Впрочем, красивой женщине не обязательно быть хорошей актрисой. Красота сама по себе — прекрасная роль, но в спектакле под названием «Жизнь» плохое исполнение роли может омертвить любую красоту, данную природой. И наоборот… После представления я спустился в метро и на пустующей платформе увидел молодую женщину. В сером неприметном плаще она обликом походила на воробушка, случайно попавшего в подземелье. С беспокойством я распознал в бледном лице черты той красавицы, что привораживала на сцене Дома-музея Достоевского. Я заговорил, и сразу о спектакле, чем и вызвал ее расположение. Выяснилось, что мы живем поблизости — мое провожание не выглядело назойливо. Особую остроту в наших дальнейших отношениях мне доставляло то, что ее не звали Лена. Ха! Вот вам и «ха»! Был разорван мистический круг.
Запретные свидания сладки до того момента, как исчезает прелесть новизны и подступает рутина. М. В. обнаружила множество достоинств при одном недостатке: уверенности в том, что она — великая драматическая актриса. Тягостно, когда человек уверен в том, чего нет. Она неплохо исполняла романсы, аккомпанируя себе на гитаре, что в дальнейшем и стало ее ремеслом. Ее достоинства? Скромность. Что при красоте встречается редко, но бывает зато органичным. И еще — активное участие в чужих судьбах. Что меня как человека достаточно эгоистичного угнетало. М. В. принимала это за ревность. Так появилась трещина. А скрытые свидания, с оглядкой, не прибавляют энтузиазма. Они приглушают страсть, подобно воде, усмиряющей пламя. В итоге горький дымок тлеющих головешек…
Ожидание продолжалось. Я ждал, когда редакция «Невы» получит добро КГБ, куда на консультацию передали рукопись моего романа «Утреннее шоссе», — это раз. Я ждал, когда вмешательство Беляева, человека из ЦК, изменит отношение к роману «Универмаг» со стороны издательства «Молодая гвардия», — это два. В-третьих, я ждал, чем закончится ситуация, которая могла изменить всю мою жизнь, — я узнал, что стал вдруг… отцом. Новость-нокаут! Я смотрел в светлые, удивительно красивые глаза Л., и странные чувства обуревали меня. Такое чувство неуверенного восторга вперемежку со страхом испытываешь, когда не решаешься нырнуть в неспокойное море, хоть и знаешь, что неплохо плаваешь. «Да, — говорила мне Л., — я не решалась тебе в этом признаться, ты был тогда женат, а теперь ты остался один, все твои тебя покинули. А у тебя есть дочь, моя девочка, ты не один. Нам ничего не нужно, я вполне могу обеспечить себя и своего ребенка. Но просто ты должен это знать… Как это произошло? Как происходит у всех. После нашей последней встречи прошло более трех лет, детали не восстановишь, да и зачем они тебе». — «Как же, как же, — бормотал я, — помню, как между нами возникла размолвка. Это было в Комарове. Я проводил тебя на электричку, и ты уехала в город. Потом я звонил тебе домой, хотел повиниться, но тебя дома не было». — «Да, — ответила она, прямо глядя в мои суетливые зрачки, — наша та размолвка меня обидела, я домой не поехала, я поехала к нему, он всегда находил нужные слова, когда мне было горько». — «К нему?! — вскричал я. — Хорошенькое дело. Может быть, и ребенок его?!»
Л. презрительно опустила кончики губ, повернулась и ушла. Гордая, красивая, на высоких каблуках.
Я остался один со своим смятением. О чем только я не думал тогда! О том, что на мою устоявшуюся холостую жизнь вновь могут накинуть узду. О том, как это воспримет та, к кому я уже стал привыкать, и как воспримет эту новость моя дочь там, за океаном… А главное, меня не покидала мысль о том человеке, к которому ушла разгневанная на меня женщина.
…Никогда я не встречал столь поразительного сходства. Девочка, которую я видел в детском скверике, и этот статный, чуть прихрамывающий мужчина, казалось, скалькировали друг у друга черты лица: высокоскулого, со вздернутым носом, характерным разлетом бровей над геометрически схожей конфигурацией глаз. Просто поразительное сходство…
Прошло время. Она вышла замуж. И все равно при наших случайных встречах я слышал в ее голосе упрек.
