— Кто это был? — неожиданно спрашивает она, оглядываясь на заведение, которое мы оставили.

— Андрей? Мы дружим с универа, — говорю я, испытывая странную неловкость. Почему она спросила?

Ветер усиливается. Поднимает с земли одинокий пакет и закручивает его в воздухе, потом ослабевает, оставляя его медленно оседать. В воздухе пахнет ливнем, слышны отдалённые раскаты грома. Вижу, что Марина начинает дрожать, но обнять её не успеваю — подъезжает машина, и мы устраиваемся в салоне.

— Я хочу к себе домой… пожалуйста, — просит Марина, оборачиваясь ко мне, когда автомобиль трогается с места. В полумраке улавливаю стальной отблеск в её глазах и даю инструкцию водителю. Когда заезжаем во двор со старыми кирпичными пятиэтажками, я прошу его оставить нас одних.

Уступаю её желанию, разжимаю ладонь, которую держал всю дорогу. Она делает глубокий вдох, и я слышу, как дрожит её дыхание на выдохе. Марина садится ко мне в пол-оборота и смотрит пристально. Я же не выпускал её из вида, пока ехали.

— Марин…

— Глеб…

Мы произносим одновременно, и я осознаю, что не хочу слышать то, что она собирается сказать. Первые капли дождя начинают ударять по крыше, и я прислушиваюсь к себе.

— Я был не прав, что пригласил тебя туда, Марин. Я не узнал… точный формат. Это моя вина. Я не знаю, что там произошло, но мне жаль, что тебе пришлось это пережить. — Слова пришли будто сами собой. Я жду её реакцию и не могу угадать, какой она будет. Не знаю, что она скажет, и ловлю себя на мысли, что эта неизвестность меня пугает. Угрожает тем, что я перед ней бессилен. Я слышу ускоряющийся стук собственного сердца, который не волновал меня уже несколько долгих лет, и готовлюсь услышать ответ той, из-за которой оно так беснуется в груди.

— Я хотела поговорить, — произносит Марина, словно не слышала ни слова из моего монолога.

— Я понял.

— Ты же помнишь, о чём мы договорились? — Она поднимает на меня взгляд, и я киваю. — И я помню. Я хочу закончить наши отношения.

— Наши отношения? — переспрашиваю, желая просто зацепиться, чтобы выиграть время.

— Встречи… Называй, как хочешь.

— Почему, могу узнать?

— Ты мне не говорил, почему хочешь… именно так. Давай и я не буду уточнять?

— Хорошо. Но не отрицай, что твоё решение созрело после этого… праздника. Расскажи мне, что тебе не понравилось там?

— Зачем?

— Мне надо знать. Или спроси меня, что я думаю обо всём этом и зачем вообще поехал туда.

— Не хочу… — отзывается Марина тихо, и я начинаю чувствовать безысходность своих попыток разговорить её. Отвернувшись, провожаю глазами пробегающих рядом людей, спешащих в укрытие, а потом смотрю на Марину.

— А чего хочешь?

— С тобой — ничего. Хочу уйти, забыть и больше никогда не посещать… вечеринок в таком стиле.

— Я не хотел впутывать тебя, но, увы, не я придумал эти правила.

— Я и не виню тебя. И эти люди пусть живут как хотят, мне всё равно. Дело вообще не в этом…

— В чём же?

— Я больше не хочу продолжать наши отношения.

— Но ты сама на это пошла…

— Ты прав, я сама согласилась на твои условия. И ты сказал, что мы можем прекратить в любой момент. — Она замолкает и тянется к дверной ручке.

— Я открою, — предупреждаю и выхожу из машины со своей стороны.

Оказавшись на улице, чувствую, как крупные капли дождя ударяют по лицу, и смотрю в тёмную бездну, в которую превратилось небо. Скидываю пиджак и открываю дверь для Марины.

«Вот так просто позволишь ей уйти? Отпустишь?» Вопросы, обращённые к самому себе, остаются без ответов.

Помогаю Марине выйти из машины и, накинув пиджак на её плечи, веду к подъезду. Дождь усиливается, только мы оказываемся под козырьком.

— Подожди, Марин. — Я останавливаю её руку с ключами. — Давай ты отдохнёшь, подумаешь, и мы встретимся, поговорим спокойно.

— Я спокойна, Глеб, и я всё решила. Дай мне уйти.

