После того как английский заканчивается, я быстро собираюсь, чтобы, как только ты выйдешь из кабинета, тут же тебя нагнать. Но у тебя есть великолепная способность: смешиваться с толпой или, я бы даже сказал, растворяться в ней.

Когда я выхожу из класса, тебя нигде нет. Тогда я мысленно выругиваюсь и уже не так быстро плетусь к выходу. Но тут, покидая здание, вижу вдалеке твой рюкзак, цвет которого бросается в глаза.

– Слушай, – начинаю я, нагоняя тебя, – не знаю, что я тебе сделал, но что бы это ни было, я искренне прошу прощения. Я не хочу, чтобы ты на меня обижалась, и не хочу, чтобы мы стали врагами.

– Думаешь, мы можем быть врагами? – интересуешься ты с язвительной холодностью. – Будь я твоим врагом, ты бы не знал, куда себя деть.

– То есть ты на меня не обижаешься?

Ты качаешь головой. Я теряюсь, не зная, что делать дальше. Я ожидал куда более долгого разговора. Но даже теперь, когда я выяснил, что ты не обижаешься, меня все равно что-то беспокоит.

Мы идем в тишине. И вдруг ты останавливаешься и выдаешь:

– Значит, так, слушай меня внимательно: ты не обязан меня провожать. Мы никто друг другу. Я просто принесла тебе блокнот, ты просто сказал спасибо. Мы немного поговорили о церкви, а потом ты в пух и прах разнес мою мечту. И это все! Я не злюсь на тебя. Ясно? Потому что таких, как ты, я встречаю чуть ли не каждый день, и, честно говоря, мне на вас плевать. Так что не думай, будто все, что ты там говорил, меня задевает, будто это что-то значит. Потому что это не так. Просто забудь. Сделаем вид, что ничего не было.

– Я так не могу, – бормочу я растерянно.

– И почему это моя проблема? – отзываешься ты безразлично, пряча руки в карманы.

– Почему ты так ведешь себя? Я ведь просто пытаюсь проявить дружелюбие, – говорю я тебе вдогонку.

Ты останавливаешься.

– С чего ты взял, что мне нужно твое дружелюбие?

– Потому что так ведут себя люди в цивилизованном обществе.

Ты тяжело вздыхаешь.

– У меня нет совершенно никакого желания приспосабливаться к этому глубоко больному обществу, – заявляешь ты так осознанно, что я не в силах противостоять подобному заявлению. – Мне кажется, ты искренен со мной, – говоришь ты уже спокойнее, без скрытой агрессии и злости, – но не стоит. Я ужасный человек, и лучше тебе со мной не связываться. Я до безобразия критична, саркастична, недружелюбна и порой ошеломляюще груба. Я могу ранить словом не задумываясь, из-за чего мучаюсь и злюсь еще больше. Часто я говорю правду, которая никому не угодна и которую никто не хочет слышать. Из-за этого многие ненавидят меня.

– Как благородно, – язвительно подмечаю я.

– Нет, я безжалостна!

– И до тошноты честна.

– Это один из главных моих недостатков.

– Так почему ты не хочешь со мной общаться? Мне показалось, у нас есть что-то общее.

– Моя адская привычка к одиночеству делает меня абсолютно невыносимой и практически неприемлемой для дружбы.

– Но ты могла бы дать мне шанс, учитывая, что я стараюсь.

– Я не хочу.

– Не можешь или не хочешь?

– Не хочу! Не принимай это на свой счет. Скоро ты поймешь, что держаться подальше от меня довольно умно.

Внешне я остаюсь спокоен, но внутри негодую. Я тебя совсем не знаю, но почему же так больно из-за того, что именно ты отталкиваешь меня?

– Ты помог мне освоиться, если тебя это утешит.

– Не надо меня утешать – я не расстроен.

– Мне так не кажется…

– Я взбешен, – перебиваю я.

– По тебе и не скажешь, – замечаешь ты спокойно.

Конечно, я ведь терпелив.

– И как же я помог? – спрашиваю я без особого интереса минутой позже.