А через много лет я повстречал Л. и ее дочь. Высокая темноволосая девочка смотрела на меня черными глазами дяди Жени, погибшего на фронте брата моей матери. Сходство казалось поразительным. Не только глаза, но и форма носа, лоб, чуть скошенный подбородок, отличающий род Штемлеров…
Пристальный взгляд не делал чести моей персоне, но трудно было себя перебороть.
………………………………………………………………….
Л. вновь посрамила меня своим великодушием и мудростью, оставив наедине с совестью. Хотя совесть успокаивало то, что дочь носила отчество того чуть прихрамывающего «искусителя». Запутанная история, в которой нет виноватых… А темные девичьи глаза ее дочери глядели на меня подозрительно и наивно, не догадываясь о своем сходстве с глазами моего дяди Жени…
Михаил Заславский — старший из трех сыновей бабушки, тянул срок в бухте Ногаево, под Магаданом. Упрятали его туда по статье за мошенничество в 1934 году. И был ему от роду двадцать один год. В отличие от своих братьев и сестры мой юный дядя Миша очаровался красивой жизнью ночного Баку с жаркими карточными играми, красным вином и девочками. (О, как я его понимаю!)
Бабушка на суд не пошла — позор прослыть матерью мошенника был для нее невыносим. Только после суда она узнала, что ее сын стал жертвой коварства. Он по-крупному обыграл в карты какого-то заслуженного артиста, и тот, чтобы не отдавать проигрыш, подставил милиции моего юного дядю. Того отправили поначалу на строительство Беломорско-Балтийского канала. Потом загнали в бухту Ногаево, близ Магадана. Где дядя и прожил пятьдесят восемь лет. Первую половину заключенным, вторую — вольноотпущенным. Там же обучился почтенному ремеслу парикмахера и стриг на свой вкус суровых золотоискателей и мужественных летчиков в парикмахерской магаданского аэропорта…
Однажды он приехал в Баку. Высокий, статный, обликом похожий на джеклондоновского героя с берегов легендарной речушки Юкон. Приехал не один, а с женой Марусей и сыном Евгением, названным так в честь погибшего брата. Сноха из Магадана с наколкой на руке, утомленными в жизненных передрягах губами и золотой фиксой произвела на бабушку эффект электрошока. Бабушка бросилась в бой, позабыв, что ее сын тоже не ангел и подругу выбрал из цеховой солидарности.
Бой она выиграла — Маруся, собрав пожитки, переехала на постой к соседям, а дяде Мише подсунули полногрудую красавицу Соню из порядочной семьи дамского закройщика. Прихватив новую жену, дядя Миша вернулся в столицу Колымского края, где и выпустил на свет нескольких детей… до развода с полногрудой красавицей.
Он по натуре был вольным орлом. И умер в одиночестве, не пометив в Скорбном листе точную дату ухода из жизни: его обнаружили в закрытой холостяцкой квартире спустя много дней после кончины…
Главный редактор журнала «Нева» — Дмитрий Терентьевич Хренков, напуганный своими сотрудниками Вистуновым и Курбатовым, решил подстраховаться: проконсультироваться в КГБ, нет ли в романе «Утреннее шоссе» какой крамолы. Он-то сам ее не видит, но люди знающие бдят, говорят, что в романе начисто нет советской власти…
Я убеждал Хренкова, что отсутствие советской власти в романе и есть советская власть. Но такая позиция еще больше настораживала Хренкова. Он-то был на моей стороне, но черт его знает, а вдруг?!
Вистунов — зам. главного редактора — тоже воротил скулу при встречах со мной и ссылался на Маркова, главного цензора города, мол, это его распоряжение: без положительного ответа из КГБ цензура не пропустит. И без того в романе сплошь жулики и проходимцы, давно, мол, такого Марков не читывал. А что касается двусмысленности отношений отца со своей взрослой дочерью, так это лишь говорит о нравственном облике автора. «Так отец же не знал, что это его дочь. Он ее сроду не видел!» — ярился я, невольно вспоминая свою собственную историю. «Отцы всегда чувствуют — его ли это дочь или нет! — веско отвечали мне. — Незнание закона не избавляет от наказания». Я молчал, пряча в кармане большую фигу, — много вы понимаете, чувствуют отцы или нет!
