Тем более, что «коробочек» после налёта осталось не так и много, и участие в бою обязательно для всех экипажей; с точки зрения безопасности ещё неизвестно, где надёжнее. За тонкой броней БТ-7, способной выдержать удар болванки лишь на предельных дистанциях боя — или в мелком окопчике, замаскированного чуть в стороне от разбитой гаубицами стоянки… Про неподвижный броневик и говорить не приходится — если кто из немцев заметит машину, сожгут его первым же выстрелом.

Лучше уж в неглубоком «окопе»…

— Видите немцев, товарищ комбриг?

Я согласно кивнул Мухину, аккуратно приподнявшись над бруствером с биноклем в руках. Германские панцеры действительно можно разглядеть — но цепочка танков находится ещё довольно далеко и не представляет сейчас непосредственной угрозы… Нет, все свое внимание я сосредоточил на броневике разведчиков — что в настоящий момент спешно уходит от погони.

Лейтенант Шматов выполнил мой приказ — снялся с места, как только я скомандовал уходить. Довольно шустрый на шоссе, но чересчур тяжёлый (пять тонн!) и потому медленный на пересеченной местности, броневик БА-10 имел все же приличную фору — и от панцеров уверенно оторвался.

Увы, германские броневики разведки «хорьх» идут едва ли не вдвое быстрее нашей машины… Пара фрицев загоняют моих разведчиков, словно дичь — пытаясь зажать их машину под перекрестным огнём автоматических пушек. И ведь уже близко подобрались гады — на пятьсот метров… Экипаж БА-10 спасает пока мастерство мехвода, умело бросающего броневик из стороны в сторону — его отчаянные зигзаги сбивают прицел германским наводчикам. К тому же очереди их пушек относительно короткие — в обойме всего десять снарядов…

Неожиданно звонко ударила «сорокапятка»; сперва я ругнулся сквозь зубы, подумав на замаскированную в роще батарею — но потом понял, что пальнули из броневика, прямо на ходу. Прицельности ноль, попасть можно только случайно — но один из «хорьхов» суетливо и испуганно шарахнулся в сторону.

Невольно я сжал кулаки за своих разведчиков — но чуда не случилось. БА-10 неожиданно нырнул передним колесом в незамеченную мехводом промоину, отчего броневик сильно сбавил ход… И германская очередь ударила точно в корму. Брызнули искры разбитой кормы, и практически сразу вспыхнуло пламя — языки которого едва различимы при солнечном свете.

Но обреченный экипаж решился драться до конца — ясно понимая, что покинув броню, им не уйти в поле от очередей автоматических пушек и спаренных пулеметов… Вновь огрызнулась танковая «сорокапятка» — и красный трассер, опережая звук выстрела, тотчас врезался в лобовую броню «хорьха»! На расстоянии в пятьсот метров рациональные углы наклона крупповской брони не спасли германских разведчиков — БА-10 ударил с места, и наводчик старательно выверил прицел… Понимая, что шанса пальнуть снова может и не быть! Наконец, немец сам потерял осторожность и попёр прямо вперёд, уверенный в победе.

Думал гад, что осталось лишь добить в поле бегущих советских разведчиков… За что и поплатился, резко сбавив ход — и также густо задымив.

Увы, «сорокапятка» пальнула всего раз — салютом в честь погибающего экипажа. Очередь второго «хорьха» врезала в борт — а стремительно разгорающееся пламя охватило машину целиком. У меня ещё оставались какие-то невнятные надежды — но затем ухнул взрыв внутри броневика. Сдетонировал боезапас, развалив корпус машины изнутри… А я вдруг почуял во рту отчетливый металлический привкус.

Прокусил губу от переживаний…

— Ну, падлы… Сдохните!

Мне остро захотелось, чтобы уцелевший германский броневик уже подкатил, наконец, поближе к роще — метров хотя бы на семьсот. И чтобы оставшиеся четыре орудия Елизарова изрешитили сраного «хорьха»! Не сразу я успокоился, взяв себя в руки; майор будет действовать согласно полученной перед боем инструкции — и постарается ударить именно в борт панцеров. Случится же это не ранее, чем немцы подойдут к разбитой стоянке метров на семьсот — и первым откроет огонь старшина Мишин, самый точный и умелый из оставшихся танковых наводчиков…

Всего на позиции замаскированы семь танков с разбитой ходовой и исправными пушками. Они дружно откроют фронтальный огонь вслед за Мишиным на дистанции, практически предельной для орудий «бэтэшек»… Затем, когда враг приблизится, чтобы вести более-менее прицельную пальбу, ударит с правого фланга замаскированная в роще батарея «сорокапяток» — развернутая под углом к наступающему клину германских панцеров.

