам ходить? ‹1814›

12. К ПОЭТУ-МАТЕМАТИКУ

Скажи мне, Финиас любезный! В какие веки неизвестны Была Урания дружна С поэзией голубоокой? Скажи, не вечно ли она Жила не с нею, одиноко, И, в телескоп вперяя око, Небесный измеряла свод И звезд блестящих быстрый ход? Какими же, мой друг! судьбами Ты математик и поэт? Играешь громкими струнами, И вдруг, остановя полет, Сидишь над грифельной доскою, Поддерживая лоб рукою, И пишешь с цифрами ноли, Проводишь длинну апофему, Доказываешь теорему, Тупые, острые углы? Возможно ли, чтобы девица, Как лебедь статна, белолица, Пленилась модником седым, И нежною рукой своею Его бы обнимая шею, В любви жила счастливо с ним? Скажи, как может восхищенье, Души чувствительной стремленье, Тебя с мечтами посещать? Как пишешь громкие ты оды И за пределами природы Миры стремишься населять Людьми, которы неподвластны Ни злу, ни здешним суетам, У них в сердцах – любови храм; Они – все юны, все прекрасны И улыбаются векам, Летящим быстрою стрелою С неумолимою косою? В восторге говорит поэт, Любовь Алине изъясняя: “Небесной красотой сияя, Ты солнца помрачаешь свет! Твои блестящи, черны очи, Как светлый месяц зимней ночи, Кидают огнь из-под бровей!” Но математик важно ей Все опровергнет, все докажет, Определит и солнца свет, И действие лучей покажет Чрез преломленье на предмет; Но, верно, утаит, что взоры Прелестной, райской красоты Воспламеняют камни, горы, И в сердце сладки льют мечты. - Дерзнешь ли, о мой друг любезный! Перед натурой токи слезны Пролив, стремиться к ней душой? На небесах твой путь опасный Препнут и Лев, и Змей ужасный, И лютый Тур поднимет вой! Через линейки, микроскопы, Чрез циркули и телескопы Шагать устанешь, милый друг, И выспренний оставишь круг! Оставишь… и на табурете В своем укромном кабинете Зачнешь считать, чертить, марать - И музу в помощь призывать! И вот, чрез множество мгновений Твои слова от сотрясений К ее престолу долетят. На острый нос очки надвиня, Берет орудии богиня, Межует облаков квадрат. Большие блоки с небесами Соединяются гвоздями И под веревкою скрыпят. И загремела цепь железна; Открылась музе поднебесна И место, где витаешь ты. И Герой облако влечется И ветерком туда, сюда, Колеблясь в бок, в другой, несется, На твой спускаясь кабинет. Вот бледный и дрожащий свет Вдруг осенил твою обитель! Небес веселых мрачный житель Является перед тобой. “Стремись, мой сын, стремись за мной, - Богиня с важностью вещает, - Уже бессмертие тебе Венцы лавровые сплетает! Достигни славы в тишине! С Невтоном испытуй природу, С Бландшардом по небесну своду Как дерзостный орел летай! Бесстрашно измеряй пучину, Скажи всем действиям причину И новы звезды открывай!” И се раскрылся пред тобою Промчавшихся веков завес, И зришь: в священный темный лес Идут ученые толпою. Кружась на ветреных крылах, Волнится перед ними прах - И рвет их толстые творенья. Что делать, – плачут, да идут. И средь такого треволненья Одни – за Алгеброй бегут, Те – Геометрию хватают, Иль, руки спустя, рыдают. Недосягаемый никем Между кремнистыми скалами За Стикса мрачными брегами Главу возносит, как илем, Престол богини измеренья, И Крон не сыплет разрушенья На хладны мраморны столбы! Отсель богиня взор кидает На многочисленны толп_ы_. Не многих слушает мольбы, Не многих лаврами венчает {*}. Но грянет по струнам поэт И лишь богиню призовет - При звуке сладостныя лиры, Впрягутся в облако зефиры, Крылами дружно размахнут, Помчатся с Пинда, понесут - И вот в эфирном одеяньи, Певец! она перед тобой В венце, в божественном сияньи, Пленяющая красотой! И ты падешь в благоговеньи Перед подругою твоей! Гремишь струнами в восхищеньи, И ты могучий чародей! Не воздух на небе сгущенный, Спираяся между собой, Перуны шлет из тучи темной И проливает дождь рекой, - То гневный Зевс водоточивый На смертный род, всегда кичливый, Льет воды и перун десной Кидает на полки строптивы. И не роса на дол падет, Цветы душисты освежая; - Аврора, урну обнимая, Над прахом сына слезы льет. Не воздух, звуком сотрясенный, К лесам относит голос твой: Ах, нет! под тению священной, Пленясь Нарцизовой красой, Несчастна Нимфа воздыхает И грусть с тобою разделяет. Не солнце, рассевая тень, На землю сводит ясный день, - То Феб прекрасный, сановитый, Лучами светлыми повитый, Удерживая бег коней, У коих пламя из ноздрей, Летит в блестящей колеснице, Последуя младой деннице. Так славный Боало певал, Бросая огнь от громкой лиры; Порок бледнел и трепетал, Внимая грозный глас сатиры. Мессии избранный певец! Ты арфою пленял вселенну; Тебе, хвалой превознесенну, Омиры отдают венец. Пиндара, Флакка победитель, Небесных песней похититель, Державин россов восхищал! Под дланью трепетали струны, На сильных он метал перуны - И добродетель прославлял. И здесь, когда на вражьи строи Летели росские герои, Спасая веру и царя, Любовью к родине горя, В доспехах бранных, под шатрами, Жуковский дивными струнами Мечи ко мщенью извлекал - И враг от сих мечей упал. Но ты сравняешься ли с ними, Когда, то музами водимый, То математикой своей, Со всеми разною стезей Идешь на.высоты Парнаса И ловишь сов или Пегаса? Измерь способности свои: Иль время провождай с доскою И треугольники пиши; Иль нежною своей игрою Укрась друзей приятный хор, Сзывая пиэрид собор. ‹1814› {* Читатели извинят, что я в сем месте воспользовался описанием зимы г-на Хераскова, что единственно по сходству математики с холодом.}