Да и бежать было некуда. Через две недели он умрет, так и не успев ничего довести до ума.
Никлас оглянулся на Мину. Открыл рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыл.
Сделал ли он для них все, что мог? Был ли Натали хорошим отцом? Будет ли им его не хватать? И что скажут коллеги на работе?
Пуловер Натали ободряюще подмигнул красным и зеленым.
Никлас действительно не хотел умирать.
Визитка упала на пол. Он оставил ее там.
Глубоко вздохнул и провел ладонью по лицу.
Последние двадцать лет были действительно неплохими. Ни малейшего основания для жалобы. Но, как он только что сказал Мине, «это скоро пройдет».
Через четырнадцать дней, один час и двенадцать минут. Две уже, наверное, можно вычеркнуть.
Винсент лежал на полу своей гримерной в театре «Скала» в Карлстаде.
Он выключил потолочные лампы, оставив освещение только вокруг зеркала.
Зеркало в гримерной, в окружении теплого света, один из немногих стереотипов публики, соответствующих реальности закулисной жизни. Возможно, здесь не обошлось без голливудского влияния, но эти лампочки – действительно красивая, романтическая деталь. С этим трудно поспорить.
Шоу закончилось час назад. Сейчас команда Винсента демонтировала декорации на сцене, располагавшейся ниже гримерки и зеленой комнаты.
Всю сценографию, реквизит и громоздкую осветительную установку разобрали и погрузили на два больших грузовика. Обычно к этому подключали и местных сценических рабочих, а администратор гастролей Ула Фукс был легендой шоу-индустрии Швеции, тем не менее на демонтаж и погрузку обычно уходило не меньше трех часов. Но чего команда наверняка не знала, так это того, что пара часов захватывающего шоу требовала от Винсента как минимум семи часов далеко не такой увлекательной работы, до и после выступления. И так каждый вечер.
Винсент осторожно двинул корпусом, нащупывая более удобное положение. Какой все-таки жесткий линолеум! Взглянув на диван, он подумал, что отдыхать следовало скорее там. Но поздно. Сейчас Винсент мог лежать, только где упал.
Театр «Скала» полон нечетных и потому крайне неприятных чисел. Высота потолка над сценой пять метров – ну чего им стоило сделать шесть? С потолка свисает семнадцать планок, на которые крепят лампы и декорации. Тоже не самое удачное число. Правда, «пять» плюс «семнадцать» – «двадцать два». Уже лучше. «Два» плюс «два» четыре, именно столько выступлений предстоит ему в этом театре.
На вешалке сценический костюм. Последнее выступление перед Рождеством. Три акта. Вот черт, этого он не учел. Зато так вспотел к концу шоу, что, только войдя в гримерную, сбросил с себя все, до майки и трусов. Что опять-таки к лучшему. Потому что, если в гримерку кто-нибудь войдет, Винсенту лучше лежать на полу в трусах и майке, чем в полном облачении. Прошлый опыт показывает, что так он выглядит не настолько мертвым.
Грохот со стороны сцены заставил Винсента вздрогнуть. Похоже, что-то сломалось. Догадку подтвердили громкие возмущения Улы, но Винсент давно понял, что есть вещи, о которых лучше не знать. В начале карьеры шоумена он еще пытался помогать сценическим рабочим. Был наслышан об артистах, которые так высоко задирают нос, что знать ничего не хотят, кроме своих номеров, и очень боялся выглядеть одним из них. Но быстро понял, что только мешает рабочим. Для всех будет лучше, если менталист будет держаться в стороне, пока они не закончат.
Что означало еще как минимум час на твердом полу. Наверное, это к лучшему, с учетом того, что вернулась головная боль. На столе пустой стакан с налипшими на стенках белыми крупинками. «Трео» – с некоторых пор Винсент пристрастился к шипучим таблеткам. Желательно с кофеином.
