В последнее время Лиля часто консультировала по телефону каких-то знакомых. Консультировала, на мой взгляд, жестоко. И я как-то раз попробовала ей на это намекнуть. Но она ответила, что психоанализ и жестокость – вещи не отделимые друг от друга. Человека надо отрезвить и избавить от иллюзий по поводу себя. Все проблемы делятся на две категории. Первая: все должны тебе. Вторая: ты всем должна. В первом случае жизнь становится невыносимой, потому что они тебе должны, но никто не отдает. Во втором случае жить невозможно, потому что ты должна и отдаешь, но на себя сил уже не остается. Ты-то отдаешь, а они взамен – ничего. И тут опять вступает в силу схема номер один.

Отсюда лечение – ни ты никому не должен, ни тебе никто не должен. Мне не очень нравится Лилин подход к оздоровлению психики. Хотя некоторая доля справедливости в нем есть. Но уж больно это все цинично.

Мне нужно было позвонить моей двоюродной сестре Рае. А Лиля говорила по телефону уже минут сорок и не обращала внимания на мои сигналы. Позвонить нужно было на работу. Я подозревала, что в присутствии мужа по существу Райка мне ничего не ответит.

Когда Лиля наконец закончила свой поучительный сеанс и независимо удалилась в комнату, я кинулась к телефону и набрала Райкин рабочий номер.

– Гастроэнтерология, – прожурчал женский голосок. Я тут же подумала, как, наверное, тяжело говорить такое трудное слово по стольку раз на дню.

– Здравствуйте, вы не могли бы позвать Раису Райкину, – вежливо сказала я, почему-то надеясь, что чем вежливее прозвучит моя просьба, тем больше вероятности, что Райка окажется на месте. И замерла в ожидании приговора.

– Подождите.

Я вздохнула с облегчением. Значит, Райка сегодня дежурит.

Ее искали долго. Я уже подумала, что про меня забыли. Я слышала какие-то голоса, которые то приближались, то удалялись, и наконец различила многообещающий стук каблучков. Он становился все громче. Трубка зашуршала. И я услышала Райкин голос.

– Слушаю.

Я не стала вводить ее в курс дела прямо по телефону. Решила все рассказать на месте. Райка дежурила и оставалась в своем довольно спокойном отделении всю ночь.

Я приехала к ней в семь вечера. Какое-то чудо чистоты сидело, наклонив голову, за столом в коридоре и что-то старательно писало. Накрахмаленный колпак голубого цвета и иссиня-белый халатик оттеняли глубокое декольте цвета крем-брюле. Когда Райка подняла на меня черные и блестящие, как у индианки, глаза, я посочувствовала всем здешним пациентам и Райкиному мужу Паше в том числе.

– Гелка, зараза! – приглушенно воскликнула Рая, выскочила из-за стола и колыхнула богатым бюстом съедобного цвета. – Здорово, корова!

– Привет от быка! – закончила я наше детское приветствие, счастливо улыбаясь и целуя упругую щеку. На меня пахнуло лекарствами вперемешку с нежнейшими цветочными духами. – Какая ты важная, Райка! Прям, королева Виктория!

– Да какая королева Виктория! – польщенно отмахнулась Райка. – Тут у меня царство еще то. Такое впечатление, Гелка, что всем больным нынче в неврологии места не хватило. Во… Гляди, Левочкин ползет. Сейчас жаловаться начнет. – И сказала громко, как глухому, обращаясь к худому до дистрофии высокому старику в растянутых тренировочных и спортивной кофте: – Да, Николай Яковлевич! Что у вас опять, лапа моя, приключилось?

– Та, понимаешь… Больной этот… Ну как его! Рахмет этот. Или Рашид! Ну ты поняла…

Черномазый… Ну скажи ты ему! – старик прижал сухую руку к сердцу и дрожащим от подлинных эмоций голосом взмолился: – А то, понимаешь… Ну сколько можно. Сидит и сидит. Сидит и сидит.

– Да где сидит-то? – добродушно поинтересовалась Рая. – В туалете что ли? Не попасть вам?

– Да зачем в туалете? – рассердился Николай Яковлевич. – На койке он сидит.

– Так что ж, я его уложу, что ли? – беззлобно попыталась отделаться от деда Райка.

