Задумка Дювивье мне понравилась, но в тот момент меня интересовало другое.

— Мсье, позвольте задать вам один вопрос, — начал я. — Я слышал о «Деревенском танце». Никогда не видел самого барельефа, но его покупка вашей Национальной галереей получила широкую огласку, поскольку, вы уж меня извините, многие полагали, что этим деньгам власти Сен-Мишеля могли найти лучшее применение. Однако, удивление, которое вы отметили на моем лицо, вызвано не тем обстоятельством, что барельеф у вас, а вашим предложением. Со временем барельеф, конечно, будет дорожать, но ваш музей заплатил за него, насколько мне помнится, не намного больше, чем двадцать тысяч долларов… тех денег, которые вы готовы поставить на кон, утверждая, что я не смогу провезти барельеф в Соединенные Штаты. И такую сумму выручить за него удастся только при продаже законным путем, на аукционе, что невозможно.

Пока я говорил, улыбка медленно сползала с лица Дювивье. А по выражению глаз я видел, что сильно его разочаровал.

— Вы не понимаете, мсье, — и в голосе слышалась неподдельная грусть, причиной которой послужила, само собой, моя невежественность. — Для вас, особенно после неудачного вечера за карточным столом, двадцать тысяч долларов — целое состояние, а для меня — нет. Денежная стоимость барельефа меня не интересует. Я не собираюсь его продавать. Я хочу, чтобы он находился при мне, — такой взгляд мне доводилось видеть не раз. Взгляд фанатика. Коллекционера с большой буквы. — Вы и представить себе не можете, — он покачал головой, — … какой он красивый.

Тут он ошибся. Представить я, конечно, мог. И в тот момент человек этот мне даже вызвал у меня симпатию. Но лишь на момент. Пари, однако, есть пари, и никогда раньше мне не предлагалось выиграть так много, рискуя совсем малым. И я полагал, что знаю, как доставить барельеф в Соединенные Штаты, особенно с Барбадоса. Я уже начал более детально разрабатывать возникшую идею, когда в мои размышления ворвался нетерпеливый голос Дювивье.

— Что скажете?

— Я готов с вами поспорить. Но потребуется время.

— Сколько времени? — теперь, когда я согласился, от напускного дружелюбия не осталось и следа, оно исчезло как из голоса, так и из манер. Для него я превратился в наемного работника.

Я прикинул в уме.

— Трудно сказать. Возможны варианты. Не больше двух месяцев, но и не меньше одного.

Он нахмурился.

— Почему так долго?

Я пожал плечами и потянулся к стакану.

— Хорошо, — с неохотой выдавил он из себя. — И как вы. собираетесь пронести барельеф через таможню? — я так мило ему улыбнулся, что остальные вопросы отпали сами собой. — Я дам вам мою визитную карточку. Вы вручите ее моему другу на Барбадосе и получите взамен барельеф. А потом… — тут уже улыбнулся он, правда на этот раз в этой улыбке явственно проглядывал звериный оскал, — …наше пари вступит в силу. Встретимся мы в моей квартире в Нью-Йорке.

Он дал мне визитку с своими адресом и телефоном, потом вторую, на которой нацарапал имя и адрес барбадосского друга. Мы допили то, что оставалось в стаканах, обменялись рукопожатием, и я отбыл, довольный и тем, что вновь работаю, и расставанием, пусть и на время, с Дювивье.

* * *

Хюигенс замолчал и выразительно посмотрел на меня. Я, разумеется, правильно истолковал его взгляд и махнул официанту. Кек подождал, пока пустые бокалы заменят полными, а когда заговорил, мне показалось, что он сменил тему. К счастью, я ошибся.

* * *

Всякий, кто говорит, что время путешествий на кораблях минуло безвозвратно, продолжил Хюигенс, никогда не видел буклеты карибских круизов, которые заполняют полки туристических агентств. Комфортабельные лайнеры в любой день недели готовы отплыть из Нью-Йорка, Балтимора, Норфолка, Майами и многих других портов, чтобы доставить американцев, располагающих кредитными карточками и свободным временем, к островам, где их ждут великолепные песчаные пляжи и ветерок, благоухающий тропическими ароматами. К их услугам круизы, во время которых проводятся турниры по бриджу и канасте. Желающих сыграть в гольф ждет специальный маршрут к Сен-Круа. Есть еще семидневные круизы на Багамы, восьмидневные на Ямайку, тринадцатидневные на Мартинику, даже, впрочем, меня это не удивило, трехдневные — в никуда. Вот мне и пришло в голову, что круиз может очень даже подойти, правда, далеко не всякий. Потому-то для выполнения поручения Дювивье я и попросил так много времени.

