Но отмычку не выронил.

— Сейчас, мужики, сейчас. — Он осторожно пошевелил рукой. — Сейчас.

Авдей открыл второй замок. И рухнул бессильно на пол.

— Ничего, это ничего. Сейчас встану.

Он сел, заковырял в замках ножных кандалов. Открыл.

Поднялся на ноги.

Эмиссар в ужасе вжался в стену. Теперь они все в его власти. Скованные, беспомощные. Авдей может убить любого из них. Переломать рёбра, выковырять трезубцем глаза… Мало ли что ещё. Ведь он на свободе, а они в кандалах.

Авдей, шатаясь, подковылял к решётке, открыл замок.

— Ты куда собрался, ублюдок? — заорал браток. — Сначала цепи с нас сними, сука!

Авдей обшарил стену над сидушками конвоя, открыл маленькую нишу, достал аптечку экстренной помощи. Прямо через одежду вколол себе в бедро какое-то лекарство.

— Сейчас, мужики, — сказал он. — Подождите немного.

Минуты две Авдей сидел неподвижно, закрыв глаза. Потом поднялся лёгким стремительным движением, размял изувеченную руку. Подобрал оброненную отмычку и подошёл к эмиссару.

— Ты выглядишь наиболее разумным среди всей компании, — сказал Авдей. — Поэтому слушай внимательно, чтобы потом растолковать остальным на доступном им языке. Те, кто нас взяли, лишь изображают похитителей. На самом деле это те же стабильники, что и убитый конвой. Они вывезут нас на орбиту и взорвут аэрс.

— Зачем? — не поверил эмиссар.

— Чтобы не осталось свидетелей того, что сын Дронгера Адвиага был в обслуге Алмазного Города и проходил по делам Преградительной коллегии.

— Ты уверен?

— Нет. Но пока это единственная логичная версия. Тот пацан из боевой группы, которого я считал беглым братком, на самом деле секретный агент охранки. Это объясняет, как в «Лицеистском файле» оказался копирайт. Мной воспользовались, чтобы убить отца. Его расстреляют из-за моей глупости. Но сначала допросят… — лицо Авдея повело судорогой.

— Михаил Северцев не был в допросной комнате, — быстро сказал эмиссар. — Я обманул тебя. Хотел сломать. Твоего отца не допрашивали. Он успел покончить с собой. У него в челюсти была зашита капсула с ядом. Но это ещё не всё. Среди конвоиров Северцева был центрист. Через него Северцев передал какой-то важный документ, который спёр у дознавателя. Конвоир исчез. Северцев сразу же принял яд.

— Тогда почему не отменён суд? — не поверил Авдей.

— Адвиаг хотел найти актёра, похожего на Северцева, загримировать до полного подобия и представить на суде. Но не успел. Вчера центристы запустили в сеть настоящую информацию о гибели Северцева. В двадцать два часа семнадцать минут по времени Маллиарвы. Точка сброса информации пока не установлена. Адвиаг в ярости.

— Вот как… — Авдей смотрел в пол.

— Послушай меня, парень, — горячо заговорил эмиссар. — Твой отец не самоубийца. Он погиб в бою со славой для себя и ущербом для врагов. Я не знаю, что он такого важного спёр у дознавателя, но, судя по злобе Адвига, это была очень опасная для стабилки информация. Твой отец был воином, и смерть у него была воинской.

— Отец был механиком, — сказал Авдей. — Лучшим механиком Восточного Гирреана и виртуозным балансировщиком энергокристаллов. Мог починить лётмарш, от которого все другие ремонтники отказывались. Всё время что-то рационализировал, переделывал конструкции. Если бы не так грязь, в которой утонула Бенолия, он мог бы стать выдающимся инженером-машиностроителем. Но вместо этого нашёл смерть. Из-за меня.

— Авдей…

— Не надо пустословья, — оборвал Авдей и занялся замком кандалов.

— Сбежать мы сможем только в порту, — сказал Авдей. — Надо разоружить тех конвойных, которые сюда сунутся, и пробиваться с их оружием к грузовому сектору порта. Там всегда многолюдно и шумно, легко будет затеряться в толпе и уйти. Уходить будем поодиночке. Когда выберетесь из порта, надо отсидеться где-нибудь в укромном месте месяца два, пока всё уляжется, а там или за границу выбираться и объявлять себя политическим беженцем, или добывать новые документы и жить в Бенолии тише воды, ниже травы.

