12/25–26.XII.41[202]
12 ч. дня
Ласточка моя Олёль, радостно взволновали меня твои последние письма! Как я тобой счастлив, детка, как светит мне твое глубокое чувство! Необычайная, чистая, небесная! Не называй меня великими словами, недостоин я. Оля-голубочка, не думай, что я удовлетворен «оригинальностью наших отношений»! Каждый день разлуки с тобой — для меня ужас, утрата заветной надежды… — ты знаешь. Быть с тобой, слиться не только душой — чувством, а всем в нас… дать жизнь… Господи, думать страшно, что все обратится в призрак, — что мы не встретимся! Что скрывать, так мало надежды, что могу получить позволение приехать. Но, родная… не будем же терять последней надежды. Оля, меня пугает это твое слово о «завещании». Оля, не теряй веры, молись, будь крепкой, — только через молитву найдем силы. Знай, что я верен тебе, что я хочу быть достойным твоей великой любви, тебя! Я — как «рыцарь бедный», твоим образом жив, тебя лелею, тобой дышу. «Пути» я буду, начну писать, — для тебя, во-имя твое. Клянусь тебе. Условия моей неустроенной — бытовой — жизни и события мешают, — горение тобой все закрывает… Олёк! Это бред был, что надо «беречь» Дари! Только тобой и могу ее писать, без тебя — не было бы ее, клянусь. Нет минуты в днях моих, чтобы не думал о тебе, не жил тобой. Единственная, все заполнившая, — не знал никогда, чтобы могла быть такая любовь. Вечная, последняя для меня на земле, козочка моя! Да, то словечко в «Лиэбе» — «геслейн» — козочка! Не отвечаю тебе на письма, а лишь пытаюсь успокоить тебя. Оля, я счастлив, как ты открылась, открывалась мне, — и твои слова — о любви — такое головокружительное счастье, до задыхания, до пьяного восторга. Как ты умна! как тонко разбираешься в искусстве слова! Ты, Оля, сама не знаешь, как ты драгоценна, — явление необычайное. Ты — готовая, ты должна писать, что хочешь, как хочешь, — ты _е_с_т_ь_ уже! Решись, начни, — это тебя успокоит. Олёк, следи за здоровьем, ешь больше, принимай «селюкрин», укрепишься. Не будем ни на миг терять надежды. Не насмешка же над нами — чудо нашей встречи! Я трепещу перед тобой, недостойный твоей любви. Оля, мученица, бедная моя страдалица… — сколько вынесла ты! Оля, ты можешь сжечь мои письма? я не могу — твои, ни за что: это — ты, живая, вечная. Ты можешь закрыть себя, снять свое имя, но отнять у жизни ценнейшее, — подобного не было в веках! — это грех. Мы поем друг-друга. Мы находим новое в любви, столько духовно ценного, исключительного! Эти обмены чувством — это же наши дети, это свет наш… — это святое наше… — и сжигать этого _н_е_л_ь_з_я. Олечек, я плавлюсь в твоей любви, я сладостно сгораю… — и ни за какие блага не отказался бы променять эту «муку любви»… — пусть даже она и не увенчается. Я знаю твои страдания… но помни же, ты в расцвете красоты и силы, ты должна жить, у тебя будут цели, если судьбе угодно будет отнять меня. Первое — ты должна быть здорова сильна духом, верой, надеждой. Ты много перенесла, м. б. это последнее твое испытание. Надо быть смелой, гордой, — и вынести. Почему ты не ценишь даже — пока — _т_а_к_о_е_ счастье? Вспомни, сколько вокруг страданий, и — безнадежности, у стольких! Вдумайся, Оля… — твои слова повторяю: пребудь в Воле Господа! У тебя есть предчувствие, что «устроится» — и живи этим пока… — я знаю, что у тебя воли больше, нежели у меня. Не отдавайся набегу острых дум, не запугивай себя невозможностями… — мы живем в такое время, в вихре таких событий, когда _в_с_е_ _в_о_з_м_о_ж_н_о. Правда, не по времени _т_р_у_д_н_а_ любовь наша, так несвоевременно случилась она! кто знает, что _б_у_д_е_т?! Как же можно отчаиваться, терять себя? Верь же мне, дорогая птичка моя, бесценная… — только надеждой на встречу с тобой и жив. Будем же верить, молиться, умолять Господа! Помни: _н_е_ _с_л_у_ч_а_й_н_а_ наша любовь, она — _н_у_ж_н_а_ нам обоим. Для чего, во что выльется — кто может знать?! Верь, верь… И не мучай себя призраками: я — твой, и только твой. Таким и останусь, до конца, какой бы ни был он. Я счастлив уже и тем, что ты _е_с_т_ь, что ты — в тепле, с мамой с братом, что ты не нуждаешься, что ты можешь лечиться, что ты так еще юна! Твои 37 лет..! Да ты еще 30 лет будешь свежа сердцем, прекрасна телом, — вся — несказанная. С твоей душевной сущностью — ты долго-долго будешь юна, свежа, светла. Мне больно