Мы взяли по стакану хереса и бисквиту. Эмерсон заговорил с Говардом о гробницах, а Сайрус отвёл меня в сторону.

– Вчера я получил ваше сообщение слишком поздно, чтобы ответить на него, – тихо объяснил он. – Что произошло?

Я рассказала ему о том, что произошло, и о наших планах на назначенный вечер.

– Полагаю, вы захотите присутствовать, – добавила я. – Миссис Джонс спрашивала о вас.

– Вот как? – На лице Сайруса появилась довольная улыбка. – Она та ещё штучка, согласны?

– Она умная женщина, – поправила я. – Я думаю, Сайрус, всё получится, если Энид сыграет свою роль.

Сайрус кивнул.

– Это была хорошая идея, миссис Амелия. Хотя и жаль, что я не увижу Рамзеса в роли томной египетской девушки.

Эмерсон потерял счёт времени, как и обычно, когда начинает говорить о гробницах, но я заметила, что он внимательно следил за Нефрет. Они с Долли сидели рядом на диване. Кто так решил, я не знала, но предполагала, что полковник. «Как же глупы эти мужчины», – подумала я. Его дочь и молодая женщина, на которой он предположительно (и тщетно) надеялся жениться, были примерно одного возраста, поэтому он, похоже, подумал, что было бы «прелестно», если бы они поближе познакомились. Обе девушки, безусловно, являли собой очаровательную картину: одна – вся в чёрном, оттеняющем серебристые кудри, а другая – в чисто-белом, с рыже-золотыми волосами. Но вот выражения их лиц были отнюдь не такими очаровательными. Я размышляла: о чём же они говорят, если это вызывает такую кислую гримасу у Долли и заставляет вспыхнуть голубые глаза Нефрет?

Наконец Эмерсон освободился и объявил, что мы должны идти.

– Картер приедет к нам на ланч, – сообщил он мне. – А потом обещал взглянуть на мою могилу.

– О, ты собираешься позволить ему сначала перекусить? – поинтересовалась я.

– В любом случае мы должны вернуться в дом, чтобы переодеться, – сказал Эмерсон, освобождаясь от галстука и куртки. – Нефрет не может лазить по горам в длинных юбках и фру-фру[197].

Я попросила Сайруса составить нам компанию, и мы поехали в его карете. Оставив джентльменов наслаждаться табаком на веранде, я проводила Нефрет в её комнату, чтобы помочь ей с крючками и пуговицами и спросить, как они поладили с Долли.

– Как мангуст и змея, – фыркнула Нефрет. – Мы естественные антагонисты.

– И почему так? – поинтересовалась я.

– Единственное, о чём она может говорить, – это флирт и мода. Я не могу определить, глупа ли она от природы или её мозг изувечили после рождения – так же, как бинтуют ноги китаянкам[198].

– Думаю, последнее, – расстегнула я костяной воротник[199]. – Мужчины предпочитают, чтобы женщины были безмозглыми.

– Не все мужчины, – возразила Нефрет. – Уф! Спасибо, тётя Амелия, так намного лучше.

– Не все, – согласилась я. – Но такие люди, как Эмерсон, редки.

– Это делает их ещё более достойными внимания, – нежно улыбнулась Нефрет. – Однако я несправедлива к Долли. Она ещё способна говорить о других женщинах – язвительно и злобно.

– Включая покойную миссис Беллингем?

– Я подумала – стоит посмотреть, что мне удастся из неё вытянуть, – призналась Нефрет. – Оказалось не так уж много, и ничто из этого не говорило в её пользу. Она по-прежнему в ярости, потому что папа не взял её с собой в свадебное путешествие. – Её лицо посерьёзнело. – Было довольно неприятно слышать, как она отзывалась о бедной покойнице, тётя Амелия; казалось, что Люсинда ещё жива и соперничает с ней.

Поскольку я знала, что Эмерсон будет беспокоиться о времени, то не стала углубляться в эту тему, но Нефрет дала мне массу поводов для размышлений. Она – я надеялась! – была слишком невинна, чтобы понять, что миссис Беллингем, женщина детородного возраста, действительно являлась грозной соперницей Долли.

