– Миссис Эмерсон! – завопил Говард. Я замолчала и укоризненно посмотрела на него. – Прошу прощения, – продолжил он более сдержанно. – Мне не следовало кричать на вас, но это самая странная вещь, которую я когда-либо слышал.

– Нет, – послышался приглушённый голос. – Ничего странного. Она их часто находит. Свежих мертвецов.

– Отнюдь не специально, Абдулла. Во всяком случае, этот нашла не я. А Рамзес. Съешь варёное яйцо, это пойдёт тебе на пользу. Честно говоря, это один из самых необычных трупов, с которыми я сталкивалась. За исключением волос, которые не перевязаны лентой, а заплетены в старинную причёску. Более или менее, – поправила я и замолчала, чтобы откусить от яйца. – Внешнее покрытие выполнено из шёлковой парчи и обвязано атласными лентами. Как вам обоим известно, древние египтяне не знали шёлка. Эта ткань несколько потускнела, но первоначальные цвета всё ещё различимы, и она, без сомнения, современного производства.

Мои товарищи пришли в себя. Абдулла угрюмо чистил апельсин, а у Говарда первоначальное удивление сменилось очевидным интересом.

– Что побудило вас предложить срок менее десяти лет – состояние ткани? – уважительно спросил он.

– Нет. Я узнала узор. Мистер Уорт[127], знаменитый кутюрье, расшил им бальное платье, которое создал для... кажется, для леди Бёртон-Ли[128]... восемь лет назад. Он был... потому что его уже нет среди нас – он занимал ведущее положение в мире моды, поэтому раньше упомянутого времени этого узора попросту не существовало.

– Невероятно! – воскликнул Картер.

– Мой дорогой Говард, это только один из выводов, который может сделать опытный наблюдатель. Я знаю, например, что владелица этого предмета одежды была богата. Даже если шёлк купили не у мистера Уорта, а попозже у подражавших ему модельеров, сама ткань стоит дорого. Это не означает, что тело – обязательно владелица платья. Покойная могла его украсть. Однако останки принадлежат женщине со светлыми волосами, а поскольку цвет одежды был лазурным, можно предположить, что платье принадлежало ей. – Увидев растерянное выражение лица Говарда, я объяснила: – Синий – это оттенок, который предпочитают светловолосые женщины.

– Вы меня поражаете, миссис Эмерсон!

Долгая прогулка и волнение от находки возбудили у меня аппетит. Я развернула бутерброд с помидорами.

– Проблема с вами, мужчины, в том, что вы отвергаете «женские штучки» как легкомысленные и неважные. Гораздо меньше преступлений осталось бы нераскрытыми, если бы во главе Скотланд-Ярда стояла женщина!

***

Когда Эмерсон вернулся, его сопровождали несколько наших верных людей, а также посторонние лица, часть из которых оказалась туристами. Услышав бурю красноречивых ругательств, кое-кто удалился, но большинство устроилось в некотором отдалении и, распаковав корзины с ланчем, приготовилось наблюдать. Один из драгоманов принялся вещать своей группе на ужасном немецком языке:

– Meine Dame und Herren, hier sind die Archaeologer sehr ansgezeichnet, Herr Professor Emerson, sogennant Vater des Fluchen, und ihre Frau[129]...

– Не обращай на них внимания, Эмерсон, – посоветовала я кипящему от ярости супругу. – Чем больше ты суетишься, тем больше они будут убеждены в том, что мы совершили важное открытие. Просто дай нам всем разделаться с ланчем. Если мы ничем не будем заниматься, кроме еды, чёртовым туристам станет скучно, и они уйдут.

Остальные собрались вокруг, ожидая приказов. После минутного размышления Эмерсон неохотно кивнул.

– Ты, как всегда, права, Пибоди. Подождём двадцать минут. Но сегодня мы должны вытащить оттуда эту клятую… э-э… бедняжку. К вечеру ложные слухи о богатой находке дойдут до каждого грабителя гробниц на Западном берегу. – Он повернулся, чтобы посмотреть на одного из расхитителей – молодого члена печально известной семьи Абд-эр-Рассул, который бесхитростно улыбнулся ему в ответ – а затем перевёл взгляд на Говарда Картера.

– Что вы тут забыли? Разве у вас нет собственных раскопок?