помыслить, что кто-то другой может дать тебе полное счастье… — но, Оля… — я так люблю тебя, что гашу боль эту… — только бы ты была счастливой. Ты знаешь сама, что наша любовь, наш «обмен» выбил в тебе много чудесных искр, ты зреешь душой несомненно, раскрываешься, расцветаешь… все прекрасней ты, все полней чувствами… — какая же эта сила для твоей будущей творческой работы! И я счастлив, что являюсь кремнем для твоего огнива. От нашей _п_о_л_н_о_й_ встречи, — душевно-телесной, — ты, конечно, еще пышней бы расцвела… вошла во всю полноту сил души-сердца! О, какой бы это был пожар чудесный! У меня сердце обмирает… только помыслю..! Влиться в тебя, в тебе сгореть… — о, дух захватывает от такого счастья! Олюша, я сегодня ночью проснулся — и так хотел тебя..! до слез, так и уснул в слезах. Дай мне твою чудесную, милую головку, я положу ее себе на грудь, я буду ласкать твои локончики, целовать лобик твой, бровки-ласточки, грудки твои нежные, голубка, душку твою… и всю, всю заласкал бы, о, как заласкал бы! — и ты отдала бы мне всю страсть свою, и жизнь дала бы… нашему ребеночку, — о, как я верю! — и это был бы чудесный, светлый, красивый, гениальный, да… — ты же необычайная, моя небесная невеста, моя Олёль! До боли острой я тебя люблю, до сладкой боли. Я слышу тепло твоих объятий, жарких, нежных, бурных, дающих жизнь, ищущих ее, — чтобы дать ее другому существу! Оля, я безумствую, я горю, тоскую, стражду, зову тебя, как никогда еще не звал! Я не могу без тебя, я весь сгораю без тебя.
Сегодня, — перерыв — 26-го, нашел твою карточку — «с новым годом!» — благодарю. Твои мотыльки, цвета сомон, цикламен, дают новых, новых детей, я над ними стою и плачу. Оля, где же ты?! Оля, какая это му-ка — не иметь тебя. Я счастлив, что ты молишься. Молись, Олек мой. Какое видение было тебе в ночь на Св. Николая? Ты велишь напомнить. Все мне скажи. Оля, как ты чудесно-тонко говоришь о «Солнце мертвых». Да, Оля, я не зло давал книгами, я жалел _в_с_е_ в мире, в Божьем мире. Я знаю: _н_и_к_т_о_ не написал бы «Солнце мертвых». _З_н_а_ю. Это мне Господь помог. И как же скоро я написал! Писал — в болях, — напишу страницу — и катаюсь от болей — «язва» — на диване, перерыв, опять пишу… — и какое было облегчение, когда я кончил пьяниссимо, грустно — пением дрозда! _С_в_е_л_ — к минору — такое страшное! — Оля, я не отвечаю на твои последние письма, я отвечу, я в угаре от тебя, в тумане от твоей кружащей меня любви, от твоей страсти. Ты — Женщина, вся, вся, дивная, чудесная, как никакая другая… все заполняющая, зовущая, влекущая, все отдающая! Свет мой, моя любовь, моя Царица, моя Небесная-земная, моя дружка, любимка, нежка, ласка, дурманка моя, — о, как я тебя жду, хочу, зову! И — бессилен перед далью, — неурочность бьет любовь нашу, но не охладит, нет, — может убить, но это только — убив жизнь. «Лиэбе ин дер Крим» — в переводе — слабо, не то, нет музыки, — и вишни — не вишни, у меня персики там, пер-сики… сочные, как ты! Моя Нургет — это все зачатки будущих женщин нежных… твои предтечи. Оля, я тебе все, все отдаю, все посвящаю тебе, что не отдал еще… — всего себя тебе отдаю! «Куликово поле» — твое! Я тебе пошлю — сам перепишу. Оля, я буду, если буду здоров, писать «Пути»… — так трудно сейчас, в холоду, в посещениях, все отрываться надо… — для всего. Оля, я просил своих милых бывших переводчиц в Гааге — мадмуазель де Хааз — «Мери» переводили для большой старинной газеты481 когда-то — послать на Сережу — к нашему Рождеству — или шоколадных конфет тебе, или — ландыши. Думаю, они это сделают. Я написал, что сосчитаюсь в Париже с их родственником. Написал им еще 17. Я послал тебе 19-го «Эр блэ» и «грушку», сам очистил и сварил варенье, для тебя! Шоколад не вместился в вес, оставил. Пьяных вишен не мог достать, но я найду что-то, мне обещали. Мне так радостно хоть чем-нибудь тебя развлечь, приласкать, мою нежную, мою светленькую Олю, мою единственную девочку. Так любить как я, — такое счастье! И быть так любимым! Зорька-зорька моя, свет мой последний, «вечерний»… — будь спокойней, будь счастливой этим малым счастьем — верь, надейся, Оля! Будь сильной, будь стойкой, — черпай силу в молитве! Только она даст силу, волю. Как ты чудесно говоришь о любви женщины, о любви — к женщине! О — героине любви! О сущности любви к _н_е_й, и «вечно-женственном».
