– Куда едем, доктор?

– Туда, где ты, возможно, хотя бы на время станешь адекватным человеком, – буркнул я, глядя в окно.

– О, звучит как вызов, – пропела она, а я только покачал головой, пожалев, что не закинулся виски перед отъездом.

Французский ресторан, который я выбрал, прятался на углу одной из тихих улиц Верхнего Ист-Сайда: в старинном здании с колоннами, лепниной и массивными дубовыми дверьми. Заведение не бросалось в глаза, не манило неоном, не вызывало суеты – оно будто существовало вне времени, для тех, кто знал.

В воздухе витал утончённый запах: смесь дорогих духов, трюфелей, выдержанных вин и чего-то едва уловимого, похожего на табачный дым кубинских сигар. В зале царило спокойствие: фоновая музыка звучала так негромко, что больше напоминала эхо из другого мира, а гости говорили почти шёпотом – с той самой манерной неторопливостью, что свойственна только людям, уверенным в своём положении.

– О Боже, – зашептала Кейтлин, озираясь по сторонам, пока метрдотель провожал нас к столику. – Ты привёл меня в ресторан для зануд!

Я усмехнулся:

– Это мой любимый.

Она смерила меня выразительным взглядом.

– Не удивлена. Тут всё как ты: строго, молчаливо и… роскошно.

Я лишь закатил глаза в ответ.

Метрдотель остановился у небольшого круглого столика у окна с видом на вечернюю улицу, залитую мягким светом фонарей. Изящным жестом отодвинул стул для Кейтлин. Она улыбнулась и села, закинув ногу на ногу с такой небрежной грацией, которую нельзя выучить – только родиться с ней.

Я коротко хмыкнул и взял меню.

– Дай угадаю: ты каждый раз заказываешь одно и то же блюдо и знаешь имя сомелье?

– Его зовут Жан-Пьер. Он сейчас принесёт нам «Шато Марго» 2015 года. Один из моих фаворитов.

– Жан-Пьер или вино?

Улыбка скользнула по моим губам прежде, чем я успел её остановить.

Глупая шутка.

– Вино, Кейтлин. Но Жан-Пьер тоже ничего. У него хотя бы нет привычки вставлять «остроумные» реплики в каждое моё предложение.

Она прыснула и тоже взяла меню.

– Это называется диалог, Джеймс. А из еды ты выберешь… – протянула она, пробегая взглядом по блюдам, – утиную грудку с соусом из красных ягод и пармезаном?

– К твоему сведению, я многое здесь пробовал. Всё на уровне.

– Но утка самая любимая.

…

– Да.

Кейтлин прищурилась, сдерживая улыбку.

– Может, сегодня позволишь себе хоть капельку непредсказуемости, Джей-Джей?

– А может, сразу начнём с того, ради чего ты всё это устроила?

– Нет, я голодная. Уверена, ты опять наговоришь мне кучу неприятного и испортишь аппетит. Поэтому сначала ужин и вежливый светский разговор. А потом – всё остальное.

Я тяжело вздохнул, убрал меню в сторону, и как раз в этот момент к нашему столику подошёл Жан-Пьер с бутылкой «Шато Марго». Он мастерски открыл вино, разлил по бокалам и оставил его стоять на столе, давая напитку раскрыться.

Когда появился официант, Кейтлин сделала свой выбор: лёгкий салат с козьим сыром, орехами и медовой заправкой, а на основное – филе дорады с пряным соусом из белого вина и трав.

Я заказал утку.

– За этот особенный вечер, – обворожительно улыбнулась Кейтлин, поднимая бокал, и я вдруг поймал себя на мысли, что этот ужин действительно может стать чем-то большим, чем просто приёмом пищи.

Но как же я ошибался.

– Как так вышло, что всего к тридцати ты стал таким крутым кардиохирургом? – поинтересовалась Кейтлин, доедая второе блюдо. – Ты вундеркинд? Или Шелдон Купер13?

Я усмехнулся и сделал глоток вина. Этот вопрос мне задавали слишком часто. Но у каждого «гения» – своя скучная история.

