Море было близко, но не вторгалось навязчиво, оно шумело, а он подумал, что шумят сосны; сосны шумели так же, как и море, — и этот шум принял он за плеск прибоя.

Где же могла приютиться Тэсс, крестьянка, молодая его жена, в этом богатом и фешенебельном городе? Чем больше он думал, тем сильнее недоумевал. Разве есть здесь коровы, которых она могла бы доить? Во всяком случае, полей тут не было. Вернее всего, она работает прислугой в одном из этих больших домов. И он брел дальше, посматривая на освещенные окна, которые гасли одно за другим, и старался угадать, где окно ее комнаты.

Догадки ни к чему не привели: после полуночи он вернулся в гостиницу и лег спать. Прежде чем потушить свет, он еще раз прочел страстное письмо Тэсс. Заснуть он, однако, не мог: быть так близко от нее и в то же время так далеко… Поминутно поднимал он штору, всматривался в дома напротив и спрашивал себя: не за этой ли стеной спит она сейчас?

В эту ночь он мог бы и не ложиться в постель. Встал он в семь часов и, выйдя на улицу, направился к почтамту. У двери он встретил смышленого на вид почтальона, отправлявшегося разносить утреннюю почту.

— Не знаете ли вы адреса миссис Клэр? — спросил Энджел.

Почтальон покачал головой.

Вспомнив, что она, вероятно, живет под своей девичьей фамилией, Клэр добавил:

— Или мисс Дарбейфилд?

— Дарбейфилд?

И этой фамилии почтальон не слыхал.

— Здесь, знаете ли, сэр, одни приезжают, другие уезжают, — сказал он. — Не зная дома, никого не отыщешь.

В это время из почтамта вышел один из его товарищей, и Клэр повторил фамилию.

— Дарбейфилдов я не знаю, но в «Цапле» живет д'Эрбервилль, — ответил второй почтальон.

— Вот это мне и нужно! — воскликнул Клэр, обрадовавшись, что она носит теперь неискаженную фамилию. — А что это за «Цапля»?

— Богатый пансион. Здесь только и есть, что пансионы.

Расспросив дорогу, Клэр ускорил шаги и подошел к дому одновременно с молочником. «Цапля» была самой обыкновенной виллой, но находилась на отдельном участке и скорее напоминала частный особняк, чем пансион, где сдаются комнаты. Если бедная Тэсс, как он опасался, устроилась сюда служанкой, она должна была бы встретить молочника у черного входа, и Клэр сначала решил последовать за ним. Потом, передумав, подошел к парадной двери и позвонил.

Час был ранний, и дверь открыла сама хозяйка. Клэр осведомился, не здесь ли живет Тереза д'Эрбервилль, или Дарбейфилд.

— Миссис д'Эрбервилль?

— Да.

Значит, Тэсс считали здесь замужней женщиной, и он обрадовался этому, хотя она и не носила его фамилии.

— Будьте добры, скажите ей, что ее хочет видеть родственник.

— Рановато еще. А как доложить о вас, сэр?

— Скажите, что пришел Энджел.

— Мистер Энджел?

— Нет, Энджел. Это имя, а не фамилия. Она знает.

— Пойду посмотрю, проснулась ли она.

Его ввели в комнату. Это была столовая; сквозь прозрачные занавески он видел маленькую лужайку, рододендроны и кусты. Очевидно, Тэсс жилось не так плохо, как он опасался; у него мелькнула догадка, что она как-нибудь вытребовала и продала бриллианты. За это он ее не осуждал. Вскоре настороженный его слух уловил шаги — кто-то спускался по лестнице. Сердце его мучительно забилось, он едва удержался на ногах. «Боже мой, что она обо мне подумает? Я так изменился!» — прошептал он — и дверь распахнулась.

На пороге стояла Тэсс — совсем не такая, какою думал он ее увидеть, совсем и непонятно другая. Ее поразительная красота не то что выигрывала, но во всяком случае казалась заметнее благодаря костюму. Ее окутывал широкий серовато-белый кашемировый капот с вышивкой, выдержанной в полутраурных тонах; того же цвета были утренние туфли. У ворота капот был обшит пухом. Густую темно-каштановую косу, которую он так хорошо помнил, она закрутила на затылке, но отдельные пряди падали ей на плечо, — очевидно, она спешила.

Он протянул к ней руки, но она Осталась стоять в дверях, и руки его опустились. Он, похожий теперь на скелет, обтянутый желтой кожей, почувствовал контраст между собой и ею и решил, что внушает ей отвращение.

