Впрочем, Катерина очень быстро обратила этот вопрос в шутку, заявив со всей серьезностью, что лучше уж пусть объявляются медики женского полу, нежели разбойники мужского.

Мария Николаевна шутку оценила, посмеялась даже с превеликом удовольствием, и все сидящие за столом ей вторили. Не смеялась только сама «утопленница», то бишь, Анастасия Алексеевна, как ее теперь все называли. Она с некоторым удивлением оглядывала всех присутствующих, включая Катерину, и весь вид ее словно бы говорил: «Что здесь происходит, господа? Почему вы все смеетесь? Может быть это и удачная шутка, но она не такая уж и смешная, чтобы так надрывать над ней животы!»

Она словно бы никогда не слышала о правилах дворцового этикета, и ничего не знала о том, что ежели государыня сочла какие-то слова забавными и посмеялась над ними, то и другие должны поступить точно так же, даже если сама шутка и не показалась им такой уж смешной.

Тут дело вовсе не в шутке. Это просто вопрос уважения и преклонения. А все это и есть основа царской власти…

Нужно заметить, что особо ничего нового про Анастасию Алексеевну нам узнать не удалось, она оказалась не очень разговорчивой особой. Да, она сестра Катерины. Да, из Новгорода. Пошла купаться на реку, ее подхватило течением, и больше она ничего не помнит. В памяти остались лишь очень смутные воспоминания, в которых она и сама пока не способна разобраться: что в них правда, а что вымысел.

Другие может и поверили в это, и даже посочувствовали обеим сестрам, но… Я-то знаю, что все это полная ерунда! Потому что я сам придумал новгородское происхождение Катерины, а поговорить с ней откровенно и с глазу на глаз у меня пока не получалось.

Зато я заметил, что Гришка Орлов поглядывает на Анастасию с некоторой заинтересованностью. И дело тут было не только в привлекательной внешности последней, хотя и это, несомненно, являлось важным фактором.

Дело в том, что Олюшкино платье, которое Анастасии Алексеевне пришлось впору, оказалось достаточно открытым в верхней своей части (я не великий знаток женской одежды, и потому не возьмусь в точности называть детали платья), так что плечи и часть груди ее были совершенно оголены.

А с левой стороны груди, на ширину ладони пониже ключицы, красовалась татуировка в виде красной ящерицы. Когтистые лапки ее были растопырены, хвост загнут крючком, и в целом рисунок выглядел настолько правдоподобно, что в первое мгновение возникало желание схватить эту животинку и сбросить прочь с Анастасии Алексеевны.

И это было удивительно. Ранее я встречал татуированных воров и всяческих убийц, встречал солдат с наколками, и в особенности моряков. Но на барышне татуировку лицезрел впервые. И не только я, впрочем.

Мария Павловна, приметив эдакую невидаль, тоже проявила интерес к татуировке, осмотрела ее в непосредственной близи и даже позволила себе потрогать ее пальцем.

— Как интересно, — заметила она. — Никогда прежде не видела ничего подобного. Странные, однако, у вас моды в Новгороде. Как же вы решились на такое? Я слышала, это очень болезненная процедура. Это так, милочка?

Анастасия Алексеевна неотрывно, будто завороженная, смотрел на государыню и предосудительно долго не отвечала, и я заметил, как Катерина под столом пихнула ее ногой. «Утопленница» наша сразу вздрогнула и закивала:

— Да… ваше величество… это достаточно больно.

Казалось, что ей с трудом удалось выдавить из себя это привычное обращение к императрице — «ваше величество».

— Но данная процедура была необходима с эстетической точки зрения, — немедленно пояснила Катерина. — Дело в том, что у моей сестры с самого детства на этом месте имелось родимое пятно не очень приятного вида. И чтобы иметь возможность носить открытые платья, она приняла непросто решение нанести себе эту татуировку. По-моему, получилось очень даже неплохо.

— Да-да, — слегка рассеянно отозвалась Мария Николаевна. — Боюсь, когда Анастасия Алексеевна окажется при дворе, то подобное может быстро войти в моду.

— Чтобы сие не бросалось в глаза, могу посоветовать Анастасии Алексеевне носить более закрытые платья, — предложила камер-фрейлина Голицына.

— Шила в мешке не утаить, Екатерина Дмитриевна, — отвечала ей государыня.