Я направился в туристическое агентство, расположенное в вестибюле отеля, где меня тут же забросали буклетами и расписаниями круизов. Я едва донес их до своего номера, не прибегая к помощи коридорного, уселся на кровать и начал выбирать тот, что соответствовал выставленным мною требованиям. Как только нашел, вновь спустился в вестибюль и представил мою программу агенту. Тот, должно быть, подумал, что у меня съехала крыша, но я объяснил, что страдаю синдромом Видгета и мне прописан морской воздух. Агент пожал плечами и взялся за телефон, чтобы забронировать мне билеты через центральный офис в Нью-Йорке. Там согласились на оплату не наличными, а по кредитной карте, и я искренне надеялся, что к тому времени, когда платежное поручение поступит в банк, деньги на моем счету обязательно появятся. Двумя днями позже, в Майами, я поднимался на борт комфортабельного лайнера «Андрополис», чтобы отправиться в шестнадцатидневный круиз. Я бы предпочел круиз меньшей продолжительности, но только этот полностью удовлетворял всем моим требованиям. Опять же, я полагал, что заслужил право на отдых.

Сразу скажу, от круиза у меня остались самые теплые воспоминания. Наверное, мне следовало взять с собой постоянную спутницу, но финансы этого не позволяли. Слишком много требовалось карманных денег на оплату счетов в барах и чаевых. Впрочем, на корабле хватало одиноких женщин, среди них встречались и симпатичные, так что дни летели незаметно. Мы продегустировали ромовый пунш в Очо-Риос, отбились от нищих в Порт-о-Пренсе, посетили замок Синей Бороды на Шарлотт-Амали и, наконец, добрались до Барбадоса.

Барбадос — очаровательный остров, изрезанный узкими дорогами, петляющими между плантаций сахарного тростника, который весьма эффективно скрывает движущиеся навстречу автомобили. Так что на взятой напрокат машине я добрался до указанного Дювивье дома, лишь трижды или четырежды на волосок разминувшись со смертью. Человек, которому я отдал визитку экс-президента, без малейшей задержки выдал мне барельеф. Похоже, только порадовался, что с него сняли ответственность за его хранение. Ко мне барельеф попал обложенный соломой, завернутый в бумагу и перевязанный бечевой. В таком виде я и повез его в порт, мимо дружелюбных островитян, которые демонстрировали свои счастье и беззаботность, бодро вышагивая по мостовой.

На борт «Андрополиса» я пронес барельеф без всяких проблем. Другие пассажиры, как муравьи сновали по трапу взад-вперед. Уходили с пустыми руками, чтобы вернуться нагруженными масками из черного дерева, фарфоровыми статуэтками и соломенными шляпами. Я предъявил вахтенному пропуск, поднялся на свою палубу и заперся в каюте, чтобы, наконец, увидеть барельеф, за доставку которого мсье Антуан Дювивье соглашался отвалить двадцать тысяч долларов.

Я развязал бечевку, развернул бумагу и поднял барельеф с ложа из соломы и включил настольную лампу, чтобы получше его рассмотреть. Поначалу я хотел убедиться, что в руках у меня не подделка, поэтому не сразу оценил красоту этого произведения искусства, но когда понял, что резчик действительно жил в Китае за десять веков до нашей эры, мне пришлось признать, что у мсье Дювивье, при всех его недостатках, отменный вкус. Я не мог не отметить, с каким мастерством резчик сумел передать атмосферу веселья, тончайшие нюансы, юмор. Каждая фигурка, сорок или пятьдесят женщин и мужчин, вырезанная на площадке шесть на восемь дюймов при толщине не больше трех, жила своей жизнью, причем безо всякого ощущения толчеи. Казалось, что до тебя доносятся звуки флейт, а фигурки двигаются в танце. Я еще несколько минут не мог оторвать глаз от шедевра, а потом положил барельеф на солому, аккуратно завернул и завязал, а потом сунул в вентиляционный короб моей каюты, довольный тем, что легко и непринужденно завершил первый этап операции. После чего поставил на место решетку, закрывающую короб, и приготовился насладиться последними тремя или четырьмя днями круиза: с Барбадоса мы взяли курс на Майами.