— Тэсс, — сказал он хрипло, — простишь ли ты меня за то, что я уехал? Неужели ты не подойдешь ко мне? Почему ты так… изменилась?

— Слишком поздно! — проговорила она; ее голос звучал резко, глаза неестественно блестели.

— Я был несправедлив к тебе, я видел тебя не такой, какою ты была! — умолял он. — Теперь я тебя знаю, Тэсси, любимая!

— Слишком поздно! — повторила она, судорожно отмахиваясь рукой, словно ее пытали, и каждая минута казалась ей часом. — Не подходи ко мне, Энджел! Нет, нельзя. Не подходи!

— Неужели ты можешь меня разлюбить, моя любимая, моя жена, потому что я так изменился после болезни? Нет, ты не была непостоянной… я приехал за тобой, теперь мои родители примут тебя с любовью!

— Да, да! Но говорю тебе — слишком поздно!

Казалось, она испытывала то страшное ощущение, когда во сне хочешь бежать и не можешь.

— Или ты ничего не знаешь? Но как же ты мог прийти сюда, если ты не знал?

— Я навел справки и отыскал тебя.

— Я тебя ждала! Так ждала! — говорила она, и голос ее снова звучал мелодично и скорбно, как в былые времена. — Но ты не возвращался. Я тебе написала, а ты не приехал! Он мне твердил, что ты никогда не вернешься и что я глупа. Когда умер отец, он был очень добр ко мне, и к матери, и ко всем нам. Он…

— Я не понимаю.

— Он уговорил меня вернуться к нему.

Клэр пристально посмотрел на нее, потом, поняв смысл ее слов, поник, как пораженный громом, и опустил глаза; взгляд его упал на ее руки: эти руки, когда-то розовые, были теперь белые и очень нежные.

Она продолжала:

— Он там, наверху. Теперь я его ненавижу, потому что он мне солгал: сказал, что ты не вернешься, а ты вернулся! Вот как он меня нарядил… мне было все равно, что бы он со мной ни делал! Но, прошу тебя, Энджел, уйди и никогда больше не приходи.

Они стояли неподвижно, в каком-то смятении, с тоской глядя друг на друга. Казалось, оба умоляли кого-то защитить их от действительности.

— Это я виноват, только я, — сказал Клэр.

Продолжать он не мог. Слова были так же бессильны, как и молчание. Но он смутно почувствовал то, что только впоследствии понял ясно: его Тэсс как бы отреклась от тела, которое он видел перед собой, и позволила ему, словно это был труп, плыть по течению, независимо от ее воли.

Прошло несколько секунд, и он заметил, что Тэсс ушла. Кровь отхлынула от его лица; казалось, оно еще больше осунулось, пока он стоял, сосредоточенно размышляя. Минуты через две он уже шел по улице, сам не зная куда идет.

Миссис Брукс, хозяйка «Цапли» и владелица всей этой прекрасной мебели, отнюдь не страдала чрезмерным любопытством. Вынужденная служить расчетливому демону барышей и убытков, она, бедняжка, слишком погрязла в материальных делах и могла интересоваться только карманами своих жильцов; бескорыстное любопытство было ей чуждо. Однако визит Энджела Клэра к ее состоятельным жильцам, супругам д'Эрбервиллям, каковыми она их считала, был настолько необычен, если принять во внимание ранний час и другие обстоятельства, что воскресил в ней женское любопытство, которое давно было задушено, поскольку оно не могло служить интересам дела.

Тэсс разговаривала с мужем, оставаясь в дверях и не входя в столовую, и миссис Брукс, стоявшая за приоткрытой дверью своей гостиной в конце коридора, слышала отрывки разговора, — если можно назвать разговором те слова, какими обменялись двое несчастных. Слышала она также, как Тэсс поднялась по лестнице, а Клэр ушел и как за ним захлопнулась парадная дверь. Потом стукнула дверь наверху, и миссис Брукс поняла, что Тэсс вернулась к себе. Так как молодая женщина была в капоте, миссис Брукс предполагала, что она выйдет еще не скоро.

Тихонько поднялась она по лестнице и остановилась у двери гостиной, которая соединялась двустворчатой дверью со смежной комнатой — спальней. Весь бельэтаж, где находились лучшие комнаты миссис Брукс, снимали д'Эрбервилли, внося плату еженедельно. В спальне было тихо, но из гостиной доносились какие-то звуки.