Большинство мужчин предпочитают сыновей дочерям. Я считаю, что это как-то связано с их специфическим определением мужественности. Общественный класс, к которому принадлежал полковник, уделял большое внимание происхождению и передаче фамилии от отца к сыну. Я не сомневалась, что полковник разделял эту абсурдную одержимость; он явно был именно таким человеком. Четыре брака не принесли сыновей – только девочку, которая не могла сохранить фамилию рода. Полковнику никогда бы и в голову не пришло, что вина – если только это считать виной – могла лежать на нём, и я была уверена, что он ещё не оставил надежды. Долли была достаточно проницательной, чтобы знать: младший брат, вполне вероятно, отберёт у неё всю отцовскую любовь.

Из молодых девушек получаются отличные убийцы. (И сказать честно, мальчики им не уступают.) Молодые от природы эгоистичны. Моральные ценности не являются врождёнными, их вдалбливают детям – часто с большим трудом, а порой и безуспешно, как это прискорбно демонстрирует история преступности.

Однако Долли не находилась с отцом и его невестой в Каире. К сожалению, от этой теории пришлось отказаться.

За ланчем мы с Сайрусом обсудили приготовления к вечернему сеансу. Он был сильно заинтригован, а осторожность соблюдать не требовалось, поскольку Говард, как и большинство жителей Луксора, знал о поисках Дональда. Сохранить это в тайне было бы трудно, поскольку Фрейзер постоянно говорил об этом и задавал вопросы каждому встречному египтологу.

Когда Эмерсон посчитал, что мы насытились, он вывел нас из дома и повёл по тропинке. Солнце палило, и воздух был горячим и сухим, как печь, но я к тому времени была закалена «египетским ветром»[200] и не испытывала трудностей. Добравшись до гробницы, мы обнаружили Абдуллу и других мужчин, лежавших на земле в разных позах, демонстрирующих изнеможение. Увидев нас, они начали быстро подниматься, но Эмерсон махнул им в ответ.

– Трудно идёт? – осведомился Эмерсон у Абдуллы, который, будучи старым упрямцем, вытянулся чуть ли не по стойке «смирно».

Абдулла покачал головой. Его некогда безупречные халат и тюрбан превратились из белых в серые.

– Обломки плотно сбиты, Эмерсон, и заполняют коридор сверху вниз. Нам пришлось прерваться, потому что свечи расплавились.

– Неудивительно, что вы все выглядите такими усталыми, – сочувственно сказала я.

Абдулла застыл.

– Мы привыкли к жаре, Ситт Хаким, но ничего не видели. Из-за свечей.

– Как далеко ты продвинулся? – спросил Говард.

– Сорок метров, – ответил Абдулла, привыкший использовать стандартные археологические меры[201]. – Но мы уже отдохнули. И сейчас вернёмся…

– Садись, старый дурак, – раздражённо буркнул Эмерсон. Абдулла повиновался, покосившись на меня; он знал Эмерсона достаточно хорошо, чтобы признать его слова проявлением озабоченности и одобрения. Эмерсон потрогал расщелину на подбородке. – Я собираюсь взглянуть. Идёшь, Пибоди?

– Конечно, – отложила я зонтик в сторону.

– Я бы хотел, чтобы вы этого не делали, – искренне произнёс Говард.

– Право, Говард, уж вы-то должны знать, что меня не отпугивают ни жара, ни трудности.

– Мне это хорошо известно. Но если вы уйдёте, мне придётся последовать за вами, и, честно говоря, я бы предпочёл обойтись без этого. Чёрт побери, миссис Э., здесь полно гуано летучих мышей.

Очевидный вывод, если судить по внешнему виду наших людей и безошибочному запаху, исходившему от них. Я улыбнулась Говарду и поправила пояс с инструментами.

– Вам не обязательно доказывать свою стойкость, Говард, она и так хорошо известна. Что касается Сайруса…

– О, я пойду, – спокойно заявил Сайрус. – И не собираюсь болтать впустую, пытаясь отговорить вас, миссис Амелия.

– По крайней мере, сними куртку, Пибоди, – приказал Эмерсон, снимая свою. – Я не могу понять, почему ты настаиваешь на том, чтобы оставить её; брюки тебе очень к лицу, и я уверен, что ни Картер, ни Вандергельт не окажутся достаточно невоспитанными, чтобы обращать внимание на… э-э… них.