— В нашем случае, это будет звучать так: «Ящерку за корсетом не спрятать», — пошутила Катерина.

И опять ее шутка возымела успех — Мария Николаевна долго и с довольствием смеялась, отчего мы все в свою очередь должны были делать то же самое. Анастасия, как и в прошлый раз, веселья сначала не выказала, но Катерина снова пихнула ее ногой под столом, и та сразу же натянуто рассмеялась.

Далее беседа потекла на разные отвлеченные темы: сперва Гришка Орлов поведал забавную историю из гвардейской жизни, затем Мария Николаевна принялась расспрашивать Фике о ее жизни в Цербсте, а потом все выслушали рассказ Кристофа о наших недавних похождениях в Сагаре.

Секретные детали этой поездки он, разумеется, утаил, как и ее цели, но зато весьма живо описал быт и нравы упырей, чем вызвал за столом немалое удивление. Так же он в красках рассказал о моем сражении с демоном Шакусом в Горной Поляне, сделав упор на то, что я был в абсолютно голом виде, чем привлек внимание к себе местного населения. В особенности женского пола.

Также он вскользь и с толикой юмора упомянул о моем близком общении с герцогиней Иоханной, и теперь уже я был вынужден пнуть его под столом ногой — слава богу, что он в это раз сидел рядом.

В общем, ужин наш прошел весьма увлекательно. После чая с медовыми пряниками гости разбрелись кто-куда. Матушка утянула Катерину на прогулку по имению, чтобы в спокойной обстановке обсудить с ней некие «животрепещущие вопросы», как она сама выразилась. Императрица с «утопленницей» и принцессой отправились пройтись по саду в компании моих сестер, а Гришка Орлов с Кристофом вызвались их сопровождать, чтобы оградить от возможных опасностей.

Камер-фрейлина Голицына собралась отправиться в свою комнату отдохнуть после сытного ужина, но я успел перехватить ее у самой лестницы.

— Екатерина Дмитриевна, — обратился я к ней и, взяв за пальцы, помог вновь спуститься по ступеням вниз. — Мне кажется, что нам с вами необходимо поговорить. Без посторонних ушей. И для этого сейчас самый удобный случай.

Голицына чуть скривила ротик, делая вид, что не понимает, какова может быть тема этого разговора. Но все же послушно вышла из дома. По тропинке мы успели отойти на добрые полсотни шагов, прежде чем я решился что-либо сказать. Но если уж быть совсем точным, то первой все же заговорила Екатерина Дмитриевна.

— Алексей Федорович, вы хотели со мной о чем-то поговорить, — напомнила она. — Мы уже отошли от дома на достаточное расстояние, а вы до сих пор не сказали ни слова. Я не думаю, что будет приличным, если мы с вами вовсе пропадем из поля зрения окружающих.

— Да, конечно! — торопливо ответил я, обдумывая, как бы мне начать этот непростой разговор. — Видите ли, я нарочно отошел подальше, чтобы никто не мог расслышать наших слов…

Голицына, прищурившись, взглянула на меня искоса, снизу вверх.

— Алексей Федорович, ей-богу, вы меня пугаете! Говорите уже, а то мое бедное сердце не выдержит такой пытки!

Хм… Ну что ж, тогда буду откровенен.

— Екатерина Дмитриевна, от меня не ускользнули те знаки внимания, которые вы мне оказываете в последнее время.

— Вот как? — Голицына казалась искренне озадаченной, и меня это несколько смутило. — И какие же это знаки, например?

— Ну-у, вы понимаете… Все эти прикосновения, взгляды… Я не очень часто бываю при дворе, и потому мне не довелось стать знатоком любовных игр…

— Любовных игр⁈ — перебила меня Екатерина Дмитриевна. — Вы полагаете, что я веду с вами какую-то любовную игру?

У меня даже лоб взмок. Как бы мне так сказать ей помягче, что она меня совсем не интересует в смысле чувственных отношений?

— Екатерина Дмитриевна, я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Мы с вашим супругом, Дмитрием Михайловичем, хотя и не близкие друзья, но все же я глубоко его уважаю, и ценю наши добрые с ним отношения, а потому не могу позволить себе романа с его женой. Это было бы подло с моей стороны, и мое воспитание не позволяет мне так поступать с дорогими мне людьми.