Покрытый язвами, палимый солнца зноем,

Простертый на песке;

Кровавые глаза померкли; обессилен

Могучий зверь поник:

Отверзтый зев его шипучей пеной взмылен

И высунут язык…

Вдруг рог охотничий пустынного простора

Всю площадь огласил,

И спущенных собак неистовая свора

Со всех рванулась сил!

Завыли жадные! последний пес дворовый

Оскалил острый зуб,

И с визгом кинулся на пир ему готовый

На неподвижный труп!

Борзые, гончие, лягавые, бульдоги,

“Пойдем!” и все пошли:

“Нет вепря короля! Возвеселитесь боги!

“Собаки короли!

“Пойдем! Свободны мы! Нас не удержат сетью,

“Веревкой не скрутят!

“Суровый сторож нас не приударит плетью,

“Не крикнет: пес, назад!

“За те щелчки, толчки хоть мертвому отплатим!

“Коль не в кровавый сок

“Запустим морду мы, так падали ухватим

“Хоть нищенский кусок!

“Пойдем!” И начали из всей собачьей злости

Трудиться, что есть сил;

Тот пес щетины клок, а тот кровавой кости

Обрезок ухватил,

И рад бежать домой, вертя хвостом мохнатым,

Чадолюбивый пес

Ревнивой суке в дар и в корм своим щенятам

Хоть что-нибудь принес.

И бросив из своей окровавленной пасти

Добычу, говорит:

“Вот ешьте! Эта кость — урывок царской власти!

18 [сентября]. Вчера праздновали именины милейшей бабушки Любовь Григорьевны Явленской. Сегодня празднуем день рождения ее милейшего внучка А. А. Сапожникова. А пока еще не грозит завтрак, то я по-вчерашнему воспользуюсь безмятежным утром и перепишу еще одно стихотворение из заветной портфели нашего обязательнейшего капитана.

Русскому народу

— Меня поставил бог над русскою землею,—

Сказал нам русский царь:

— Во имя божие склонитесь предо мною,

Мой трон — его алтарь!

Для русских не нужны заботы гражданина,

Я думаю за вас!

Усните. Сторожит глаз царский властелина

Россию всякий час.

Мой ум вас сторожит от чуждых нападений,

От внутреннего зла,

Пусть наша жизнь течет вдали забот в смиреньи,

Спокойна и светла!

Советы не нужны помазаннику бога:

Мне бог дает совет.

[Народ идет за мной невидимой дорогой

Один я вижу свет.]

Гордитесь, русские, быть царскими рабами,

Закон ваш — мысль моя!

Отечество вам — флаг над гордыми дворцами,

Россия — это я.

Мы долго верили: в грязи восточной лени,

И мелкой суеты

Покорно цаловал ряд русских поколений

Прах царственной пяты.

Бездействие ума над нами тяготело.

За грудами бумаг,

За перепискою мы забывали дело;

В присутственных местах

В защиту воровства, в защиту нераденья

Мы ставили закон;

Под буквою скрывались преступленья,

Но пункт был соблюден;

Своим директорам, министрам мы служили,

Россию позабыв,

Пред ними ползали, чинов у них просили,

Крестов наперерыв;

И стало воровство нам делом обыденным,

Кто мог схватить — тот брал,

И тот меж нами был всех более почтенный,

Кто более украл.

Развод определял познанье генерала

Глуп он, или умен,

Церемониальный марш и выправка решала.

Чего достоин он.

Бригадный командир был лучший губернатор,

[Искуснейший стратег],

Отличный инженер, правдивейший сенатор,

Честнейший человек.

Начальник, низшего права не признавая,

Был деспот, полубог;

Бессмысленный сатрап был царский бич для края,

Губил, вредил, где мог.

Стал конюх цензором, шут царский адмиралом,

Клейнмихель [213] графом стал!

Россия отдана в аренду обиралам…

Что-ж русский? Русский спал…

Кряхтя, нес мужичок, как прежде, господину

Прадедовский оброк;

Кряхтя, помещик нес вторую половину

Имения в залог.

Кряхтя, попрежнему дань русские платили

Подьячим и властям,

Качали головой, шептались, говорили,

Что это стыд и срам,

Что правды нет в суде, что тратят миллионы,

— России кровь и пот,

На путешествия, киоски, павильоны, [214]

Что плохо все идет.

Потом за ерелаш садились по полтине;