Благодарим за вчерашнюю программу, посвящённую нам. Особенно хотим выразить признательность президенту Мэйсону за его прекрасную, вдохновляющую речь. Мы даже испытываем небольшое чувство вины из‑за всех похвал и восторженных слов, произнесённых в наш адрес. Мы не считаем себя «космическими героями», президент Мейсон, но нам всё равно приятно это слышать!

   Семьсот девяносто седьмой день.

   С наступлением осени и зимы новые экспедиции прекратились. И что это была за зима! Самая высокая температура, которую мы зафиксировали за шесть месяцев, была 20 градусов ниже нуля. Однажды она опустилась до рекордно низкой отметки в 120 градусов ниже нуля.

   Всё это время мы не покидали глиняного дома — выходили лишь для выполнения необходимых работ: регулировки селеновых элементов, очистки солнечного зеркала на крыше, доставки льда из водоёма для электролизной установки и прочего. Капитан Этвелл неизменно участвовал во всех делах наравне с остальными. Мы единодушно согласны с тем, что именно его следует благодарить за все наши успехи. Прекрасный лидер и настоящий мужчина!

   Снегопадов, разумеется, не было, но в самые морозные периоды окна покрывались лёгким инеем — из углекислотного снега! Часто поднимались бури, хлеставшие стены нашего дома песком, но они никогда не длились больше суток.

   В нашем прочном глиняном доме было довольно уютно — обогреватели работали от тока, вырабатываемого солнечным зеркалом. Однако в самые холодные периоды, когда Солнце стояло низко над горизонтом и зеркало не могло накопить достаточно энергии, нам приходилось надевать самую тёплую одежду, чтобы не замёрзнуть. Даже наша питьевая вода замерзала на три дня. Нам приходилось отогревать протеиновые батончики у себя под одеждой, прежде чем съесть их.

   Однажды Гривз вернулся с сильно обмороженными ногами — он обслуживал электролизную установку. Он провёл на улице всего час. После этого Этвелл ввёл для всех наружных работ пятнадцатиминутные смены. Гривза выходил Парлетти, но два пальца на ногах пришлось ампутировать. Впрочем, тот экстремальный период длился всего семнадцать дней. В остальное время это было больше похоже на суровую арктическую зиму на Земле.

   Зима, разумеется, принесла с собой монотонность. Порой мы готовы были отдать душу за музыку или хотя бы за голос диктора с Земли. Мы играли в игры, пока они не начали вызывать у нас отвращение. Почти месяц между восьмёркой членов экипажа длилась непрерывная партия в бридж. Никто не выиграл — хотя количество робберов перевалило за трёхзначные числа. Закон средних величин выровнял всё за такой долгий срок. Затем мы разбились на постоянные пары. Аладо и Суинертон набрали столько очков за два месяца, что, если бы им платили по тысячной доли цента за очко, они бы стали владельцами всего нашего имущества — вплоть до последней заклёпки.

   Аладо посмеивался над своим выигрышем.

   - Чёрт возьми, — сказал он, — когда мы вернёмся на Землю, нам стоит бросить вызов Калбертсонам, а, Суинни?

   Он не знал — упокой, Господи, его душу! — что семь месяцев спустя он будет погребен под красными песками Марса.

   Разногласия возникали — это неизбежно. Но они никогда не перерастали в ожесточённые споры и не затягивались надолго. Ощущение одиночества в чужом мире сплотило нас, как братьев. Наша строгая система равного распределения всего и вся под железной дисциплиной капитана Этвелла не давала поводов для затяжных конфликтов.

   Мы отпраздновали Рождество и Новый год, исполнив все известные нам гимны и песни под аккомпанемент гитары Дордо, и устроили пир — каждому досталось по дополнительной миске горячего бульона. Мы отпраздновали даже Четвёртое июля, ещё до того, как закончилась долгая марсианская зима!

   Семьсот девяносто восьмой день.

   С приближением солнца к зениту наступила бесснежная оттепель. Дневная температура в среднем стала приближаться к нулю. Мы могли выходить на улицу и совершать короткие пешие прогулки, чтобы размять затекшие мышцы.