– Он только хочет помочь, – объяснила я. – В конце концов, Эмерсон, он – главный инспектор Верхнего Египта. И обязан находиться здесь, тем более с учётом необычных обстоятельств.

Эмерсон хмыкнул, принимая чашку чая.

Говард бросил на меня благодарный взгляд.

– Необычные – едва ли подходящее слово. Миссис Эмерсон сказала мне, что останки современны – по её словам, им не более десяти лет.

– Потише, – прорычал Эмерсон.

– Как ты пришла к такому выводу, матушка? – спросил Рамзес.

Я скромно молчала, пока Говард повторял ему мои слова. Мне было очень приятно видеть выражение лица Эмерсона. Он вечно дразнил меня из-за моего интереса к моде. И, конечно, почувствовал себя обязанным выразить сомнения по поводу моей теории.

– Снова поспешные выводы, Пибоди. Ткань может быть современной, но…

– Я считаю, отец, что мы должны принять её выводы, – перебил Рамзес. – По крайней мере, временно.

– Ценю твою снисходительность, Рамзес, – отозвалась я.

– Как вы можете так хладнокровно это обсуждать? – спросила Нефрет, стремительно вскочив. Её щеки слегка побледнели, а глаза пылали. – Это ужасно! Мы должны немедленно вытащить её оттуда.

– Если она пролежала там десять лет, то ещё несколько часов не имеют значения, – буркнул Эмерсон. – Ты должна развивать безучастность, Нефрет, иначе никогда не станешь археологом.

– Понятно, я должна подражать Рамзесу, – пренебрежительно бросила девушка. – Он невосприимчив к сантиментам.

Конечно, выглядело именно так. Рамзес, сидевший на земле со скрещёнными ногами и поедавший хлеб с сыром, только приподнял бровь и продолжил есть.

Публика никуда не делась. Во всяком случае, число зевак увеличилось, и Эмерсон заявил, что дальнейшие промедления не имеют смысла. Плотник Ибрагим начал прибивать доски, которые принёс с собой, и мужчины вернулись к разборке завалов.

Под рыхлым камнем виднелись ступеньки – числом двенадцать, ровные, высеченные в скале. Рабочие могли бы очистить их в кратчайшие сроки, если бы Эмерсон не настаивал на том, чтобы мы проверяли каждый квадратный дюйм убранного мусора на наличие посторонних предметов. Это было его неизменным правилом, но в данном случае имелась ещё и дополнительная причина. Убийца мог оставить ключ к разгадке.

– Какой убийца? – набросился на меня Эмерсон, услышав мою похвалу. – У нас нет доказательств совершения преступления.

– А, значит, таково твоё оправдание причины того, что ты немедленно не уведомил власти?

– К чёрту оправдания! – рявкнул Эмерсон. – На данный момент мы знаем только одно: в этой яме находится то, что выглядит как мумифицированное тело. Оно может быть или не быть древним; оно может быть или не быть человеком. Это может быть даже извращённая шутка, устроенная современным туристом или одним из моих профессиональных врагов. Кое-кто из этих типов – я не называю имён, Пибоди, но ты знаешь, кого я имею в виду – спят и видят, как я выставляю себя дураком из-за связки палок или мёртвой овцы. Уоллис Бадж…

– Да, дорогой. – Я пыталась его успокоить. Когда Эмерсон говорит о своих профессиональных соперниках, особенно о Уоллисе Бадже, хранителе египетских древностей в Британском музее, необходимо немедленно прервать его. – Ты прав. Мы не должны делать поспешных выводов.

– Ха, – фыркнул Эмерсон.

Он явно находился не в своей тарелке, поэтому я перешла к Нефрет, осматривавшей предметы, найденные при раскопках. Невзрачная коллекция – хрупкие кости и фрагменты грубой керамики.

– Животное? – спросила я, беря кусок кости.

Нефрет наморщила красивую бровь и отложила кость в сторону.

– Конечно, не человек. Возможно, коза.

Наступило самое жаркое и самое сонное время дня. Сухой воздух был совершенно неподвижен. Небо стало бледно-голубым. Я с трудом держала глаза открытыми, тем более что в коллекции артефактов не нашлось ни одного интересного предмета, даже пуговицы от воротника.