– Ты ему скажи, чтобы не пя-лил-ся! – из глубины души исторг дед. – Он сидит и лупает! У меня так язва откроется, я вам всем обещаю!

– Да не нужна мне ваша язва, Николай Яковлевич! И никому не нужна. Бог с вами! Вы успокойтесь, успокойтесь, голубчик вы мой. Пойдемте. Я ему скажу, чтоб не лупал. Тоже мне! Завели манеру на Николая Яковлевича нашего лупать!

И Райка, многозначительно на меня оглянувшись, приобняла за худые плечи несчастного старичка и повела его в палату. Я осталась стоять, прислонившись к стене возле поста. Райка вернулась через пять минут, возводя глаза к небесам.

– Пойдем в сестринскую. Я чайку поставлю. Замоталась уже. Там, представляешь, – она хихикнула, – мужик медитирует. Сидит на кровати в позе лотоса и смотрит. Не на Левочкина, конечно… Просто перед собой. А этот, дурак, весь извелся. Пять человек в палате – ужиться вместе не могут. Бегают, жалуются. Я тут как вожатая в пионерском лагере. Дурдом.

– Как Паша? Уже ушел? – спросила я, помешивая щедро насыпанный мне в чашку сахар.

– В пять часов понесся. Он сегодня Настасью из садика забирает. – Райка отпила сладкого чая и зажмурилась от удовольствия, как кошка.

– Забыла… Я же тебе шоколадку принесла, – я взяла из сумки шоколадку и положила на стол.

– Да ты моя лапочка… – умильно проговорила Райка и радостно зашуршала фольгой. – Ну так чего у тебя стряслось? Надеюсь, не заболела?

– Райка, ты еще не забыла, как гадать на картах? – начала я понемногу поворачивать в нужную мне сторону.

– Ты что, влюбилась? – насторожилась она и даже перестала жевать, как будто хуже этого со мной ничего произойти не могло.

– Да нет, – ответила я уклончиво. – Дело не во мне. Просто мне понадобится твоя помощь. Ты же на работе не каждый день?

– Сутки через двое, – ответила Райка.

– Вот и прекрасно.

Когда я поведала ей обо всем, что наобещал мне Антон, Райкины глаза загорелись.

– А что скажет Паша? – неуверенно спросила я. – Он не будет возражать?

– Гелка, ты неправильно ставишь вопрос. Не что скажет Паша, а что я скажу Паше! Но это я беру на себя. Ты когда мне в прошлый раз звонила и говорила, что этим занялась, я тебе прямо позавидовала. По-хорошему, конечно. И я ведь кое-что умею. Слушай, ну ты прямо так кстати с этой своей идеей. Я уж тут извелась. Денег не хватает. Перспектив никаких.

Пашка каждый день на отделении. Я уж думала сама дать объявление в какую-нибудь дешевую газетенку – гадание там, то да се. И тут ты! Вот это судьба!

– А как мы наш салон назовем? – спросила я воодушевленно.

– Что-нибудь из наших с тобой имен. Райский ангел. Или ангельский рай.

– Можно и фамилии задействовать. Плохо, что ли – Май и Райкина. Рай, труд, май! – засмеялась я. – Майский рай.

– Райский май, – прыснула Райка.

– Ангел&Рая, – изрекла я и подняла палец. Что-то со мной произошло. Я произнесла «ангел» и начала медленно, но неотвратимо краснеть. И никаким усилием воли затормозить эту странную реакцию у меня не получалось. Вот еще напасть…

– Впечатляет, – глубокомысленно согласилась Рая.

– Да, кстати, – небрежно спросила я. – А ты, случайно, не знаешь, как снимать приворот на крови с женатого? А то ведь мало ли кто к нам с какими проблемами пойдет. Меня тут спросили, а я не знаю.

– Бабка говорила. Я помню. Приворот на крови вырывается с мясом. Только с чьим, я не знаю. Я это для себя так понимаю: он связывает двоих, как веревка. Чтобы оборвать – или у него кусок мяса вырвется, или у нее. Но лучше в это не соваться. Я так считаю. И вообще, давай определимся, за что мы беремся, а за что нет. Я, конечно, кое-что от бабки помню… Но сама понимаешь. Такого можно наворотить!