   Именно тогда мы всерьёз взялись за обсуждение вопроса о топливе — прежде мы боялись к нему подступаться. Наша единственная надежда, конечно, заключалась в том, чтобы обнаружить залежи селена. Гривз пообещал извлечь его из руды, если та будет найдена.

   Капитан Этвелл сформировал две поисковые группы для постоянных разведывательных вылазок во всех направлениях. Парлетти, Суинертон и Аладо - в одной группе, Дордо, Гривз и он сам – во второй. Как только погода позволила, его план был приведен в действие. Каждый руководитель группы должен был проводить анализ почвы каждую милю, имея при себе небольшой химический набор для экспресс-тестов. Остальные могли по пути фиксировать любые другие явления, если это не вызывало значительных задержек.

   Этвелл разработал систему маршрутов и направлений, позволявшую каждый раз обследовать новые территории. Путеводными ориентирами служили постоянное положение Солнце и необычный, но точный компас, северным концом стрелки указывавший на восток. В общей сложности, за девять месяцев две группы совершили шестнадцать однонедельных и десять двухнедельных походов по окрестным территориям.

   Во время одного из таких походов Аладо подхватил воспаление легких. Его перевели на постельный режим и тщательно выхаживали его, но у него развилась пневмония. Неделю спустя он скончался. Это была не героическая смерть, но он умер с улыбкой. Последние его слова, обращённые к яркой вечерней звезде, были просты: «Прощай, Земля!»

   Мы похоронили его ночью, при свете двух марсианских лун. Завтра мы не будем выходить в эфир в его память.

   Восьмисотый день.

   Приближается время противостояния. Как бы нам хотелось отправиться в путь именно сейчас! Но мы не сможем этого сделать. Нашего самодельного топлива, примитивного и неэффективного, хватит лишь на то, чтобы оторвать корабль от поверхности Марса и задать ему траекторию движения к Солнцу. Нам придётся рассчитать время с максимальной точностью, иначе в следующем году мы попросту промахнёмся мимо Земли.

   Мы не пытаемся обмануть самих себя. Наши шансы на успешное путешествие на полукорабле, заправленным кустарным топливом, невелики. Но главное — это будет отчаянная гонка со временем, где ставка — смерть от кислородного голодания в течение годового перелёта. Но и оставаться на Марсе мы тоже не можем. Наши запасы консервированных продуктов на исходе. Мы не сумеем прокормиться охотой — боеприпасы почти израсходованы. Даже наши солнечные генераторы начинают капризничать, а они — единственное, что стоит между нами и замерзанием на этой холодной, ледяной планете.

   Так что нам придётся рискнуть и отправиться в путь на нашем полукорабле.

   Девять месяцев назад две исследовательские группы начали прочёсывать территорию вокруг нашего лагеря в поисках селена.

   Мы с Маркерсом, оставшиеся в лагере всё это время, были загружены работой с рассвета до заката. Но Маркерс, обладавший энергией двух человек, умудрялся находить время для тщательных наблюдений через свой четырёхдюймовый телескоп, установленный на крыше. Он открыл два новых спутника Юпитера, крошечных, на дальних орбитах. Также один спутник Сатурна и даже один спутник Плутона. Он утверждает, что разрежённый воздух Марса создаёт идеальные условия для наблюдений с помощью телескопа.

   Он вёл подробные записи и вычислил орбиты этих спутников, а также одиннадцати новых астероидов, нанеся их на карту. Большую часть своего времени он проводил, изучая астероиды. Особый интерес для него представляет один, названный Антерос, который, по его словам, имеет крайне вытянутую орбиту. Он вычислил её параметры с точностью до семи знаков после запятой.

   Несколько раз он давал и мне взглянуть в окуляр на прекрасные виды Юпитера с его цветными полосами и Сатурна с его удивительными кольцами. Но больше всего меня заворожил вид самой Земли — зелено‑золотистой полусферы с яркими рогами. Северная полярная шапка сверкала, как бриллиант, и большая часть поверхности была покрыта тонкой пеленой белых облаков. Но сквозь неё проступали материки и океаны — столь знакомые, что у меня перехватило дыхание.