– Я вырос в семье врачей. У нас было не принято болеть, ныть или лениться. Пока другие дети учились кататься на велике, я учился держать скальпель. Отец говорил: «Ты не сможешь оперировать, пока не научишься резать бумагу скальпелем ровно по миллиметру». Я начал волонтёрить в его клинике в пятнадцать. В шестнадцать он впервые взял меня в операционную – просто посмотреть. Я стоял в углу в маске, сердце билось, как сумасшедшее. Но с тех пор знал – это моё.

– Господи, Джеймс. У тебя вообще было нормальное детство?

Я посмотрел на неё и чуть улыбнулся:

– Каждому своё. Потом была медшкола с ускоренной программой, экзамены, которые я сдавал с первого раза на максимум. А дальше – резидентура в нашей клинике под контролем отца.

– Поблажки были?

– Никаких поблажек. Он жёстко гнул меня: подъём в пять утра, дежурства по выходным, по праздникам. Даже если с ног валился – никаких «отдохни». Тщательно проверял мои конспекты, ставил в неловкое положение перед другими врачами, если я ошибался. И всё ради одного – чтобы я стал лучшим. Я спал по четыре часа, иногда прямо в коридоре больницы, но уже к двадцати семи проводил полноценные операции. В прошлом году окончил феллоушип14 по кардиоторакальной15 хирургии и официально перестал быть учеником. Теперь в операционной я главный, и всё, что происходит на столе, зависит только от меня. – Я пожал плечами. – Так что нет – не вундеркинд и не Шелдон Купер. Просто рано понял, кем хочу быть, и не сворачивал с дороги. Даже когда очень хотелось.

Кейтлин улыбнулась, но в её улыбке и взгляде сквозила печаль. Словно она… жалела меня?

– Впечатляет, – сказала она чуть мягче, чем обычно. – Амбиции уровня ракеты.

– И связи, Кейтлин. Всё-таки мой отец – «король скальпеля» в Нью-Йорке.

– Надеюсь, он гордится тобой. И ты хотя бы сейчас можешь вздохнуть свободно.

Я уставился взглядом в стол.

«Нет, Кейтлин. Не могу. И вряд ли смогу когда-нибудь».

Отец моими успехами правда гордился, а вот мать… ей всё было мало. Для неё я был не просто сыном – я был старшим наследником их медицинской империи, будущим директором, который вскоре должен взять бразды правления в свои руки. Она хотела, чтобы я перестал быть «просто врачом», сменил отца и стал лицом компании – холодным, расчётливым, непоколебимым.

Я прошёл через годы учёбы, дежурств, бессонных ночей, через кровь, страх и чёртову ответственность за чужие жизни, а она хотела просто посадить меня в кресло до конца моих дней. Свести все мои усилия на нет. Выбросить их в мусорку. Сжечь на костре.

Мне действительно нравилось быть «просто врачом». Именно этим я жил и дышал, а не сухими отчётами и заседаниями. Этот груз ответственности висел надо мной, как громада, и с каждым днём я всё яснее понимал: я не хочу быть тем, кем хочет видеть меня мать. Это добавляло градуса напряжения в наши с ней и так непростые отношения.

Я моргнул и сделал глоток вина, чтобы смочить горло и хоть немного расслабиться.

– Ну а ты?

– Что я?

– Расскажи мне свой путь. Как ты стала той, кто есть сейчас.

– Моя история куда прозаичнее, – уклончиво ответила Кейтлин. – Вряд ли тебе будет интересно.

– А мне всё равно хочется её услышать.

Она посмотрела на меня цепким взглядом, будто пыталась понять, говорю ли я искренне или просто из вежливости.

А я говорил серьёзно. Мне действительно было интересно узнать, какой путь она прошла – кем была до карьеры, до успеха, до того, как стала ею – дерзкой, уверенной, непробиваемой.

А может, она всегда такой была?

– Я из Англии, – нехотя начала Кейтлин. – Из маленького прибрежного городка Ньюквей, что в регионе Корнуолл. Там красиво… если ты турист. Но жить – ад.

– Почему?

– Климат сырой и холодный, вечная слякоть. Я ненавидела каждую каплю дождя. Сам городок маленький, уютный, но бедный. Похвастаться мне нечем. Денег хронически не хватало, родители пили. Много.