Настойчивость её голоса и непоколебимость слов сбивают меня с толку. Я выпускаю её руку из своей и в ступоре смотрю, как она возвращает пиджак, а затем исчезает в тускло освещённом подъезде.

Я спокоен. Всё под контролем. Ничего непоправимого не произошло. Просто расставание с очередной девушкой… С одной только поправкой — не по моей инициативе. Сознание отвергает такое развитие событий. От меня никогда не уходили. Она вернётся. Вернётся же?

Спускаюсь с крыльца. Дождь успел образовать возле него лужу, в которую я благополучно наступаю. Стою, тупо уставившись на то, как мои ботинки наполняет грязная вода, а потом, задрав голову, подставляю лицо сильному ливню. Он хлещет нещадно, но меня не пробирает, мне мало. Хочу, чтобы он бил сильнее!

Безразлично двигаюсь к машине, открываю дверцу, кидаю пиджак и сажусь сам.

— Домой… — произношу я сипло, закинув голову на подголовник.

Виски… Работа и виски. Но, как на зло, впереди выходные… Поэтому из двух остаётся одно.

Вынырнув из раздумий, я в какой-то момент понимаю, что Виктор везёт меня за город, хотя я имел в виду городскую квартиру. Даже мой водитель не считает, что это мой дом, что уж говорить о Марине, которую, наверное, передёргивало от одной мысли провести там ночь.

Как же всё заебало! Как я устал!

Нахер! Пошло оно всё к чертям собачьим!

Завтра всё пройдёт. Надо просто уснуть. Обязательно пройдёт…

Глава 50

Проснувшись утром, нахожу себя в объятиях пузатой бутылки любимого напитка. Встряхнув головой, тут же морщусь — лучше обойтись без резких движений. Уснул прямо в одежде, тело затекло от неудобной позы, а в горле — пустыня Сахара.

Подношу часы к глазам и, проморгавшись, распознаю на них стрелки. Они указывают почти на шесть утра. Уже давно рассвело, сейчас время самых коротких ночей и бесконечно долгих дней… Всегда любил этот период — можно работать, пока не треснет.

Встаю с дивана и, пошатываясь, плетусь в сторону бара. Тут должна быть вода. Нахожу её и жадно пью большими глотками, попутно осматривая чопорный кабинет. Я и виски на дне бутылки выбиваемся из общей картины идеальной чистоты. Вчера подниматься в спальню не хотелось, остался пить тут. В доме тихо: персонал знает, что меня не стоит тревожить лишний раз, тем более у них здесь другие приоритетные задачи.

Вижу из окна, как сиделка катит коляску с мамой по дорожке. Они живо общаются, что-то рассказывая друг другу. Это у меня от неё, наверное, — просыпаться рано. Отец тоже вставал ни свет ни заря и сразу начинал дела. Хотя, подозреваю, это была мамина заслуга, именно она переориентировала его на ранний подъём.

Что ж, надо привести себя в порядок. Не гоже сыну появляться в таком непотребном виде перед матерью. Выхожу из кабинета не боясь пересечься — мама живёт в боковом крыле с отдельным входом. Сама настояла на этом, сказав, что центральную часть дома должен занимать я со своей семьёй. Вот мы и жили тут с Арсом вдвоём. Правда, теперь он собрался выпорхнуть из гнезда. Ещё одна проблема. Они все сговорились, что ли?

Приняв холодный душ и аспирин, спускаюсь в гостиную и встречаю горничную.

— Доброе утро, Глеб Николаевич! — здоровается она приветливо.

— Доброе. Мария Павловна уже завтракала?

— Нет, сказала, что позавтракает с вами, когда вы будете готовы.

— Накрывайте через полчаса, — говорю ей, выхожу во двор и направляюсь к озеру — мама любит спускаться к воде с утра.

Моя «усадьба», как окрестили её журналисты, раскинулась на приличной территории. Я объединил два участка: к старому, приобретённому ещё отцом, добавил большой кусок с живописным выходом к озеру и другие постройки, изменил фасад. Получился внушительный особняк в английском стиле, но мама так и осталась в старой части, где они жили с отцом.

Выхожу из тени деревьев на открытую площадку, где, по моему замыслу, должен был быть пляж. Солнце уже вовсю припекает, будто и не было ночной бури. Вижу, как мама, опираясь на трость, стоит на самом берегу и смотрит вдаль. Услышав мои шаги, она оборачивается, и привычная ласковая улыбка озаряет её лицо.