— Звучит разумно, — согласился эмиссар. — Но ты уверен, что эти люди из стабилки? Как минимум один из них глубоко чтит тебя как Избранного, а другие, хоть и не высказывают почтения, но и не оспаривают высоту твоего статуса.

— Я не Избранный! — отрезал Авдей. — А что касается того, из охранки они или нет, то сказать наверняка нельзя, это всего лишь версия, пусть и наиболее вероятная. И даже единственная. Однако версия — ещё не факт. Вполне возможно, мы чего-то упустили… У тебя есть новые предположения?

— Нет, — ответил эмиссар.

— Вот и у меня нет. Ты говоришь, что они не братиане. Я уверен, что не реформисты. Остаётся только охранка. Никто другой ни во мне, ни в вас заинтересован быть не может. Только Адвиаг. Он получает сразу четыре выгоды. Первая — аэрс взрывается на орбите, якобы из-за неумелости пилота и небрежности механика. Событие обычное, таких в любом порту бывает по два-три в неделю. Поэтому никакого разбирательства не будет, дело о нападении на конвой сразу же закроют в связи со смертью главных подозреваемых. О самом нападении забудут уже на следующий день, и Адвиаг будет вне подозрений. Выгода вторая: Адвиаг избавится от самых неблагонадёжных сотрудников, которые уверовали в байку, которую он сам категорически не приемлет — байку об Избраннике. Третья выгода: Адвиаг получает повод начать тотальную проверку малодоступного прежде армейского спецназа. И выгода четвёртая, самая главная: Адвиаг избавляется от всех действительно значимых свидетелей того, что его сын был в обслуге Алмазного Города и проходил в коллегии по делу Погибельника.

Эмиссар ошарашено смотрел на Авдея.

— И ты, зная всё это, прикрывал от нас Винсента Фенга даже под пыткой?

— Сын за отца не ответчик, — твёрдо сказал Авдей. — К тому же Винс мой друг и я дал слово ему помочь.

— Это не единственная причина. Есть что-то ещё.

— Есть, — кивнул Авдей. — Но коллегианцу этого не понять.

— И всё же…

Авдей посмотрел на эмиссара. Тот ответил прямым взглядом.

— Раньше я был музыкантом, — сказал Авдей. — Теперь стал никем и ничем. — В доказательство он показал изувеченную руку. — Винсент может стать замечательным врачом. Он может сбыться как настоящий людь, понимаешь? Я же навечно останусь не более, чем людским подобием. А потому бесчестно было бы допустить, чтобы ещё кто-то лишился своей истинной сути, превратился в пустое никчёмное существо.

— Винсента Фенга называли Избранником судьбы и пресвятого, — возразил эмиссар. — Избавителем для страждущих и Погибельником для зла.

— Избранность — удел раба. А рабов никто и никогда не считал людьми. Раб — это всегда только вещь, которую любой желающий использует по своей прихоти, а затем выбрасывает как мусор.

Эмиссар смотрел на Авдея.

— Если Избранный — всего лишь раб, то кто же тогда мы? Те, кто призван остановить его Пришествие? Тоже рабы?!

— А разве нет? Если Избранный — это не более чем бездумное и безвольное приложение к Пророчеству, чей удел рабски следовать его предписаниям, то братиане и коллегианцы — это приложение к Избранному, столь же безвольное и бездумное, как он сам.

— Вольно же тебе оскорблять того, кто стянут оковами, — зло сказал эмиссар. — Кто не может дать тебе в морду.

— Кандалы с тела я сниму, — сказал Авдей, — но оковы с души сможешь убрать только ты сам.

Авдей провернул отмычку в замке, и обручье раскрылось. Рука эмиссара бессильно свесилась вдоль тела, а он сам застонал от боли в затёкших мышцах.

— Пошевели рукой, — посоветовал Авдей. — Быстрее пройдёт.

— Больно! — пожаловался эмиссар.

— Иногда, чтобы избавиться от боли, надо пройти сквозь неё. Иначе болеть будет намного сильнее и дольше.

— Опять философствуешь?

— Нет, — с удивлением глянул на него Авдей. — Всего лишь говорю, как быстрее восстановить руку. — Авдей открыл второй замок.

Эмиссар рухнул на пол, сдавленно взвыл — болела, казалось, каждая косточка и жилочка.