Можно принять еще, но вряд ли поможет. Вместо этого Винсент прищурился и вздохнул в ожидании, когда боль пройдет сама собой. Или хотя бы немного отпустит. Раньше он просто уставал после выступлений. Но, похоже, много думать действительно вредно. Эта головная боль была чем-то новым. Тем, что он впервые почувствовал месяцев шесть тому назад и что довольно скоро стало обычным состоянием. Иногда она усиливалась, иногда ослабевала, но всегда была с ним, что внушало опасения. Винсент уже не мог вспомнить, каково это – жить без головной боли.
Он отказывался верить в то, что это связано с возрастом. Как-никак до полувекового юбилея оставалось несколько месяцев. Да и выступления были не более напряженными, чем раньше. Два варианта: либо в мозгу опухоль, либо это психосоматика. Вряд ли первое, потому что других симптомов опухоли не наблюдалось. Но, если головная боль вызвана самим Винсентом, зачем он это делает? Что такого хочет сказать сам себе?
Теперь, как и всегда, впрочем, была бы кстати Мина. У нее наверняка нашлось бы хоть какое-то объяснение. После событий прошлого лета, с Натали и Новой, они виделись всего-то пару раз. Отчасти потому, что оба были заняты каждый своим, он – подготовкой к новому шоу, она – новыми расследованиями. Отчасти потому, что разделявший их порог все еще казался слишком высоким, чтобы его можно было преодолеть без привязки к полицейской работе.
Но даже когда они виделись, это были короткие, мимолетные встречи. Головная боль переносилась легче, когда Винсент был с Миной. И тень, затаившаяся глубоко внутри, не давала о себе знать.
Репутация полицейской группы, где работала Мина, упрочилась в глазах руководства, что означало новые расследования и новую работу. А когда работы не было, Умберто из ShowLife Production планировал очередной гастрольный тур для Винсента. Так что он с почти садистской точностью совпадал с отпуском Мины. Как будто ее босс и его администратор сговорились не давать Винсенту и Мине быть вместе.
Было еще кое-что: загадка, хранившаяся у него в кабинете, о которой Винсент не решался говорить даже с Миной. Возможно, именно она и стала источником головной боли. Осенью Винсент много думал об этом, но ни на йоту не приблизился к решению. Но он воспринял эту угрозу всерьез, по крайней мере в этом пункте упрекнуть себя было не в чем.
Кем бы ни был тот, кто отправил ему первое письмо шесть месяцев назад, этот человек отличался завидным терпением.
Так или иначе, это проблема его и только его. Винсент ни в коем случае не хотел обременять этим Мину. Тем не менее каждый раз после очередного выступления надеялся, что она поджидает его там, за кулисами. Как в тот раз, когда они впервые встретились в Евле. Но ничего подобного не происходило. У Мины была своя жизнь, у Винсента своя. Факт оставался фактом: виделись они крайне редко.
Зато с конца лета Винсент мог проводить значительно больше времени, чем раньше, со своей семьей. Пока из-за сломанной ноги он мог передвигаться только на костылях, ни о каких шоу речи не было. Винсент оставался дома круглые сутки, как того и хотела когда-то его жена Мария. Которая, однако, уже через несколько дней разочаровалась в своем желании. Да и дети, не привыкшие подолгу видеть папу, забеспокоились.
Наконец глубоко внутри зашевелилась тень.
Все пришло в норму, как только Винсент снова начал гастролировать. Он как будто наверстывал упущенное, проводя иногда по два выступления в день. Смысл в том, чтобы не мучить себя бесполезными размышлениями.
Винсент уставил взгляд в потолок. Можно ли повредить клетки мозга, если слишком интенсивно его использовать? Нет, наверное. И все-таки не мешает проверить. Потому что на сцене театра «Скала» в Карлстаде он почувствовал именно это.
Винсент закрыл глаза и добавил головную боль к длинному списку того, что надо обсудить с Миной.
Акаи решительно шел по платформе. Он давно усвоил, что, если выглядеть так, будто знаешь, что делаешь, никто не станет задавать вопросов. Оранжевый жилет тоже пришелся к месту. Он делал Акаи невидимым в глазах усталых пассажиров вечернего метро.
Уцепиться не за что, для них Акаи – один из рабочих подземки, что чистая правда. Разве что не в том смысле, какой вкладывают в это люди.
