— Господин капитан, — окликнул он меня сверху, — а тут балка гнилая! Видите, труха сыплется!

Я подошел, посмотрел. Действительно, одна из балок в дурном состоянии. Древесина рыхлая, в червоточинах.

— Придется укреплять, — вздохнул я. — Морозов, есть запасные балки?

— Во дворе лежат, от разрушенных домов. Крепкие, дубовые. Сейчас притащим.

Работа усложнилась. Пришлось снимать старую балку, ставить новую. Четверо мужиков два часа возились, пока не закрепили дубовый брус. Я помогал, держал, подавал инструмент.

Ближе к вечеру руки гудели от усталости, спина ныла, но первые результаты налицо. Четыре воздуховода собраны, печь подготовлена, в стене пробито отверстие для притока воздуха. Вытяжные каналы размечены.

— Трапезничать! — крикнул Морозов. — По столовой марш!

Мы гурьбой направились в госпитальную кухню. Там уже стояли котлы с щами, горы черного хлеба, кадки с кашей. Работники налетели на еду с аппетитом.

Я сел рядом с Морозовым, зачерпнул щей. Горячие, жирные, с капустой и куском солонины. Вкусно до невозможности после утренней работы.

— Ну что, Василий Кузьмич, успеваем? — спросил я между ложками.

Фельдфебель задумчиво жевал хлеб:

— Если так пойдет, успеем. Только вот печку придется переставлять, ваше благородие. Она стоит неудобно, воздуховоды от нее не так пойдут, как на чертеже.

— Переставлять? — я нахмурился. — Это сколько времени?

— Часа два. Печка чугунная, тяжелая. Четверым еле под силу.

Я вспомнил чертеж. Действительно, печь стоит не в том углу, где я планировал. При таком расположении воздуховоды придется гнуть, делать лишние повороты. Это снизит эффективность.

— Переставляем, — решил я. — После трапезы начинайте.

Морозов кивнул:

— Слушаюсь. Иван, Федор, Григорий, Трофим, вы со мной. Печку двигать будем.

В дверях столовой показался Струве. Немец осмотрелся, заметил меня, подошел.

— Александр Дмитриевич, можно вас на минуту?

Мы вышли в коридор. Струве выглядел озабоченным.

— Что случилось, Карл Иванович?

— Да вот… думал я тут. Пока восстанавливаем вентиляцию, может, стоит попробовать еще раз с обеззараживанием ран? — Он понизил голос. — Беляев сейчас смирился, винный спирт не запрещает. Но, знаете, есть одна проблема. Спирт хорош, но не для всех ран подходит. Слишком жжет, больные кричат. А для глубоких ран вообще опасен, ткани обжигает.

Я насторожился. Действительно, спирт не идеальное решение. В XXI веке его используют ограниченно. А вот перекись водорода…

Стоп. Перекись открыта в 1818 году Луи Тенаром. Сейчас 1856-й, она должна быть известна. Но медицинского применения, насколько я помню, еще не получила.

— Карл Иванович, — осторожно начал я, — а слыхали вы о кислородной воде?

Струве нахмурился:

— Кислородной воде? В каком смысле?

— Ну… есть такое вещество, открыли его французы лет сорок назад. Называется по-латыни… — я напряг память, — hydrogenium peroxydatum. Вода с кислородом, если просто говорить.

— А, это! — Струве просиял. — Да, я читал о нем. Но это ведь химическая диковинка, лабораторное вещество. Для чего оно нужно?

— А вот для обработки ран, — я наклонился ближе. — Видите ли, эта кислородная вода обладает удивительным свойством. Она разлагается на воду и кислород, а при этом убивает… э-э… разрушает те же миазмы, что и спирт. Только действует мягче, не жжет, не обжигает ткани.

Струве смотрел на меня с растущим интересом:

— Откуда вы это знаете, Александр Дмитриевич?

— Читал, — соврал я. — В академической библиотеке попалась статья немецкая. Там описывали опыты на животных. Раны, обработанные кислородной водой, заживали быстрее.

— Немецкая статья… — задумчиво повторил Струве. — А автора не помните?

Черт, влез в историю, которую не знаю.

— Не помню, давно читал. Но суть в том, что кислородная вода может быть эффективнее спирта. Особенно для глубоких ран, где спирт опасен.