– Церковь, – отвечаешь ты просто, – все, что я говорила о ней, – правда. Терпеть это все не могу. Когда ты сказал, что не веришь, я поняла, что я не одна такая и что ты в этом городе тоже не единственный. Я боялась начинать этот разговор, но потом, когда ты все-таки заговорил, поняла, что могу расспросить тебя обо всем и, как бы все ни обернулось, ты никому ничего не скажешь.

– То, что принудительные службы не устраивают меня, не делает сложившиеся правила Корка менее важными для остальных.

– Мне не нужно знать, что думают остальные. Достаточно того, что хоть кто-то против этого, а значит, система не работает.

Я задумываюсь. Даже не знаю, почему мне так обидно.

– Не переживай. То, что ты мне сказал, останется между нами.

Я лишь молча гляжу на тебя.

– Это нужно было мне и останется со мной.

– Меня не это волнует, – отвечаю я с горечью.

– Жаль, что я оказалась таким большим разочарованием, правда?

– Не совсем так.

– Отчего же?

– Я не верю в то, что ты говоришь. Я имею в виду насчет плохого человека. Плохим людям плевать на других. Плохие люди просто делают плохие вещи не задумываясь, а ты много об этом думаешь.

– Ты не можешь знать, что я думаю.

– Мне достаточно того, что ты только что сказала.

Ты усмехаешься и качаешь головой.

– Просто перестань преследовать меня. Ты мне ничего не должен, так же как и я тебе. На этом и разойдемся. – Ты уходишь.

– Я преследую тебя? С чего ты это взяла? Кем ты себя возомнила? – кричу тебе вслед, но ты не оборачиваешься.

Я остаюсь один. Мне очень больно от того, как ты со мной обошлась. Хотя ты права: мы никто друг другу и ничего друг другу не должны. Но казалось, что между нами есть что-то общее, я чувствовал эту связь, но ты безжалостно разорвала ее. И поделом мне. Я просто забуду тебя: больше не буду ждать, когда ты войдешь в класс, не буду выискивать тебя в церковных рядах и писать о тебе. Точно не буду!

Я не писал в блокнот почти неделю, и, честно говоря, это мучительно. Раньше я даже не осознавал, насколько привык к этому. Поэтому я возвращаюсь к записям. И, конечно же, мне придется писать о тебе, ведь ты – одна из крупиц моего окружения.

Ничего особенного больше не происходит, из-за чего ходить в школу становится не только страшно, но и невыносимо скучно. И теперь, когда я стараюсь сталкиваться с тобой как можно реже, ты предстаешь перед моим взором чуть ли не каждый день: по пятницам – на литературе, по средам – на химии, по вторникам и четвергам – на английском. И все это просто невыносимо.

Скрашивают серые будни лишь уроки моего любимого учителя, мистера Прикли, который преподает литературу и английский язык. Мистер Прикли – тот редкий учитель, каких обычно показывают в фильмах: опытный, знающий, строгий и вместе с тем справедливый, такой, который может заткнуть за пояс любого грубияна в классе. Он знает все обо всех учениках, но у него нет любимчиков. Он одинаково строг и саркастичен со всеми, независимо от среднего балла и знаний. И мне это нравится.

Нравится и то, что он относится к своему предмету с должной серьезностью, но не делает из него культ. Его уроки мои любимые, а все потому, что мы обсуждаем любые произведения через призму собственного опыта и проблем. Таким образом, его уроки не только источник культурного просвещения, но и что-то вроде бесплатной психотерапии.

Каждый год мы получаем от Прикли особое задание, требующее творческого подхода и нестандартного мышления. В этом году тема проекта – «Зарубежные авторы». И расстраивает лишь то, что придется работать в парах.

– Арго, будешь в паре с новенькой, – говорит Прикли, глядя в список фамилий.

– НЕТ! – тут же выдаем мы хором.

Не поднимая головы, он холодно пялится на нас поверх очков в черной роговой оправе. На первых партах начинают посмеиваться.

– Отставить смешки, – приказывает Прикли.

– Я бы предпочла работать одна, – говоришь ты неловко.

Прикли единственный в этом городе, кто может тягаться с твоим острым языком.

– А я бы предпочел, чтобы вы делали так, как я говорю. В конце концов, в этом кабинете пока что я главный. – Он снова возвращается к списку фамилий. – Лев Толстой – ваша тема, – говорит он, а после продолжает распределять остальных.