А пара уцелевших полковых миномётов поддержат товарищей навесным огнём. Близкий взрыв 120-миллиметровой мины вполне может сорвать гусеницу — а случайно ударив в моторную часть, сожгет танк.

Ну, а там уж и я, не мешкая, подам сигнал из ракетницы… По крайней мере, таков план. Однако планы, как поговаривал Мольтке-старший, существуют до первого выстрела противника… Вот и сейчас «хорьх» замер на месте, не решаясь продолжить движения вперёд. После смерти камрадов его экипаж явно не желает примерить на себе роль живца.

Однако, уничтожив опасный советский броневик, фрицы пустили вперёд группу мотоциклов — пять штук, на каждом по два ганса. И что самое поганое, фрицы рванули не напрямки, а обходя все ещё дымящий подлесок с левой стороны — держась при этом как можно дальше от рощи… Они покатили считай, прямо на нас.

А у моих танкистов и артиллеристов строгий приказ открывать огонь только по панцерам…

— Малых, занять пулеметную башню.

— Есть…

Николай заметно побледнел с лица, но дисциплинированно побежал к броневику — что мы на рукак затолкали вглубь подлеска. Есть шанс, что гансы нас всё-таки не заметят…

— Ваня, а ты оставь-ка Владу свой винтарь — и ползи к казакам. Пусть хоть десяток сюда отправят — и если что, готовятся поддержать нас огнём.

— Есть!

Запасливый мехвод, раздобывший где-то внештатный карабин, явно рад порученной ему миссии — а я невольно обругал самого себя. На позиции осталась практически сотня казаков — но я приказал залечь им позади танков и в роще на случай, если немцы пустят пехоту в бой. Задача бойцов — отсечь вражеских гранатометчиков от наших «коробочек» и защитить пушки от удара мотопехоты с тыла… Но надеясь все же, что перестрелка будет скоротечна, сам я рискнул дистанцироваться от казаков — чтобы в нас не прилетело, если бойцы откроют ружейный огонь рядом с броневичком.

Думал, в безопасности пересидим, пока не подойдут танки Акименко, что фрицы не заметят нас — да только наоборот вышло! Бодро, весело катят в нашу сторону массивные «цундаппы» — а может, и «бмв», я не силен в немецких мотоциклах. В танках более-менее разбираюсь — но учёные горьким опытом, немецкие панцеры ползут вперёд очень медленно, явно дожидаясь результатов разведки…

— Влад, ты из карабина-то стрелять вообще умеешь?

Бледный с лица красноармеец молча кивнул; мог бы и не спрашивать — все же красноармейцы принимают присягу только после первых стрельб.

— Перефразирую вопрос: ты сможешь попадать из винтаря, если начнётся бой?

Никишев хотел было ответить что-то бодро-утвердительное — но тотчас замялся, а затем виновато протянул:

— Не знаю, товарищ комбриг…

— Понятно… Значит так, Влад, тут все просто. Бой — если он вообще будет — случится накоротке, так что и планку прицела смещай на сотню, это во-первых. Во-вторых, если цель прет на тебя, то целься под пупок — это самое верное. И помнишь, да, что целик и мушка должны сойтись в одной плоскости, составить единую линию? Чтобы свести ее с целью, можно ненадолго задержать дыхание — сперва только вдохнув. А затем на выдохе, мягко потянуть спуск… Но долго не целься — лучше уж беглый огонь, прижимающий противника к земле, чем единственный выстрел, которым ты ещё, не дай Бог, промажешь! Вот ты фрицев к земле прижмешь с Николаем, а я уж гранатами постараюсь гадов достать… Понял, боец?

— Так точно, товарищ комбриг!

Ответил Никишев уже явно бодрее — это хорошо; впрочем, главное покажет перестрелка, если та всё-таки случится.

Хотя как ей не случится, если немцы прямо на нас прут…