Струве потер подбородок:

— Интересная мысль… Очень интересная. Только вот где взять это hydrogenium peroxydatum? В аптеках его точно нет.

— А можно приготовить, — я вспомнил школьную химию. — Насколько помню, получают из перекиси бария и серной кислоты. В нашей аптеке должны быть оба реагента.

— Перекись бария… серная кислота… — Струве прикрыл глаза, что-то вспоминая. — Да, это выполнимо. Реакция несложная. Только вот концентрация какая должна быть?

Я напрягся. В XXI веке используют 3% раствор. Но как это объяснить?

— Слабая, — сказал я. — Процента три, не больше. Сильная концентрация опасна, может ожог вызвать.

— Три процента… — Струве достал бумагу, начал что-то записывать угольком. — Александр Дмитриевич, вы удивительный человек. Откуда у инженера такие познания в химии и медицине?

— В академии учили разному, — отмахнулся я. — Взрывчатка, порох это все химия. А медицину… ну, я сам интересовался.

Немец посмотрел на меня пристально, но промолчал. Потом кивнул:

— Хорошо. Попробую приготовить. Если получится, испытаем на нескольких больных. Только тихо, без шума. Беляев и так на взводе после вспышки лихорадки.

— Договорились, Карл Иванович.

Мы вернулись в столовую. Работники уже доедали, готовились продолжать. Морозов поднялся, вытер усы рукавом:

— Ну что, ваше благородие, за печку беремся?

— Давайте.

Четверо дюжих мужиков окружили чугунную печь. Иван схватился за один угол, Федор за другой, Григорий и Трофим подлезли сзади.

— Раз-два, взяли! — скомандовал Морозов.

Печка медленно, со скрипом, начала двигаться. Мужики тащили ее по полу, оставляя глубокие царапины на досках. Лица красные, жилы на шеях вздулись.

— Тяжелая зараза, — прохрипел Иван. — Пуда три, не меньше.

— Молчи, тащи! — рявкнул Морозов.

Час ушел на то, чтобы переставить печь в нужный угол. Потом еще час на то, чтобы подключить дымоход, проверить тягу. Я помогал, подавал инструмент, придерживал трубы.

К шести часам вечера печь стояла на новом месте. Работники вымотались, присели отдохнуть.

— Ну вот, теперь правильно, — удовлетворенно произнес я, сверяясь с чертежом. — Воздуховоды пойдут прямо, без лишних поворотов.

— Ладно, братцы, — Морозов поднялся, — отдохнули и хватит. Теперь воздуховоды. Семен, твоя очередь.

Столяр кивнул, достал пилу. Мы продолжили сборку коробов.

Работа спорилась. Семен оказался мастером первого сорта, его тонкие пальцы управлялись с пилой и стамеской так ловко, что доски словно сами складывались в аккуратные короба. Я помогал, держал, подгонял.

К восьми часам собрали все восемь воздуховодов для первой палаты. Они лежали рядком вдоль стены, длинные деревянные короба, аккуратно сколоченные, готовые к монтажу.

Жестянщики Трофим и Николай принялись обшивать короба жестью. Резали ножницами листы, прибивали мелкими гвоздиками. Работа кропотливая, но необходимая, жесть защищает дерево от жара печи.

Степан под потолком размечал места крепления вытяжных каналов. Лазал по балкам, как обезьяна, отмечал углем точки для сверления.

Поскольку уже давно стемнело, Морозов распорядился зажечь масляные лампы. Свет тусклый, мерцающий, тени мечутся по стенам. Но работа продолжалась

Я обошел палату, проверяя сделанное. Восемь воздуховодов готовы, обшиты жестью. Печь переставлена. Отверстия в стенах пробиты. Вытяжные каналы размечены. Неплохо для первого дня.

— Василий Кузьмич, — позвал я Морозова, — как успехи?

Фельдфебель вытер пот со лба:

— Успехи есть, ваше благородие. Завтра начнем монтаж. Короба поднимать под потолок, крепить. Это работа тяжелая, но мы справимся.

— Молодцы, братцы, — обратился я ко всем. — Первый день прошел хорошо. Завтра продолжим. А сейчас по домам. Отдыхайте.

Работники разошлись. Я остался один в пустой палате. При свете свечи развернул чертежи, проверил расчеты. Завтра монтаж воздуховодов. Послезавтра вытяжные каналы. Через четыре дня все должно быть готово.